Чемпионат СССР по самбо 1950

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

VI-й Чемпионат СССР по самбо проходил в Казани с 17 по 23 октября 1950 года. В соревнованиях участвовало 112 спортсменов, представляющих 9 команд ДСО и ведомств.



Медалисты

Весовая категория Золото Серебро Бронза
Наилегчайший вес
(до 56 кг)
Николай Стафеев
«Динамо» (Москва)
И. Кутинов
«Динамо» (Москва)
А. Новиков
«Динамо» (Московская область)
Легчайший вес
(до 60 кг)
Хорен Чибичьян
«Строитель» (Москва)
А. И. Скворцов
«Динамо» (Ленинград)
Вадим Беляйкин
«Наука» (Москва)
Полулёгкий вес
(до 64 кг)
Евгений Чумаков
«Динамо» (Москва)
Христофор Ниниашвили
«Динамо» (Тбилиси)
Николай Воробьёв
«Динамо» (Ленинград)
Лёгкий вес
(до 68 кг)
Георгий Туманян
«Строитель» (Ереван)
Анатолий Латышев
«Динамо» (Москва)
Владлен Андреев
«Динамо» (Москва)
Полусредний вес
(до 72 кг)
Эстате Каркусашвили
«Динамо» (Тбилиси)
Илья Латышев
«Динамо» (Москва)
Николай Морозов
«Крылья Советов» (Москва)
Средний вес
(до 79 кг)
Михаил Рурак
«Динамо» (Москва)
Виктор Данилин
«Динамо» (Ленинград)
А. Квеладзе
«Динамо» (Тбилиси)
Полутяжёлый вес
(до 87 кг)
Георгий Ростиашвили
«Наука» (Тбилиси)
Шота Даушвили
«Динамо» (Тбилиси)
Василий Соловьёв
«Динамо» (Ленинград)
Тяжёлый вес
(свыше 87 кг)
Арсен Мекокишвили
«Динамо» (Москва)
Борис Прутковский
Ленинградский дом офицеров (Ленинград)
Отар Шинджикашвили
«Динамо» (Тбилиси)

Напишите отзыв о статье "Чемпионат СССР по самбо 1950"

Литература

Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по самбо 1950


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».