Чемпионат СССР по футболу 1974 (высшая лига)
Поделись знанием:
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.
3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
36-й чемпионат СССР по футболу был разыгран с 12 апреля по 21 ноября 1974 года. Победителем турнира стало киевское «Динамо» (шестой чемпионский титул).
Содержание
Итоговая таблица
| М | Команда | И | В | Н | П | М | О | УЕФА |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
 |
«Динамо» Киев | 30 | 14 | 12 | 4 | 49-24 | 40 | КЧ |
 |
«Спартак» Москва | 30 | 15 | 9 | 6 | 41-23 | 39 | КУ |
 |
«Черноморец» Одесса | 30 | 12 | 11 | 7 | 35-31 | 35 | КУ |
| 4 | «Торпедо» Москва | 30 | 13 | 7 | 10 | 35-28 | 33 | КУ |
| 5 | «Арарат» Ереван | 30 | 11 | 10 | 9 | 37-28 | 32 | КК |
| 6 | «Динамо» Москва | 30 | 10 | 11 | 9 | 42-33 | 31 | |
| 7 | «Зенит» Ленинград | 30 | 8 | 15 | 7 | 36-41 | 31 | |
| 8 | «Пахтакор» Ташкент | 30 | 10 | 10 | 10 | 45-44 | 30 | |
| 9 | «Динамо» Тбилиси | 30 | 8 | 14 | 8 | 29-34 | 30 | |
| 10 | «Днепр» Днепропетровск | 30 | 9 | 11 | 10 | 31-39 | 29 | |
| 11 | «Карпаты» Львов | 30 | 8 | 12 | 10 | 33-33 | 28 | |
| 12 | «Шахтёр» Донецк | 30 | 8 | 12 | 10 | 31-35 | 28 | |
| 13 | ЦСКА Москва | 30 | 7 | 12 | 11 | 28-33 | 26 | |
| 14 | «Заря» Ворошиловград | 30 | 8 | 10 | 12 | 32-41 | 26 | |
| 15 | «Кайрат» Алма-Ата | 30 | 8 | 10 | 12 | 37-47 | 26 | |
| 16 | «Нистру» Кишинёв | 30 | 4 | 8 | 18 | 32-59 | 16 |
Матчи
| Дата | Тур | Команда 1 | Счёт | Команда 2 |
|---|---|---|---|---|
| 12.04.1974 | 1 | Заря | 1:1 (0:1) | Динамо (Киев) |
| 12.04.1974 | 1 | Карпаты | 1:1 (0:0) | Черноморец |
| 12.04.1974 | 1 | Пахтакор | 1:1 (0:1) | Зенит |
| 12.04.1974 | 1 | Кайрат | 2:1 (2:1) | Динамо (Москва) |
| 12.04.1974 | 1 | Днепр | 2:0 (0:0) | Нистру |
| 12.04.1974 | 1 | Шахтёр | 0:0 д.в.,пен. 3:3 | Спартак |
| 12.04.1974 | 1 | Динамо (Тбилиси) | 1:3 (0:2) | ЦСКА |
| 12.04.1974 | 1 | Арарат | 0:1 (0:1) | Торпедо |
| 21.04.1974 | 2 | Динамо (Киев) | 1:0 (0:0) | Шахтёр |
| 21.04.1974 | 2 | Нистру | 1:0 (1:0) | Карпаты |
| 21.04.1974 | 2 | Черноморец | 2:2 (1:0) | Днепр |
| 21.04.1974 | 2 | Пахтакор | 0:0 д.в.,пен. 3:3 | Динамо (Москва) |
| 21.04.1974 | 2 | Кайрат | 2:2 (1:2) | Зенит |
| 21.04.1974 | 2 | Заря | 0:1 (0:1) | Спартак |
| 21.04.1974 | 2 | Динамо (Тбилиси) | 0:0 д.в.,пен. 3:3 | Торпедо |
| 21.04.1974 | 2 | Арарат | 3:2 (1:2) | ЦСКА |
| 27.04.1974 | 3 | Динамо (Киев) | 2:0 (1:0) | Арарат |
| 27.04.1974 | 3 | Карпаты | 2:2 (1:1) | Кайрат |
| 27.04.1974 | 3 | Торпедо | 0:2 (0:0) | ЦСКА |
| 27.04.1974 | 3 | Зенит | 1:1 (1:1) | Нистру |
| 27.04.1974 | 3 | Днепр | 2:0 (1:0) | Пахтакор |
| 27.04.1974 | 3 | Шахтёр | 0:0 д.в.,пен. 3:3 | Заря |
| 28.04.1974 | 3 | Динамо (Москва) | 1:1 (1:0) | Черноморец |
| 02.05.1974 | 4 | Динамо (Киев) | 2:0 (0:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 02.05.1974 | 4 | Карпаты | 2:0 (1:0) | Пахтакор |
| 02.05.1974 | 4 | Зенит | 1:0 (0:0) | Торпедо |
| 02.05.1974 | 4 | ЦСКА | 1:1 (0:0) | Динамо (Москва) |
| 02.05.1974 | 4 | Днепр | 1:0 (1:0) | Кайрат |
| 02.05.1974 | 4 | Заря | 1:1 (0:1) | Нистру |
| 02.05.1974 | 4 | Шахтёр | 2:1 (1:0) | Черноморец |
| 02.05.1974 | 4 | Арарат | 2:0 (0:0) | Спартак |
| 09.05.1974 | 5 | Нистру | 1:0 (0:0) | Динамо (Киев) |
| 09.05.1974 | 5 | Торпедо | 0:1 (0:0) | Карпаты |
| 09.05.1974 | 5 | Черноморец | 1:0 (0:0) | Спартак |
| 09.05.1974 | 5 | Пахтакор | 3:1 (1:0) | Шахтёр |
| 09.05.1974 | 5 | Кайрат | 2:1 (2:0) | Заря |
| 09.05.1974 | 5 | Динамо (Тбилиси) | 1:1 (1:0) | Зенит |
| 09.05.1974 | 5 | Арарат | 2:2 (0:2) | Динамо (Москва) |
| 10.05.1974 | 5 | ЦСКА | 2:1 (2:1) | Днепр |
| 13.05.1974 | 6 | Спартак | 2:1 (0:0) | Нистру |
| 14.05.1974 | 6 | Черноморец | 3:3 (2:2) | Динамо (Киев) |
| 14.05.1974 | 6 | Карпаты | 1:1 (0:0) | ЦСКА |
| 14.05.1974 | 6 | Пахтакор | 4:2 (1:0) | Заря |
| 14.05.1974 | 6 | Зенит | 0:0 | Арарат |
| 14.05.1974 | 6 | Кайрат | 0:0 | Шахтёр |
| 14.05.1974 | 6 | Днепр | 0:0 | Торпедо |
| 14.05.1974 | 6 | Динамо (Москва) | 0:0 | Динамо (Тбилиси) |
| 23.05.1974 | 7 | Динамо (Киев) | 1:0 (0:0) | Спартак |
| 23.05.1974 | 7 | Торпедо | 0:2 (0:2) | Динамо (Москва) |
| 23.05.1974 | 7 | Нистру | 1:2 (0:0) | Черноморец |
| 23.05.1974 | 7 | Заря | 1:1 (0:0) | Днепр |
| 23.05.1974 | 7 | Шахтёр | 2:1 (1:1) | Карпаты |
| 23.05.1974 | 7 | Динамо (Тбилиси) | 1:0 (1:0) | Арарат |
| 23.05.1974 | 7 | Кайрат | 4:3 (2:1) | Пахтакор |
| 24.05.1974 | 7 | ЦСКА | 0:1 (0:0) | Зенит |
| 30.05.1974 | 8 | Спартак | 1:1 (1:1) | Зенит |
| 31.05.1974 | 8 | Динамо (Москва) | 1:2 (0:2) | Динамо (Киев) |
| 31.05.1974 | 8 | Нистру | 3:3 (2:3) | ЦСКА |
| 31.05.1974 | 8 | Торпедо | 0:0 | Черноморец |
| 31.05.1974 | 8 | Заря | 2:0 (0:0) | Карпаты |
| 31.05.1974 | 8 | Шахтёр | 2:1 (0:0) | Днепр |
| 31.05.1974 | 8 | Динамо (Тбилиси) | 1:1 (1:0) | Пахтакор |
| 31.05.1974 | 8 | Арарат | 1:0 (0:0) | Кайрат |
| 08.06.1974 | 9 | Динамо (Москва) | 1:0 (0:0) | Нистру |
| 10.06.1974 | 9 | Днепр | 0:0 | Динамо (Киев) |
| 10.06.1974 | 9 | Карпаты | 1:1 (1:1) | Спартак |
| 10.06.1974 | 9 | Пахтакор | 0:0 | Арарат |
| 10.06.1974 | 9 | Зенит | 2:0 (1:0) | Черноморец |
| 10.06.1974 | 9 | ЦСКА | 1:3 (0:3) | Заря |
| 10.06.1974 | 9 | Кайрат | 5:0 (1:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 11.06.1974 | 9 | Торпедо | 2:1 (1:1) | Шахтёр |
| 18.06.1974 | 10 | Динамо (Киев) | 2:0 (2:0) | Торпедо |
| 18.06.1974 | 10 | Нистру | 4:2 (2:0) | Кайрат |
| 18.06.1974 | 10 | Черноморец | 1:0 (0:0) | Пахтакор |
| 18.06.1974 | 10 | Карпаты | 0:0 | Динамо (Тбилиси) |
| 18.06.1974 | 10 | ЦСКА | 1:2 (0:1) | Спартак |
| 18.06.1974 | 10 | Днепр | 1:0 (1:0) | Арарат |
| 18.06.1974 | 10 | Заря | 0:1 (0:0) | Зенит |
| 18.06.1974 | 10 | Шахтёр | 0:0 | Динамо (Москва) |
| 24.06.1974 | 11 | Динамо (Москва) | 3:1 (1:1) | Днепр |
| 25.06.1974 | 11 | ЦСКА | 1:1 (0:0) | Динамо (Киев) |
| 25.06.1974 | 11 | Нистру | 0:1 (0:0) | Пахтакор |
| 25.06.1974 | 11 | Черноморец | 3:3 (1:2) | Кайрат |
| 25.06.1974 | 11 | Зенит | 1:0 (0:0) | Карпаты |
| 25.06.1974 | 11 | Динамо (Тбилиси) | 1:0 (1:0) | Шахтёр |
| 25.06.1974 | 11 | Арарат | 4:2 (1:1) | Заря |
| 26.06.1974 | 11 | Спартак | 0:0 | Торпедо |
| 01.07.1974 | 12 | Карпаты | 0:0 | Динамо (Киев) |
| 01.07.1974 | 12 | Пахтакор | 2:2 (2:1) | Торпедо |
| 01.07.1974 | 12 | Кайрат | 0:0 | ЦСКА |
| 01.07.1974 | 12 | Заря | 1:2 (0:0) | Динамо (Москва) |
| 01.07.1974 | 12 | Шахтёр | 2:2 (1:0) | Зенит |
| 01.07.1974 | 12 | Динамо (Тбилиси) | 4:2 (2:0) | Нистру |
| 01.07.1974 | 12 | Спартак | 0:0 | Днепр |
| 01.07.1974 | 12 | Арарат | 2:0 (1:0) | Черноморец |
| 09.07.1974 | 13 | Динамо (Киев) | 5:0 (3:0) | Зенит |
| 09.07.1974 | 13 | Нистру | 2:2 (1:1) | Шахтёр |
| 09.07.1974 | 13 | Черноморец | 2:1 (0:1) | Заря |
| 09.07.1974 | 13 | Пахтакор | 4:1 (4:0) | ЦСКА |
| 09.07.1974 | 13 | Кайрат | 1:1 (1:0) | Торпедо |
| 09.07.1974 | 13 | Динамо (Тбилиси) | 0:0 | Днепр |
| 09.07.1974 | 13 | Динамо (Москва) | 1:1 (1:1) | Спартак |
| 09.07.1974 | 13 | Арарат | 1:1 (0:0) | Карпаты |
| 13.07.1974 | 14 | Динамо (Киев) | 1:1 (1:0) | Пахтакор |
| 13.07.1974 | 14 | Днепр | 3:1 (1:1) | Карпаты |
| 13.07.1974 | 14 | Зенит | 3:3 (1:2) | Динамо (Москва) |
| 13.07.1974 | 14 | Нистру | 2:2 (0:1) | Арарат |
| 13.07.1974 | 14 | Спартак | 1:0 (1:0) | Кайрат |
| 13.07.1974 | 14 | Черноморец | 2:2 (0:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 14.07.1974 | 14 | ЦСКА | 1:1 (1:1) | Шахтёр |
| 15.07.1974 | 14 | Торпедо | 2:1 (2:1) | Заря |
| 17.07.1974 | 3 | Спартак | 1:0 (0:0)[1] | Динамо (Тбилиси) |
| 24.07.1974 | 15 | Торпедо | 4:3 (1:1) | Нистру |
| 25.07.1974 | 15 | Динамо (Москва) | 2:1 (2:1) | Карпаты |
| 26.07.1974 | 15 | Заря | 2:1 (2:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 26.07.1974 | 15 | Зенит | 1:1 (0:0) | Днепр |
| 26.07.1974 | 15 | Спартак | 4:1 (2:0) | Пахтакор |
| 26.07.1974 | 15 | Черноморец | 1:0 (1:0) | ЦСКА |
| 26.07.1974 | 15 | Шахтёр | 1:0 (1:0) | Арарат |
| 26.07.1974 | 16 | Динамо (Киев) | 2:0 (1:0) | Кайрат |
| 31.07.1974 | 15 | Динамо (Киев) | 2:0 (2:0) | Динамо (Москва) |
| 31.07.1974 | 16 | Днепр | 1:0 (1:0) | Шахтёр |
| 31.07.1974 | 16 | Зенит | 0:0 | ЦСКА |
| 31.07.1974 | 16 | Кайрат | 0:0 | Арарат |
| 31.07.1974 | 16 | Карпаты | 0:0 | Заря |
| 31.07.1974 | 16 | Пахтакор | 2:1 (1:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 31.07.1974 | 16 | Торпедо | 3:1 (2:0) | Спартак |
| 31.07.1974 | 16 | Черноморец | 5:1 (4:1) | Нистру |
| 06.08.1974 | 17 | Арарат | 3:1 (1:1) | Пахтакор |
| 06.08.1974 | 17 | Динамо (Тбилиси) | 1:1 (1:1) | Кайрат |
| 06.08.1974 | 17 | Нистру | 1:1 (0:0) | Зенит |
| 06.08.1974 | 17 | Спартак | 2:2 (1:0) | Заря |
| 06.08.1974 | 17 | Черноморец | 2:0 (1:0) | Карпаты |
| 06.08.1974 | 17 | Шахтёр | 2:2 (1:1) | Динамо (Киев) |
| 07.08.1974 | 17 | Торпедо | 3:0 (1:0) | Днепр |
| 09.08.1974 | 17 | Динамо (Москва) | 1:2 (1:1) | ЦСКА |
| 13.08.1974 | 18 | Спартак | 1:0 (1:0) | Арарат |
| 14.08.1974 | 18 | Динамо (Тбилиси) | 0:0 | Динамо (Киев) |
| 14.08.1974 | 18 | Днепр | 0:2 (0:1) | Заря |
| 14.08.1974 | 18 | Зенит | 2:2 (0:1) | Пахтакор |
| 14.08.1974 | 18 | Карпаты | 1:1 (1:0) | Шахтёр |
| 14.08.1974 | 18 | Нистру | 0:3 (0:1) | Торпедо |
| 16.08.1974 | 18 | ЦСКА | 1:0 (1:0) | Черноморец |
| 19.08.1974 | 19 | Динамо (Москва) | 4:0 (2:0) | Пахтакор |
| 20.08.1974 | 19 | Днепр | 1:0 (1:0) | ЦСКА |
| 20.08.1974 | 19 | Зенит | 3:2 (1:1) | Кайрат |
| 20.08.1974 | 19 | Спартак | 2:0 (1:0) | Динамо (Киев) |
| 21.08.1974 | 19 | Торпедо | 4:1 (3:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 24.08.1974 | 18 | Динамо (Москва) | 1:2 (1:2) | Кайрат |
| 25.08.1974 | 19 | Заря | 0:0 | Черноморец |
| 25.08.1974 | 19 | Шахтёр | 2:1 (2:0) | Нистру |
| 29.08.1974 | 20 | Нистру | 0:1 (0:0) | Динамо (Москва) |
| 29.08.1974 | 21 | Зенит | 1:1 (0:1) | Шахтёр |
| 02.09.1974 | 20 | ЦСКА | 0:1 (0:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 02.09.1974 | 20 | Черноморец | 2:0 (0:0) | Зенит |
| 03.09.1974 | 20 | Динамо (Киев) | 5:0 (1:0) | Заря |
| 03.09.1974 | 20 | Пахтакор | 5:0 (2:0) | Днепр |
| 03.09.1974 | 20 | Торпедо | 1:0 (1:0) | Арарат |
| 04.09.1974 | 20 | Спартак | 1:3 (0:2) | Шахтёр |
| 08.09.1974 | 21 | Динамо (Москва) | 5:0 (1:0) | Заря |
| 09.09.1974 | 21 | Арарат | 0:0 | Динамо (Киев) |
| 09.09.1974 | 21 | Черноморец | 1:0 (1:0) | Торпедо |
| 09.09.1974 | 21 | ЦСКА | 1:1 (0:1) | Нистру |
| 09.09.1974 | 21 | Кайрат | 1:0 (0:0) | Днепр |
| 09.09.1974 | 21 | Динамо (Тбилиси) | 0:1 (0:0) | Спартак |
| 13.09.1974 | 22 | ЦСКА | 0:1 (0:0) | Арарат |
| 14.09.1974 | 22 | Динамо (Киев) | 2:0 (1:0) | Черноморец |
| 14.09.1974 | 22 | Спартак | 0:0 | Динамо (Москва) |
| 15.09.1974 | 22 | Днепр | 0:0 | Динамо (Тбилиси) |
| 15.09.1974 | 22 | Карпаты | 3:0 (1:0) | Нистру |
| 15.09.1974 | 22 | Торпедо | 2:1 (1:0) | Зенит |
| 15.09.1974 | 22 | Шахтёр | 2:0 (1:0) | Пахтакор |
| 16.09.1974 | 22 | Заря | 1:0 (1:0) | Кайрат |
| 21.09.1974 | 23 | ЦСКА | 1:0 (0:0) | Торпедо |
| 22.09.1974 | 23 | Динамо (Киев) | 1:1 (1:1) | Карпаты |
| 22.09.1974 | 23 | Динамо (Москва) | 2:3 (1:0) | Арарат |
| 22.09.1974 | 23 | Днепр | 1:1 (0:0) | Черноморец |
| 22.09.1974 | 23 | Заря | 1:1 (0:1) | Пахтакор |
| 22.09.1974 | 23 | Зенит | 1:2 (0:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 22.09.1974 | 23 | Нистру | 1:0 (1:0) | Спартак |
| 22.09.1974 | 23 | Шахтёр | 5:2 (1:2) | Кайрат |
| 26.09.1974 | 20 | Кайрат | 0:2 (0:1) | Карпаты |
| 03.10.1974 | 21 | Пахтакор | 1:0 (1:0) | Карпаты |
| 06.10.1974 | 24 | Арарат | 4:0 (2:0) | Зенит |
| 06.10.1974 | 24 | Динамо (Тбилиси) | 0:0 | Динамо (Москва) |
| 06.10.1974 | 24 | Карпаты | 4:3 (3:1) | Днепр |
| 06.10.1974 | 24 | Нистру | 0:0 | Заря |
| 06.10.1974 | 24 | Торпедо | 1:1 (1:0) | Динамо (Киев) |
| 06.10.1974 | 24 | Черноморец | 1:0 (0:0) | Шахтёр |
| 07.10.1974 | 24 | Спартак | 2:1 (1:1) | ЦСКА |
| 08.10.1974 | 24 | Пахтакор | 4:1 (3:0) | Кайрат |
| 09.10.1974 | 19 | Карпаты | 1:1 (1:0) | Арарат |
| 13.10.1974 | 25 | Арарат | 2:2 (0:1) | Динамо (Тбилиси) |
| 13.10.1974 | 25 | Динамо (Киев) | 3:1 (1:0) | Днепр |
| 13.10.1974 | 25 | Динамо (Москва) | 0:1 (0:0) | Торпедо |
| 13.10.1974 | 25 | Заря | 2:0 (2:0) | Шахтёр |
| 13.10.1974 | 25 | Зенит | 1:1 (0:0) | Спартак |
| 13.10.1974 | 25 | Кайрат | 2:0 (1:0) | Нистру |
| 13.10.1974 | 25 | Пахтакор | 0:1 (0:1) | Черноморец |
| 14.10.1974 | 25 | ЦСКА | 2:0 (1:0) | Карпаты |
| 18.10.1974 | 26 | Заря | 1:0 (0:0) | Арарат |
| 19.10.1974 | 26 | Динамо (Киев) | 2:0 (2:0) | ЦСКА |
| 19.10.1974 | 26 | Динамо (Москва) | 3:1 (1:1) | Зенит |
| 19.10.1974 | 26 | Днепр | 1:4 (0:2) | Спартак |
| 20.10.1974 | 26 | Кайрат | 0:0 | Черноморец |
| 20.10.1974 | 26 | Карпаты | 1:0 (0:0) | Торпедо |
| 20.10.1974 | 26 | Пахтакор | 3:0 (1:0) | Нистру |
| 20.10.1974 | 26 | Шахтёр | 1:1 (1:0) | Динамо (Тбилиси) |
| 02.11.1974 | 28 | Арарат | 1:1 (0:0) | Днепр |
| 02.11.1974 | 28 | Динамо (Киев) | 4:2 (3:1) | Нистру |
| 02.11.1974 | 28 | Динамо (Москва) | 3:0 (2:0) | Шахтёр |
| 02.11.1974 | 28 | Спартак | 3:0 (2:0) | Черноморец |
| 03.11.1974 | 28 | Динамо (Тбилиси) | 0:0 | Карпаты |
| 03.11.1974 | 28 | Зенит | 2:0 (1:0) | Заря |
| 03.11.1974 | 28 | Торпедо | 3:1 (1:1) | Кайрат |
| 03.11.1974 | 28 | ЦСКА | 1:1 (0:1) | Пахтакор |
| 06.11.1974 | 27 | Нистру | 1:2 (0:1) | Днепр |
| 06.11.1974 | 27 | Торпедо | 0:1 (0:1) | Пахтакор |
| 06.11.1974 | 27 | ЦСКА | 0:0 | Кайрат |
| 10.11.1974 | 29 | Пахтакор | 3:3 (1:2) | Динамо (Киев) |
| 10.11.1974 | 29 | Нистру | 1:3 (1:1) | Динамо (Тбилиси) |
| 10.11.1974 | 29 | Черноморец | 2:1 (1:1) | Арарат |
| 10.11.1974 | 29 | Карпаты | 3:2 (2:1) | Зенит |
| 10.11.1974 | 29 | Кайрат | 0:4 (0:1) | Спартак |
| 10.11.1974 | 29 | Днепр | 3:1 (1:1) | Динамо (Москва) |
| 10.11.1974 | 29 | Заря | 3:0 (1:0) | Торпедо |
| 10.11.1974 | 29 | Шахтёр | 0:0 | ЦСКА |
| 13.11.1974 | 27 | Спартак | 2:1 (1:0) | Карпаты |
| 14.11.1974 | 27 | Черноморец | 0:0 | Динамо (Москва) |
| 17.11.1974 | 30 | Кайрат | 2:1 (1:1) | Динамо (Киев) |
| 17.11.1974 | 30 | Карпаты | 4:1 (3:1) | Динамо (Москва) |
| 17.11.1974 | 30 | Пахтакор | 0:3 (0:2) | Спартак |
| 17.11.1974 | 30 | Днепр | 1:1 (1:0) | Зенит |
| 17.11.1974 | 30 | Заря | 0:0 | ЦСКА |
| 17.11.1974 | 30 | Шахтёр | 0:2 (0:1) | Торпедо |
| 17.11.1974 | 30 | Динамо (Тбилиси) | 2:0 (1:0) | Черноморец |
| 17.11.1974 | 30 | Арарат | 2:1 (1:0) | Нистру |
| 20.11.1974 | 27 | Арарат | 2:0 (1:0) | Шахтёр |
| 21.11.1974 | 27 | Динамо (Тбилиси) | 3:2 (0:2) | Заря |
| 21.11.1974 | 27 | Зенит | 2:0 (1:0) | Динамо (Киев) |
Призы
Напишите отзыв о статье "Чемпионат СССР по футболу 1974 (высшая лига)"
Примечания
- ↑ Ранее сыгранный со счётом 0:0 матч, 26.04.1974, «Спартак»(Москва) — «Динамо»(Тбилиси) был аннулирован и переигран. Основание — игрок «Спартака» Е.Ловчев умышленно пробил пенальти мимо ворот.
Ссылки
- [www.klisf.info/tourns/urs/1974/10c.htm Календарь игр]
- [www.rsssf.com/tabless/su74.html На www.rsssf.com]
- [wildstat.ru/p/2001/ch/URS_1_1974/stg/all/tour/all Результаты на WildStat.ru]
| ||||||
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по футболу 1974 (высшая лига)
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.
3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
