Чемпионат мира по конькобежному спорту в классическом многоборье среди женщин 1953
Поделись знанием:
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Чемпионат мира по конькобежному спорту в классическом многоборье среди женщин 1953 | |
---|---|
Подробности чемпионата | |
Место проведения | Лиллехаммер, Норвегия |
Сроки турнира | 21—22 февраля 1953 года |
Женщин | 16 |
Призовые места среди мужчин | |
Призовые места среди женщин | |
Чемпион | Халида Щеголеева |
Второе место | Римма Жукова |
Третье место | Лидия Селихова |
Статистика чемпионата |
Чемпионат мира по конькобежному спорту в классическом многоборье среди женщин 1953 года прошёл 21—22 февраля 1953 года в Лиллехаммере, Норвегия. В нём приняли участие 16 спортсменок из 4 стран.
Результаты
Место | Имя | Страна | Сумма очков | 500 м | 3000 м | 1000 м | 5000 м |
---|---|---|---|---|---|---|---|
Халида Щеголеева | СССР | 207,640 | 49,2 (5) | 5.25,8 (1) | 1.38,6 (2) | 9.08,4 (2) | |
Римма Жукова | СССР | 207,713 | 48,3 (1) | 5.28,4 (2) | 1.38,5 (1) | 9.14,3 (3) | |
Лидия Селихова | СССР | 209,797 | 48,9 (4) | 5.31,6 (4) | 1.38,7 (3) | 9.22,8 (5) | |
4 | Эви Хуттунен | Финляндия | 210,293 | 50,3 (8) | 5.29,9 (3) | 1.40,8 (6) | 9.06,1 (1) |
5 | Ольга Акифьева | СССР | 210,727 | 48,7 (3) | 5.35,8 (5) | 1.40,2 (4) | 9.19,6 (4) |
6 | Ранди Торвальдсен | Норвегия | 214,277 | 49,6 (7) | 5.38,2 (6) | 1.41,5 (8) | 9.35,6 (8) |
7 | Софья Кондакова | СССР | 215,247 | 48,6 (2) | 5.49,3 (10) | 1.40,4 (5) | 9.42,3 (10) |
8 | Мария Аниканова | СССР | 215,523 | 49,5 (6) | 5.41,0 (7) | 1.44,4 (9) | 9.29,9 (7) |
9 | Татьяна Карелина | СССР | 217,900 | 51,9 (13) | 5.42,0 (8) | 1.44,8 (10) | 9.26,0 (6) |
10 | Зинаида Кротова | СССР | 219,067 | 51,7 (12) | 5.45,7 (9) | 1.44,3 (8) | 9.36,0 (9) |
11 | Соня Аккерман | Норвегия | 226,130 | 51,2 (11) | 6.03,6 (12) | 1.46,5 (11) | 10.10,8 (11) |
12 | Maj-Britt Almer | Швеция | 227,373 | 50,7 (10) | 6.05,3 (13) | 1.48,5 (12) | 10.15,4 (13) |
13 | Кари Даниелсен | Норвегия | 230,650 | 53,2 (15) | 6.06,6 (14) | 1.50,2 (13) | 10.12,5 (12) |
14 | Астрид Йоханессен | Норвегия | 231,987 | 50,6 (9) | 6.03,4 (11) | 1.58,3 (16) | 10.16,7 (14) |
15 | Ингрид Хёдберг | Швеция | 234,837 | 52,7 (14) | 6.12,4 (15) | 1.50,3 (14) | 10.49,2 (15) |
16 | Gunnel Gunlöv | Швеция | 241,963 | 53,7 (16) | 6.35,6 (16) | 1.52,7 (15) | 10.59,8 (16) |
Напишите отзыв о статье "Чемпионат мира по конькобежному спорту в классическом многоборье среди женщин 1953"
Ссылки
- [www.schaatsstatistieken.nl/index.php?file=kampioenschappen&g=v&type=wkall&jaar=1953 Результаты]
Отрывок, характеризующий Чемпионат мира по конькобежному спорту в классическом многоборье среди женщин 1953
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?