Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1955/1956
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 15 мая 2011 года. |
Восьмой чемпионат СССР по хоккею с мячом проведён в виде двухкругового турнира. Большинство его матчей состоялись в Москве с 14 декабря 1955 года по 14 марта 1956 года.
В чемпионате сыграно 90 матчей, в них забито в общей сложности 447 мячей.
Чемпионом СССР стала команда ОДО (Свердловск).
Содержание
Класс «А»
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | ОДО (Свердловск) | 4:2
1:1 |
2:0
2:2 |
1:4
3:1 |
3:2
2:0 |
2:1
2:0 |
2:2
3:2 |
2:1
3:2 |
4:0
5:3 |
5:2
4:1 |
14 | 3 | 1 | 50 - 26 = + 24 | 31 | |
| 2 | ЦДСА (Москва) | 2:4
1:1 |
1:4
1:1 |
4:3
5:1 |
1:1
2:2 |
3:2
3:0 |
1:0
4:1 |
4:1
6:0 |
5:2
7:1 |
3:1
3:2 |
12 | 4 | 2 | 56 - 27 = + 29 | 28 | |
| 3 | «Динамо» (Москва) | 0:2
2:2 |
4:1
1:1 |
2:2
3:2 |
3:3
3:2 |
5:2
1:5 |
6:3
2:1 |
2:1
5:0 |
2:2
8:2 |
8:0
5:3 |
11 | 5 | 2 | 62 - 34 = + 28 | 27 | |
| 4 | «Буревестник» (Москва) | 4:1
1:3 |
3:4
1:5 |
2:2
2:3 |
3:3
1:5 |
2:1
2:0 |
1:1
2:1 |
3:4
5:4 |
3:2
4:3 |
2:1
2:3 |
8 | 3 | 7 | 43 - 46 = - 3 | 19 | |
| 5 | ОДО (Хабаровск) | 2:3
0:2 |
1:1
2:2 |
3:3
2:3 |
3:3
5:1 |
1:2
3:0 |
2:0
4:1 |
2:2
0:1 |
3:3
3:5 |
5:1
5:4 |
6 | 6 | 6 | 46 - 37 = + 9 | 18 | |
| 6 | ОДО (Петрозаводск) | 1:2
0:2 |
2:3
0:3 |
2:5
5:1 |
1:2
0:2 |
2:1
0:3 |
1:2
2:2 |
3:3
2:1 |
4:2
3:1 |
1:1
3:0 |
6 | 3 | 9 | 32 - 36 = - 4 | 15 | |
| 7 | «Торпедо» (Красноярск) | 2:2
2:3 |
0:1
1:4 |
3:6
1:2 |
1:1
1:2 |
0:2
1:4 |
2:1
2:2 |
1:1
3:0 |
5:6
2:2 |
5:2
2:5* |
3 | 5 | 10 | 34 - 46 = - 12 | 11 | |
| 8 | «Водник» (Архангельск) | 1:2
2:3 |
1:4
0:6 |
1:2
0:5 |
4:3
4:5 |
2:2
1:0 |
3:3
1:2 |
1:1
0:3 |
3:8
4:3 |
7:4
1:2 |
4 | 3 | 11 | 36 - 58 = - 22 | 11 | |
| 9 | «Энергия» (Ленинград) | 0:4
3:5 |
2:5
1:7 |
2:2
2:8 |
2:3
3:4 |
3:3
5:3 |
2:4
1:3 |
6:5
2:2 |
8:3
3:4 |
2:5
2:2 |
3 | 4 | 11 | 49 - 72 = - 23 | 10 | |
| 10 | «Шахтёр» (Кемерово) | 2:5
1:4 |
1:3
2:3 |
0:8
3:5 |
1:2
3:2 |
1:5
4:5 |
1:1
0:3 |
2:5
5:2* |
4:7
2:1 |
5:2
2:2 |
4 | 2 | 12 | 39 - 65 = - 26 | 10 |
- В книге В. В. Фролова „На ледяных полях“ Государственное издательство „Физкультура и спорт“, Москва, 1957 год результат матча 2 круга „Шахтёр“ (Кемерово) — „Торпедо“ (Красноярск) приводится 5:2. Такой же результат приведён в справочнике» Хоккей с мячом" составитель А. В. Комаров, Москва, «Физкультура и спорт», 1979 год. Результат этого матча 4:2 приведён в Энциклопедии «Хоккей с мячом», составители Соснин В., Щеглов В. и Юрин В. Москва, «Новые технологии», 2009 год. Правильный результат 5:2 в пользу "Шахтёра" (Указано В. Сосниным).
Составы команд и авторы забитых мячей в 8 чемпионате
Чемпионы СССР
- 1. ОДО (Свердловск) (17 игроков): Ленин Арефьев, Александр Маскинский — Анатолий Голубев (1), Юрий Коротков, Иван Фролов, Виктор Шеховцов, Станислав Эйсбруннер, А. Данилов (1), Николай Дураков (3), Альвиан Кузнецов (3), Николай Назаров (1), Валентин Атаманычев (15), Павел Губин (3), Михаил Осинцев (12), Герман Тарасевич (11), Алексей Торговкин. Тренер Иван Балдин.
Серебряные призёры
- 2. ЦДСА (15 игроков): Евгений Климанов, Анатолий Мельников — Михаил Гащенков, Виктор Чигирин (2), Анатолий Васильев, Константин Крюков, Борис Рундин (1), Вениамин Быстров (6), Геннадий Водянов (11), Юрий Ежов (3), Юрий Захаров (2), Игорь Малахов, Евгений Папугин (20), Анатолий Филатов (5), Лев Шунин (6). Тренер Владимир Меньшиков.
Бронзовые призёры
- 3. «Динамо» (Москва) (14 игроков): Сергей Андреев (12; −18), Борис Жидовленко (9; −16) — Александр Луппов (18; 2), Владимир Туляков (18; 1), Владимир Смирнов (18; 0), Сергей Воробьёв (5; 0), Иван Давыдов (18; 3), Владимир Филиппов (16; 0), Дмитрий Морозов (14; 0), Дмитрий Шаповалов (18; 11), Евгений Флейшер (18; 16), Василий Трофимов (18; 15), Виктор Климович (18; 9), Юрий Киселёв (15; 5).
- 4. «Буревестник» (Москва) (20 игроков): Алексей Дворов, Александр Фомкин — Юрий Афанасьев, Олег Биктогиров, О. Воробьёв (1), Юрий Голубенков (4), Юрий Глухов, Александр Зайцев (1), Владимир Зайцев, Леонид Касаткин, Б. Клещев (9), В. Комаров, Михаил Мухортов (2), Юрий Парыгин, Александр Полевой (2), Булат Сатдыков (13), Анатолий Сягин (1), Андрей Туркин, Борис Туркин, Михаил Туркин (9). 1 мяч в свои ворота забил Виктор Шеховцов ОДО (Свердловск).
- 5. ОДО (Хабаровск) (12 игроков): Василий Лацейко — Валерий Болотин (1), Николай Варзин (1), Анатолий Вязанкин (7), Виктор Гладков (5), Александр Константинов (7), Михаил Медведев (11), Михаил Орехов (1), Анатолий Панин (4), Александр Пискунов (2), Николай Попов (2), Георгий Хрульков (5).
- 6. ОДО (Петрозаводск) (12 игроков): Игорь Зайцев, А. Кудряшов — Альберт Вологжанников (5), Виталий Гарлоев (1), Виктор Горбунов (8), Евгений Горбунов (8), В. Григорьев (1), Владимир Иванов (2), А. Едомский, Владимир Кармушев (6), Лев Лебедев (1), Николай Шогин.
- 7. «Торпедо» (Красноярск) (15 игроков): Владимир Елизаров, Геннадий Зотин — Анатолий Бочкарёв (4), Иван Дворников (1), Алексей Зорин, Анатолий Коротченко (3), Владимир Кузьмин (3), Анатолий Мартынов (4), Николай Мартынов (15), Александр Парченко (1), Владимир Рябов (1), Владислав Седякин (1), Анатолий Семёнов, Леонид Терёхин (1), Владимир Тюганов.
- 8. «Водник» (Архангельск) (15 игроков): Юрий Копылов, Владимир Ядовин — Геннадий Андреев, Фёдор Ваенский, Анатолий Жуков (2), Дмитрий Курочкин (7), Борис Морозов (3), Альберт Носов (2), Владимир Потапов, Анисим Пушкин (7), Анатолий Солков (9), Анатолий Скворцов (1), Валентин Сташевский, Георгий Трушев (2), Лев Фильчагин (3).
- 9. «Энергия» (Ленинград) (17 игроков): Леонид Огурцов, Николай Финк — Алейников, Вениамин Архипов (1), Борис Вайвод, Николай Виханский (10), В. Дергачёв (3), Павел Катровский (2), Анатолий Кулёв (5), Дмитрий Ликучёв (3), Виталий Лиштван, А. Мальков (5), Анатолий Салакин (12), Салюстин, Стремилов, Юрий Уваров (5), Юрий Ульянов (3).
- 10. «Шахтёр» (Кемерово) (13 игроков): Антонов, Виктор Шабловский — Александр Анищенко (3), Николай Анищенко (15), Анатолий Журавлёв (10), Константин Журавлёв (5), Юрий Загорский, Михаил Плешкевич, Иван Рябовалов (5), Михаил Савоськин, Алексей Сидоров, Дмитрий Теплухин, Чурилов.
Лучший бомбардир — Евгений Папугин (ЦДСА) — 20 мячей.
Класс «Б»
Вначале с 12 по 17 февраля в Ленинграде был проведён отборочный турнир с участием чемпиона Ленинграда и сильнейших команд Белорусской, Казахской, Карело-Финской, Латвийской и Украинской СССР. Победителем турнира стал «Буревестник» (Алма-Ата), набравший в 5 матчах 10 очков. Второе место с 7 очками заняла «Энергия» — 2 (Ленинград). Обе команды получили право играть в классе «Б». Получили право играть в классе «Б» две сильнейшие команды Москвы «Крылья Советов — III» (Москва) и «Спартак» (Москва), однако «Спартак» (Москва) на финальную часть соревнований не приехал. Кроме того, к чемпионату в классе «Б» были допущены восемь победителей зон чемпионата РСФСР, которые в матчах между собой одновременно разыграли звание чемпиона РСФСР. Вместо команды «Спартак» (Москва) несколько матчей вне конкурса сыграла местная команда «Зенит» (завод им. Володарского). Соревнования прошли в Ульяновске с 24 февраля по 11 марта 1956 года.
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Урожай» (Перово) | 3:3 | 5:1 | 1:0 | 3:0 | 7:3 | 7:0 | 7:1 | 14:0 | 3:0 | 6:1 | 9 | 1 | 0 | 56 - 9 = + 47 | 19 | |
| 2 | «Торпедо» (Ульяновск) | 3:3 | 2:3 | 2:1 | 3:2 | 4:2 | 4:2 | 2:1 | 5:4 | 5:1 | 4:0 | 8 | 1 | 1 | 34 - 19 = + 15 | 17 | |
| 3 | «Авангард» (Нижний Тагил) | 1:5 | 3:2 | 4:0 | 3:2 | 2:2 | 1:4 | 0:1 | 2:3 | 8:1 | 9:0 | 5 | 1 | 4 | 33 - 20 = + 13 | 11 | |
| 4 | «Буревестник» (Алма-Ата) | 0:1 | 1:2 | 0:4 | 1:0 | 0:4 | 4:2 | 2:2 | 3:1 | 7:2 | 6:0 | 5 | 1 | 4 | 24 - 18 = + 6 | 11 | |
| 5 | «Крылья Советов — III» (Москва) | 0:3 | 2:3 | 2:3 | 0:1 | 1:0 | 5:2 | 3:4 | 8:0 | 7:2 | 6:1 | 5 | 0 | 5 | 34 - 19 = + 15 | 10 | |
| 6 | «Спартак» (Курск) | 3:7 | 2:4 | 2:2 | 4:0 | 0:1 | 2:2 | 6:0 | 6:2 | 1:4 | 6:1 | 4 | 2 | 4 | 32 - 23 = + 9 | 10 | |
| 7 | «Динамо» (Чита) | 0:7 | 2:4 | 4:1 | 2:4 | 2:5 | 2:2 | 1:0 | 2:2 | 7:3 | 5:2 | 4 | 2 | 4 | 27 - 30 = - 3 | 10 | |
| 8 | «Энергия» — 2 (Ленинград) | 1:7 | 1:2 | 1:0 | 2:2 | 4:3 | 0:6 | 0:1 | 5:2 | 3:4 | 5:0 | 4 | 1 | 5 | 22 - 27 = - 5 | 9 | |
| 9 | «Локомотив» (Иркутск) | 0:14 | 4:5 | 3:2 | 1:3 | 0:8 | 2:6 | 2:2 | 2:5 | 2:1 | 3:1 | 3 | 1 | 6 | 19 - 47 = - 28 | 7 | |
| 10 | «Спартак» (Казань) | 0:3 | 1:5 | 1:8 | 2:7 | 2:7 | 4:1 | 3:7 | 4:3 | 1:2 | 1:1 | 2 | 1 | 7 | 19 - 44 = - 25 | 5 | |
| 11 | «Динамо» (Калинин) | 1:6 | 0:4 | 0:9 | 0:6 | 1:6 | 1:6 | 2:5 | 0:5 | 1:3 | 1:1 | 0 | 1 | 9 | 7 - 51 = - 44 | 1 |
V чемпионат РСФСР.
Соревнования прошли в два этапа. На первом этапе с 8 января по 19 февраля 1956 года прошли зональные турниры. В них приняли участие 58 команд (из них 10 лучших команд Московской области). Команды были разбиты на 8 зон. Зональные турниры проводились в один круг с разъездами, кроме Дальневосточной зоны, которая играла в Благовещенске.
- Дальневосточная зона. Победитель «Динамо» (Чита).
- Сибирская зона. Победитель «Локомотив» (Иркутск).
- Уральская зона. Победитель «Авангард» (Нижний Тагил).
- Средневолжская зона. Победитель «Спартак» (Казань).
- Нижневолжская зона. Победитель «Торпедо» (Ульяновск).
- Северная зона. Победитель «Динамо» (Калинин).
- Центральная зона. Победитель «Спартак» (Курск).
- Подмосковная зона. Победитель «Урожай» (Перово).
Финальный турнир V чемпионата РСФСР
Второй этап соревнований состоялся в рамках чемпионата СССР по классу "Б" с 24 февраля по 11 марта 1956 года в Ульяновске. Восемь победителей зональных соревнований в играх между собой разыграли звание чемпиона РСФСР. Им стал «Урожай» (Перово).
| М | Команда | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | В | Н | П | Мячи | О |
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| 1 | «Урожай» (Перово) | 3:3 | 7:0 | 5:1 | 14:0 | 7:3 | 3:0 | 6:1 | 6 | 1 | 0 | 45 - 8 = + 37 | 13 | |
| 2 | «Торпедо» (Ульяновск) | 3:3 | 4:2 | 2:3 | 5:4 | 4:2 | 5:1 | 4:0 | 5 | 1 | 1 | 27 - 15 = + 12 | 11 | |
| 3 | «Динамо» (Чита) | 0:7 | 2:4 | 4:1 | 2:2 | 2:2 | 7:3 | 5:2 | 3 | 2 | 2 | 22 - 21 = + 1 | 8 | |
| 4 | «Авангард» (Нижний Тагил) | 1:5 | 3:2 | 1:4 | 2:3 | 2:2 | 8:1 | 9:0 | 3 | 1 | 3 | 26 - 17 = + 9 | 7 | |
| 5 | «Локомотив» (Иркутск) | 0:14 | 4:5 | 2:2 | 3:2 | 2:6 | 2:1 | 3:1 | 3 | 1 | 3 | 16 - 31 = - 15 | 7 | |
| 6 | «Спартак» (Курск) | 3:7 | 2:4 | 2:2 | 2:2 | 6:2 | 1:4 | 6:1 | 2 | 2 | 3 | 22 - 22 = 0 | 6 | |
| 7 | «Спартак» (Казань) | 0:3 | 1:5 | 3:7 | 1:8 | 1:2 | 4:1 | 1:1 | 2 | 1 | 7 | 11 - 27 = - 16 | 5 | |
| 8 | «Динамо» (Калинин) | 1:6 | 0:4 | 2:5 | 0:9 | 1:3 | 1:6 | 1:1 | 0 | 1 | 9 | 6 - 34 = - 28 | 1 |
- 1. «Урожай» (Перово): В. Григорьев, Игорь Шеин — Н. Андреев, Владимир Голиков, Виктор Ерёмичев, Виктор Маркин, А. Паршин, Ю. Пимушин, Константин Рюмин, А. Хрусталёв, Николай Худолеев, А. Чухнин, Яков Шеин, Леонид Шлейн. Главный тренер - А. Г. Протасов.
- 2. «Торпедо» (Ульяновск): Георгий Волков, Владимир Саботницкий — Пётр Булдаковский, Михаил Волков, Александр Гаруля, Борис Герасимов, Николай Гунин, Валерий Егоров, Виктор Ланцов, Георгий Лосев, Аркадий Николаев, Геннадий Ожев, Юрий Широков, Сергей Эдукарьянц.
- 3. «Динамо» (Чита): А. Блинов, В. Бриллиантов, Е. Коновалов, Е. Моисеев, П. Намоконов, С. Ованьсянец, К. Патленко, А. Приемышев, Г. Смекалкин, В. Соломин, О. Сухачёв, Г. Табалин, А. Татакин, А. Толстых.
|
Портал «Хоккей с мячом» |
|---|
| ||||||
Напишите отзыв о статье "Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1955/1956"
Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по хоккею с мячом 1955/1956
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.
Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
