Чемпионат СССР по хоккею с шайбой 1990/1991

45-й чемпионат СССР по хоккею с шайбой был разыгран в 1990—1991 годах. Победителем стало московское «Динамо». Массовый отъезд лучших хоккеистов за океан не мог не сказаться на игре и результатах ЦСКА. В итоге, впервые с 1951 года, армейцы заняли лишь четвертое место и остались без медалей, и это несмотря на то, что в их составе блистали Валерий Каменский и Павел Буре. Второй год подряд золотые награды достались московскому «Динамо», у которого очень надежно играли голкиперы Михаил Шталенков и Андрей Трефилов, причем последний завоевал титул лучшего новичка сезона. В матчах против своих основных соперников, «Динамо» Москва, «Спартак» Москва, «Крылья Советов» Москва, на финальном этапе ЦСКА набрал лишь три очка из 12 возможных, +1=1-4.

Результаты чемпионата

Предварительный этап

М	Команда	И	В	Н	П	Ш	О
1	ЦСКА	28	17	8	3	110-67	42
2	«Спартак» Москва	28	18	5	5	93-51	41
3	«Динамо» Москва	28	19	3	6	116-63	41
4	«Крылья Советов» Москва	28	17	3	8	103-78	37
5	«Химик» Воскресенск	28	15	5	8	103-78	35
6	«Динамо» Рига	28	14	3	11	112-80	31
7	«Торпедо» Ярославль	28	13	4	11	83-80	30
8	«Сокол» Киев	28	11	7	10	95-85	29
9	«Торпедо» Нижний Новгород	28	11	6	11	81-93	28
10	«Торпедо» Усть-Каменогорск	28	10	6	12	78-97	26
11	«Автомобилист» Свердловск	28	9	5	14	74-103	23
12	«Трактор» Челябинск	28	9	3	16	68-81	21
13	«Итиль» Казань	28	3	7	18	54-95	13
14	СКА Ленинград	28	3	6	19	72-125	12
15	«Динамо» Минск	28	3	5	20	58-108	11

Финальный этап

М	Команда	И	В	Н	П	Ш	О
1	«Динамо» Москва	46	30	8	8	186-99	68
2	«Спартак» Москва	46	27	8	11	163-106	62
3	«Крылья Советов» Москва	46	28	5	13	170-124	61
4	ЦСКА	46	24	13	9	168-117	61
5	«Динамо» Рига	46	25	5	16	187-138	55
6	«Химик» Воскресенск	46	22	9	15	146-147	53
7	«Торпедо» Ярославль	46	17	10	19	131-139	44
8	«Сокол» Киев	46	15	13	18	151-149	43
9	«Торпедо» Усть-Каменогорск	46	14	10	22	130-183	38
10	«Торпедо» Нижний Новгород	46	14	7	25	115-160	35

Переходный турнир

После первого этапа команды, оказавшиеся на 11—15 местах высшей лиги вместе с 10 лучшими командами первой лиги (по пять из каждой зоны) разыграли четыре путевки в высшую лигу. По решению пленума всесоюзной федерации к этой четверке добавлены еще две команды, занявшие пятое и шестое места.

1. «Лада» Тольятти, 2. «Трактор» Челябинск, 3. «Автомобилист» Свердловск, 4. «Итиль» Казань, 5. «Авангард» Омск, 6. «Динамо» Минск, 7. СКА Ленинград, 8. «Динамо» Харьков, 9. «Кристалл» Саратов, 10. СКА Хабаровск, 11. «Кристалл» Электросталь, 12. «Сибирь» Новосибирск, 13. «Прогресс ШВСМ» Гродно, 14. «Ижсталь» Ижевск, 15. «Автомобилист» Караганда

Лучший бомбардир — Юлдашев («Сокол» Киев) — 56 (36+20).

Ссылки

• [hockeyarchives.ru/cccp/1991.html Чемпионат СССР по хоккею с шайбой 1990-1991]
• www.hockeystars.ru/art1991.php

Отрывок, характеризующий Чемпионат СССР по хоккею с шайбой 1990/1991

«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал: