Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1954
Поделись знанием:
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
| VI чемпионат СССР по хоккею с мячом | |
| Данные турнира | |
|---|---|
| Даты проведения: | |
| Место проведения: | |
| Количество команд: |
8 (для первой группы) |
| Итоговая расстановка | |
| Чемпион: |
ЦДСА (1-й раз) |
| Серебряный призёр: | |
| Бронзовый призёр: | |
| Статистика турнира | |
| Сыграно матчей: |
28 (из 28) |
| Забито: |
121 (4,32 за игру) |
| Бомбардир(ы): |
Владимир Савдунин («Динамо» (М)) — 12 мячей |
| ← 1953 ... 1954/55 → | |
Шестой чемпионат СССР по хоккею с мячом проведён в виде однокругового турнира. Все его матчи состоялись в Воронеже с период 24 января по 7 февраля 1954 года. Чемпионом СССР стала команда ЦДСА (Москва), которая в предыдущем первенстве не участвовала, но тем не менее была включена сразу в состав участников I группы. В чемпионате сыграно 28 матчей, в них забито в общей сложности 121 мяч.
Одновременно в Нижнем Тагиле проходил турнир во второй группе, которая незадолго до чемпионата была расширена до десяти команд. Право в следующем сезоне сыграть в высшем дивизионе завоевали архангельский «Водник» и ОДО (Петрозаводск); позже, в связи с расширением высшего дивизиона чемпионата до десяти команд, дополнительное место в нём получило «Динамо» (Алма-Ата), а после его отказа — «Металлург» (Нижний Тагил). Во второй группе было сыграно 45 игр, было забито 189 мячей.
Содержание
Участники
Серебряный призёр предыдущего чемпионата рижский ОДО заранее заявил о том, что не будет участвовать в чемпионате. По утверждённому Положению о соревнованиях вместо рижан в первой группе была оставлена команда ОДО (Минск), которая собиралась выступать под флагом общества «Спартак»[1]. Однако позднее минчане, а также команда КВИФК (Ленинград) также отказались от участия в первенстве. В связи с этим Главное управление по физической культуре и спорту Минздрава СССР по ходатайствам спортивных комитетов ВЦСПС, Ленинграда и Москвы приказом от 9 января 1954 года утвердило новый состав участников I группы, вакантные места в которой заполнили переведённая из второй группы ленинградская «Энергия» (в прошлом первенстве называлась «Красная заря») и команда ЦДСА (Москва). Московские армейцы, усилившись игроками расформированной команды ВВС и рядом хоккеистов, вернувшихся в русский хоккей из команды ЦДСА по хоккею с шайбой, сумели создать грозную команду[2], в связи с чем и было принято решение о включении ЦДСА сразу в первую группу всесоюзного первенства.
Во второй группе согласно Положению в соревнованиях должны были участвовать восемь коллективов. От участия в соревнованиях отказался днепропетровский «Локомотив», в первую группу была переведена ленинградская «Энергия». На появившиеся три вакантных позиции были включены победители первенств союзных республик прошлого сезона: чемпион РСФСР «Урожай» (Перово), чемпион Украинской ССР «Шахтёр» (Кадиевка) и чемпион Казахской ССР «Динамо» (Алма-Ата). Также получила возможность остаться во второй группе и команда завода имени Калинина (Калининград), но подмосковный коллектив отказался. Приказом Главного управления по физической культуре и спорту Минздрава СССР от 9 января 1954 года был утверждён состав второй группы в количестве 10 участников. В их число также вошли нижнетагильский «Металлург», московский «Спартак», «Зенит» (Ленинград), а также команда ЦАГИ из подмосковного Жуковского, которая выступала под названием «Зенит» (Москва)[1].
Несколько коллективов, выступавших в прошлом первенстве, сменили спортивные общества: красноярский «Трактор» стал представлять общество «Торпедо»[3], казанский клуб в связи с расформированием ДСО «Крылья Советов» представлял цвета общества «Зенит»[4], ленинградская «Красная заря» стала «Энергией», перейдя под эгиду одноимённого общества[5].
| Команда | Город | Результат в прошлом сезоне |
|---|---|---|
| I группа | ||
| ОДО | Свердловск | 1 место в I группе |
| «Торпедо» | Красноярск | 3 место в I группе |
| «Буревестник» | Москва | 5 место в I группе |
| «Динамо» | Москва | 6 место в I группе |
| ОДО | Хабаровск | 1 место в II группе |
| «Энергия» | Ленинград | 4 место в II группе |
| ЦДСА | Москва | |
| II группа | ||
| «Зенит» | Казань | 8 место в I группе |
| «Водник» | Архангельск | 3 место в II группе |
| ОДО | Петрозаводск | 6 место в II группе |
| «Урожай» | Перово | чемпион РСФСР 1953 |
| «Шахтёр» | Кадиевка | чемпион Украинской ССР 1953 |
| «Динамо» | Алма-Ата | чемпион Казахской ССР 1953 |
| «Металлург» | Нижний Тагил | 2 место в чемпионате РСФСР 1953 |
| «Спартак» | Москва | |
| «Зенит» | Москва | |
| «Зенит» | Ленинград | |
География команд чемпионата СССР по хоккею с мячом 1954 года (красным обозначены города, делегировавшие команды в первую группу, а синим — во вторую)
Первая группа
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | ЦДСА (Москва) | 1:1 | 1:1 | 8:1 | 1:1 | 6:0 | 2:1 | 9:2 | 4 | 3 | 0 | 28-7 | 11 | |
| 2 | «Динамо» (Москва) | 1:1 | 2:2 | 4:5 | 3:1 | 2:0 | 2:1 | 6:0 | 4 | 2 | 1 | 20-10 | 10 | |
| 3 | «Буревестник» (Москва) | 1:1 | 2:2 | 3:5 | 1:1 | 5:0 | 3:0 | 4:1 | 3 | 3 | 1 | 19-10 | 9 | |
| 4 | «Торпедо» (Красноярск) | 1:8 | 5:4 | 5:3 | 1:2 | 3:2 | 1:1 | 6:0 | 4 | 1 | 2 | 22-20 | 9 | |
| 5 | ОДО (Свердловск) | 1:1 | 1:3 | 1:1 | 2:1 | 0:2 | 3:1 | 3:0 | 3 | 2 | 2 | 11-9 | 8 | |
| 6 | «Энергия» (Ленинград) | 0:6 | 0:2 | 0:5 | 2:3 | 2:0 | 2:2 | 1:0 | 2 | 1 | 4 | 7-18 | 5 | |
| 7 | ОДО (Хабаровск) | 1:2 | 1:2 | 0:3 | 1:1 | 1:3 | 2:2 | 4:1 | 1 | 2 | 4 | 10-14 | 4 | |
| 8 | ДОФ (Таллин) | 2:9 | 0:6 | 1:4 | 0:6 | 0:3 | 0:1 | 1:4 | 0 | 0 | 7 | 4-33 | 0 |
По итогам чемпионата первую группу должны были покинуть ОДО (Хабаровск) и ДОФ (Таллин). Однако в межсезонье первая группа была переименована в класс «А» и расширена до десяти команд, в связи с чем хабаровская и таллинская команда получили возможность остаться на следующий сезон в высшем дивизионе. ОДО (Хабаровск) сохранил своё место в сильнейшей лиге первенства, а вот ДОФ вообще отказался от участия в чемпионате[1].
Составы команд и авторы забитых мячей
- ЦДСА (Москва) (16 игроков): Евгений Климанов (6), Евгений Новгородов (4) — Владимир Быков (7; 0), Анатолий Васильев (7; 5), Владимир Елизаров (7; 1), Владимир Меньшиков (7; 4), Михаил Орехов (7; 3), Борис Рундин (7; 0), Виктор Чигирин (7; 0), Лев Шунин (7; 3), Вениамин Быстров (6; 9), Анатолий Филатов (6; 1), Геннадий Водянов (5; 2), Михаил Гащенков (5; 0), Юрий Захаров (5; 0), Леонид Черепанов (4; 0).
- «Динамо» (Москва) (16 игроков): Алексей Матчин (6; −5), Сергей Андреев (3; −5) — Сергей Воробьёв (7; 1), Иван Давыдов (7; 2), Николай Медведев (7; 1), Иван Моргунов (7; 0), Владимир Савдунин (7; 12), Владимир Туляков (7; 0), Дмитрий Шаповалов (7; 4), Николай Артёмов (6; 0), Сергей Ильин (5; 0), Юрий Киселёв (5; 0), Александр Луппов (5; 0), Борис Тарычев (5; 0), Всеволод Блинков (4; 0), Анатолий Гусев (4; 0).
- «Буревестник» (Москва) (15 игроков): Анатолий Мельников (7) — Юрий Блинов (7; 0), Олег Воробьёв (7; 0), Л. Гвоздёв (7; 4), Александр Зайцев (7; 0), Василий Комаров (7; 0), Игорь Малахов (7; 0), Александр Полевой (7; 5), Булат Сатдыков (7; 4), Андрей Туркин (7; 0), Борис Туркин (7; 5), Семён Горяйнов (4; 1), Иван Кочетков (2; 0), А.Моисеев (2; 0), Лев Обухов (2; 0).
- «Торпедо» (Красноярск) (14 игроков): Борис Жидовленко (5), Юрий Орлов (2) — Виктор Анищенко (5; 2), Иван Дворников (7; 2), Владимир Киреев (7; 0), Анатолий Коротченко (7; 0), Константин Крюков (7; 0), Владимир Кузьмин (7; 0), Борис Лесняк (7; 0), Пётр Логашов (7; 4), Анатолий Мартынов (7; 4), Николай Мартынов (7; 10), Владислав Седякин (7; 0), Владимир Шаес (3; 0).
- ОДО (Свердловск) (13 игроков): Александр Маскинский (7) — Валентин Атаманычев (6; 3), Иван Балдин (6; 0), Анатолий Голубев (7; 0), Павел Губин (6; 3), Феоктист Коптелов (7; 2), Владимир Каравдин (7; 3), Альвиан Кузнецов (7; 0), Герман Логинов (4; 0), Борис Петров (7; 0), Алексей Торговкин (7; 0), Иван Фролов (7; 0), Станислав Эйсбруннер (3; 0).
- «Энергия» (Ленинград) (16 игроков): Михаил Занозин (1), Николай Финк (6) — Владимир Богданов (7; 0), Борис Вайвод (7; 1), Владимир Виноградов (4; 0), Аркадий Графов (3; 0), А. Каменьщиков (7; 1), Виктор Кудрявцев (6; 0), Анатолий Кулёв (7; 3), И. Лискер (6; 0), Анатолий Лобанов (7; 0), А. Мальков (7; 1), Юрий Савин (7; 0), Юрий Суставов (4; 0), Евгений Флейшер (2; 0), Павел Юдин (6; 1).
- ОДО (Хабаровск) (16 игроков): Георгий Волков (3), Василий Лацейко (6) — Виктор Барышев (1; 0), Николай Варзин (7; 0), Анатолий Вязанкин (7; 2), Владимир Калинин (6; 1), Василий Катанаев (5; 0), В. Круголь (2; 0), Михаил Медведев (7; 2), Александр Пискунов (7; 2), Михаил Сачков (7; 0), Виктор Смирнов (5; 0), Александр Торопов (6; 0), Георгий Хрульков (7; 1), Иосиф Чмутин (7; 0), Сергей Эдукарьянц (6; 2).
- ОДО (Таллин) (14 игроков): В. Цыганков (4), Зиновий Шехтель (5) — Борис Абросов (6; 0), Анатолий Ананьев (7; 0), Борис Баранов (7; 0), Виктор Вержбицкий (7; 0), Борис Глазов (7; 1), Евгений Жирнов (7; 1), А. Киселёв (7; 2), И. Клещев (6; 0), Л. Мотовилов (2; 0), К. Смирнов (7; 0), Борис Филиппов (7; 0), Л. Шульдешов (1; 0).
Лучший бомбардир — Владимир Савдунин, «Динамо» (Москва), 12 мячей
Вторая группа
Соревнования во второй группе прошли в Нижнем Тагиле с 24 января по 10 февраля 1954 года.
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Водник» (Архангельск) | 1:0 | 4:1 | 4:1 | 1:4 | 3:2 | 3:1 | 2:2 | 3:1 | 3:0 | 7 | 1 | 1 | 24-12 | 15 | |
| 2 | ОДО (Петрозаводск) | 0:1 | 5:3 | 3:1 | 2:2 | 2:1 | 2:2 | 3:1 | 5:3 | 7:2 | 6 | 2 | 1 | 29-16 | 14 | |
| 3 | «Динамо» (Алма-Ата) | 1:4 | 3:5 | 2:2 | 3:2 | 0:0 | 4:3 | 2:0 | 5:1 | 4:1 | 5 | 2 | 2 | 24-18 | 12 | |
| 4 | «Металлург» (Нижний Тагил) | 1:4 | 1:3 | 2:2 | 0:1 | 2:0 | 2:2 | 3:0 | 6:0 | 5:2 | 4 | 2 | 3 | 22-14 | 10 | |
| 5 | «Спартак» (Москва) | 4:1 | 2:2 | 2:3 | 1:0 | 2:1 | 1:3 | 4:4 | 1:3 | 2:0 | 4 | 2 | 3 | 19-17 | 10 | |
| 6 | «Урожай» (Перово) | 2:3 | 1:2 | 0:0 | 0:2 | 1:2 | 4:1 | 1:0 | 2:1 | 1:1 | 3 | 2 | 4 | 12-12 | 8 | |
| 7 | «Зенит» (Москва) | 1:3 | 2:2 | 3:4 | 2:2 | 3:1 | 1:4 | 3:2 | 0:4 | 4:3 | 3 | 2 | 4 | 19-25 | 8 | |
| 8 | «Зенит» (Казань) | 2:2 | 1:3 | 0:2 | 0:3 | 4:4 | 0:1 | 2:3 | 1:0 | 3:1 | 2 | 2 | 5 | 13-19 | 6 | |
| 9 | «Зенит» (Ленинград) | 1:3 | 3:5 | 1:5 | 0:6 | 3:1 | 1:2 | 4:0 | 0:1 | 2:2 | 2 | 1 | 6 | 15-25 | 5 | |
| 10 | «Шахтёр» (Кадиевка) | 0:3 | 2:7 | 1:4 | 2:5 | 0:2 | 1:1 | 3:4 | 1:3 | 2:2 | 0 | 2 | 7 | 12-31 | 2 |
Право в следующем сезоне сыграть в классе «А» завоевали архангельский «Водник» и ОДО (Петрозаводск); позже, в связи с расширением высшего дивизиона чемпионата до десяти команд, дополнительное место в нём получило «Динамо» (Алма-Ата), а после его отказа — «Металлург» (Нижний Тагил). Согласно новому положению о соревнованиях остальные клубы, выступавшие во второй группе, лишились гарантированных мест в классе «Б» чемпионата 1955 года.
- «Водник» (Архангельск) (17 игроков): Носин Белобржек, Иван Иванов — Валериан Боцманов, Фёдор Ваенский, Анатолий Жуков, Анатолий Залесов, Дмитрий Курочкин, Владимир Лахтютко, Борис Морозов, Владимир Потапов, Анисим Пушкин, Владимир Рябов, Анатолий Солков, Анатолий Скворцов, Лев Фильчагин, Юрий Храпов, Николай Ядовин. Играющий главный тренер — А. Д. Скворцов.
- ОДО (Петрозаводск) (11 игроков): Игорь Зайцев — Ю. Алейников, Виталий Гарлоев, Виктор Горбунов, Евгений Горбунов, Юрий Горбунов, А. Григорьев, Е. Калганов, Владимир Кармушев, Лев Лебедев, Николай Шогин. Играющий главный тренер — Юрий Горбунов.
III чемпионат РСФСР
Соревнования прошли в два этапа. На первом этапе с 24 января по 28 февраля 1954 года прошли зональные соревнования. В них приняли участие 63 команды (из них 9 команд от Московской области). Команды были разбиты на 8 зон. Зональные турниры проводились в один круг с разъездами (за исключением Дальневосточной зоны). Уже в ходе соревнований «Динамо» (Ульяновск) была переведена из Нижневолжской в Верхневолжскую зону.
- Подмосковная зона. Победитель «Красное знамя» (Обухово).
- Центральная-северная зона. Победитель «Динамо» (Иваново).
- Центральая-южная зона. Победитель «Динамо» (Курск).
- Верхневолжская зона. Победитель «Динамо» (Ульяновск).
- Нижневолжская зона. Победитель «Динамо» (Чкалов).
- Уральская зона. Победитель «Авангард» (Нижний Тагил).
- Сибирскя зона. Победитель «Шахтёр» (Кемерово).
- Дальневосточная зона. (Чита) Победитель «Авангард» (Комсомольск-на-Амуре).
Финальный турнир III чемпионата РСФСР
Второй этап соревнований состоялся с 7 по 17 марта 1954 года в Кемерово. В нём приняли участие 8 победителей зон.
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Шахтёр» (Кемерово) | 3:2 | 5:2 | 2:0 | 3:2 | 3:0 | 11:0 | 2:1 | 7 | 0 | 0 | 29-7 | 14 | |
| 2 | «Динамо» (Ульяновск) | 2:3 | 1:1 | 1:0 | 5:1 | 5:0 | 2:1 | 3:2 | 5 | 1 | 1 | 19-8 | 11 | |
| 3 | «Динамо» (Курск) | 2:5 | 1:1 | 2:1 | 2:1 | 1:2 | 6:3 | 2:0 | 4 | 1 | 2 | 16-13 | 9 | |
| 4 | «Авангард» (Комсомольск-на-Амуре) | 0:2 | 0:1 | 1:2 | 3:0 | 6:2 | 2:1 | 2:2 | 3 | 1 | 3 | 14-10 | 7 | |
| 5 | «Красное знамя» (Обухово) | 2:3 | 1:5 | 1:2 | 0:3 | 5:1 | 4:2 | 6:1 | 3 | 0 | 4 | 19-17 | 6 | |
| 6 | «Динамо» (Иваново) | 0:3 | 0:5 | 2:1 | 2:6 | 1:5 | 3:4 | 1:0 | 2 | 0 | 5 | 9-24 | 4 | |
| 7 | «Динамо» (Чкалов) | 0:11 | 1:2 | 3:6 | 1:2 | 2:4 | 4:3 | 3:3 | 1 | 1 | 5 | 14-31 | 3 | |
| 8 | «Авангард» (Нижний Тагил) | 1:2 | 2:3 | 0:2 | 2:2 | 1:6 | 0:1 | 3:3 | 0 | 2 | 5 | 9-19 | 2 |
- «Шахтёр» (Кемерово) (16 игроков): П. Ванюков, Виктор Шабловский — А. Журавлёв, Константин Журавлёв, Юрий Загорский, Фёдор Зайцев, Г. Игнатов, В. Канин, В. Мартынов, Пётр Павлов, Михаил Плешкевич, Владимир Рябинский, Иван Рябовалов, Михаил Савоськин, Алексей Сидоров, Дмитрий Теплухин.
- «Динамо» (Ульяновск) (16 игроков): В. Саботницкий — П. Булдаковский, А. Гаруля, Николай Гунин, Е. Казанкин, Л. Камчаров, Василий Куров, Н. Культин, Георгий Лосев, Г. Меньшиков, В. Николаев, А. Пархута, И. Семёнов, В. Семячкин, И. Сергеев, Евгений Чибиряев.
- «Динамо» (Курск): Г. Андреев — В. Бутов, А. Золотухин, А. Калуцкий, Б. Протонин, Л. Рымаренко, Николай Фокин и др.
Напишите отзыв о статье "Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1954"
Примечания
|
Портал «Хоккей с мячом» |
|---|
- ↑ 1 2 3 Хоккей с мячом: Энциклопедия, 2009, с. 705.
- ↑ Хоккей с мячом: Энциклопедия, 2009, с. 563.
- ↑ Хоккей с мячом: Энциклопедия, 2009, с. 502.
- ↑ Хоккей с мячом: Энциклопедия, 2009, с. 183.
- ↑ Хоккей с мячом: Энциклопедия, 2009, с. 181.
Ссылки
- Соснин В., Щеглов М., Юрин В. Хоккей с мячом: Энциклопедия. — М.: Новые технологии, 2009. — 808 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-86541-025-6.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1954
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.
Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
