Чемпионат СССР по боксу 1957

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Чемпионат СССР по боксу 1957 года — 23-й чемпионат СССР по боксу проходил 36 апреля 1957 года в Москве (РСФСР).



Медалисты

Весовая категория Золото Серебро Бронза

(до 51 кг)
Владимир Стольников
Ленинград
Александр Шангуров
Москва
Максут Омаров
Алма-Ата

(до 54 кг)
Борис Степанов
Москва
Олег Григорьев
Москва
Игорь Иванов
Баку

(до 57 кг)
Александр Засухин
Свердловск
Михаил Папазян
Ереван
Алоиз Туминьш
Рига

(до 60 кг)
Николай Смирнов
Москва
Анатолий Дергаусов
Ленинград
Саур Бадал
Краснодар

(до 63,5 кг)
Леонид Шейнкман
Москва
Л. Лапин
Москва
И. Дегтярёв
Львов

(до 67 кг)
Юрий Громов
Москва
Иван Соболев
Ленинград
Вениамин Шаргородский
Львов

(до 71 кг)
Сергей Исаев
Москва
Виктор Васин
Ленинград
К. Товмосян
Ереван

(до 75 кг)
Аскольд Лясота
Москва
Геннадий Шатков
Ленинград
Евгений Феофанов
Москва

(до 81 кг)
Анатолий Куташов
Ленинград
Янис Ланцерс
Рига
Юрий Егоров
Москва

(свыше 81 кг)
Андрей Абрамов
Москва
Абдысалан Нурмаханов
Алма-Ата
Лев Сенькин
Москва

Напишите отзыв о статье "Чемпионат СССР по боксу 1957"

Ссылки

  • [www.vipv.ru/top75.htm Чемпионаты СССР по боксу]
  • [amateur-boxing.strefa.pl/Nationalchamps/SovietUnion1957.html 23.Soviet Union National Championships - Moscow - April 3-6 1957]

Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по боксу 1957

Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.