Чемпионат мира по футболу 1990 (составы)
Поделись знанием:
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
В этой статье находятся составы, заявленные на Чемпионат мира по футболу 1990 федерациями соответствующих стран.
Максимальное разрешенное количество футболистов в заявке — 22.
Группа А
Австрия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Клаус Линденбергер | Сваровски-Тироль |
28 мая 1957 | 33 | 3 | -3 |
| 21 | Михаэль Конзель | Рапид (Вена) |
6 марта 1962 | 28 | 0 | 0 |
| 22 | Отто Конрад | Штурм |
1 ноября 1964 | 25 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Эрнст Айгнер | Аустрия (Вена) |
31 октября 1966 | 23 | 3 | 0 |
| 3 | Роберт Пецль | Рапид (Вена) |
15 ноября 1965 | 24 | 3 | 0 |
| 4 | Антон Пфеффер | Аустрия (Вена) |
17 августа 1965 | 24 | 2 | 0 |
| 5 | Петер Шёттель | Рапид (Вена) |
26 марта 1967 | 23 | 2 | 0 |
| 7 | Курт Русс | Винер |
23 ноября 1964 | 25 | 2 | 0 |
| 8 | Петер Артнер | Адмира Ваккер |
20 мая 1966 | 24 | 2 | 0 |
| 18 | Михаэль Штрайтер | Сваровски-Тироль |
19 января 1966 | 24 | 3 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 6 | Манфред Цзак | Аустрия (Вена) |
22 декабря 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 10 | Манфред Линцмайер | Сваровски-Тироль |
27 августа 1962 | 27 | 1 | 0 |
| 11 | Альфред Хёртнагль | Сваровски-Тироль |
24 сентября 1966 | 23 | 2 | 0 |
| 12 | Михаэль Баур | Сваровски-Тироль |
16 апреля 1969 | 21 | 0 | 0 |
| 16 | Андреас Райзингер | Рапид (Вена) |
14 октября 1963 | 26 | 1 | 0 |
| 19 | Геральд Глацмайер | Винер |
14 декабря 1968 | 21 | 1 | 0 |
| 20 | Андреас Херцог | Рапид (Вена) |
10 сентября 1968 | 21 | 3 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Тони Польстер |  Севилья |
10 марта 1964 | 26 | 3 | 0 |
| 13 | Андреас Огрис | Аустрия (Вена) |
7 октября 1964 | 25 | 3 | 1 |
| 14 | Герхард Родакс | Адмира Ваккер |
29 августа 1965 | 24 | 2 | 1 |
| 15 | Кристиан Кеглевиц | Рапид (Вена) |
29 января 1961 | 29 | 0 | 0 |
| 17 | Хаймо Пфайфенбергер | Рапид (Вена) |
29 декабря 1966 | 23 | 0 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Йозеф Хикерсбергер | 27 апреля 1948 | 42 | |||
Чехословакия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Ян Стейскал | Спарта |
15 января 1962 | 28 | 5 | -5 |
| 21 | Людек Миклошко |  Вест Хэм Юнайтед |
9 декабря 1961 | 28 | 0 | 0 |
| 22 | Петер Палух | Пластика |
17 февраля 1958 | 32 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Юлиус Бьелик | Спарта |
8 марта 1962 | 28 | 1 | 0 |
| 3 | Мирослав Кадлец | Витковице |
22 июня 1964 | 25 | 5 | 0 |
| 5 | Ян Коцян |  Санкт-Паули |
13 марта 1958 | 32 | 4 | 0 |
| 6 | Франтишек Страка | Боруссия (Мёнхенгладбах) |
21 мая 1958 | 32 | 3 | 0 |
| 12 | Петер Фибер | ДАК 1904 |
16 мая 1964 | 26 | 0 | 0 |
| 15 | Владимир Киньер | Слован (Братислава) |
6 апреля 1958 | 32 | 1 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 4 | Иван Гашек | Спарта |
6 сентября 1963 | 26 | 5 | 1 |
| 7 | Михал Билек | Спарта |
13 апреля 1965 | 25 | 5 | 2 |
| 8 | Йозеф Хованец |  ПСВ |
7 марта 1960 | 30 | 5 | 0 |
| 9 | Любош Кубик |  Фиорентина |
20 января 1964 | 26 | 5 | 1 |
| 11 | Любомир Моравчик | Пластика |
22 июня 1965 | 24 | 5 | 0 |
| 13 | Иржи Немец | Дукла (Прага) |
15 мая 1965 | 25 | 0 | 0 |
| 14 | Владимир Вайсс | Интер |
22 сентября 1964 | 25 | 2 | 0 |
| 20 | Вацлав Немечек | Спарта |
25 января 1967 | 23 | 0 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 10 | Томаш Скухравы | Спарта |
7 сентября 1965 | 24 | 5 | 5 |
| 16 | Вильям Гиравы | Баник (Острава) |
26 ноября 1962 | 27 | 0 | 0 |
| 17 | Иво Кнофличек | Санкт-Паули |
23 февраля 1962 | 28 | 5 | 0 |
| 18 | Милан Луговы | Спортинг (Хихон) |
1 января 1963 | 27 | 1 | 1 |
| 19 | Станислав Грига | Фейеноорд |
4 ноября 1961 | 28 | 1 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Йозеф Венглош | 18 февраля 1936 | 54 | |||
Италия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Вальтер Дзенга | Интернационале |
28 апреля 1960 | 30 | 7 | -2 |
| 12 | Стефано Таккони | Ювентус |
13 мая 1957 | 33 | 0 | 0 |
| 22 | Джанлука Пальюка | Сампдория |
18 декабря 1966 | 23 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Франко Барези | Милан |
8 мая 1960 | 30 | 7 | 0 |
| 3 | Джузеппе Бергоми | Интернационале |
22 декабря 1963 | 26 | 7 | 0 |
| 4 | Луиджи Де Агостини | Ювентус |
7 апреля 1961 | 29 | 6 | 0 |
| 5 | Чиро Феррара | Наполи |
11 февраля 1967 | 23 | 1 | 0 |
| 6 | Риккардо Ферри | Интернационале |
20 августа 1963 | 26 | 7 | 0 |
| 7 | Паоло Мальдини | Милан |
26 июня 1968 | 21 | 7 | 0 |
| 8 | Пьетро Верховод | Сампдория |
6 апреля 1959 | 31 | 3 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 9 | Карло Анчелотти | Милан |
10 июня 1959 | 30 | 3 | 0 |
| 10 | Никола Берти | Интернационале |
14 апреля 1967 | 23 | 4 | 0 |
| 11 | Фернандо Де Наполи | Наполи |
15 марта 1964 | 26 | 6 | 0 |
| 13 | Джузеппе Джаннини | Рома |
20 августа 1964 | 25 | 7 | 1 |
| 14 | Джанкарло Марокки | Ювентус |
4 июля 1965 | 24 | 0 | 0 |
| 17 | Роберто Донадони | Милан |
9 сентября 1963 | 26 | 5 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 15 | Роберто Баджо | Фиорентина |
18 февраля 1967 | 23 | 5 | 2 |
| 16 | Андреа Карневале | Наполи |
12 января 1961 | 29 | 2 | 0 |
| 18 | Роберто Манчини | Сампдория |
27 ноября 1964 | 25 | 0 | 0 |
| 19 | Сальваторе Скиллачи | Ювентус |
1 декабря 1964 | 25 | 7 | 6 |
| 20 | Альдо Серена | Интернационале |
25 июня 1960 | 29 | 3 | 1 |
| 21 | Джанлука Виалли | Сампдория |
9 июля 1964 | 25 | 3 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Адзельо Вичини | 20 марта 1933 | 57 | |||
США
Группа B
Аргентина
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Нери Пумпидо[1] | Реал Бетис |
30 июля 1957 | 32 | 2 | -1 |
| 1 | Анхель Комиссо | Ривер Плейт |
27 апреля 1962 | 28 | 0 | 0 |
| 12 | Серхио Гойкочеа |  Мильонариос |
17 октября 1963 | 26 | 6 | -3 |
| 22 | Фабиан Канселарич | Феррокариль Оэсте |
20 декабря 1965 | 24 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 5 | Эдгардо Бауса |  Веракрус |
26 января 1958 | 32 | 0 | 0 |
| 11 | Нестор Фаббри | Расинг Клуб |
29 апреля 1968 | 22 | 1 | 0 |
| 13 | Нестор Лоренсо | Бари |
28 февраля 1966 | 24 | 3 | 0 |
| 15 | Педро Монсон | Индепендьенте |
23 февраля 1962 | 28 | 3 | 1 |
| 16 | Хулио Олартикоэчеа | Расинг Клуб |
18 октября 1958 | 31 | 5 | 0 |
| 17 | Роберто Нестор Сенсини | Удинезе |
12 октября 1966 | 23 | 2 | 0 |
| 18 | Хосе Серрисуэла | Ривер Плейт |
16 июня 1962 | 27 | 5 | 0 |
| 19 | Оскар Руджери | Реал Мадрид |
26 января 1962 | 28 | 5 | 0 |
| 20 | Хуан Симон | Бока Хуниорс |
2 марта 1960 | 30 | 7 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 2 | Серхио Батиста | Ривер Плейт |
9 ноября 1962 | 27 | 4 | 0 |
| 4 | Хосе Басуальдо | Штутгарт |
20 июня 1963 | 26 | 7 | 0 |
| 6 | Габриэль Кальдерон |  Пари Сен-Жермен |
7 февраля 1960 | 29 | 5 | 0 |
| 7 | Хорхе Бурручага | Нант |
9 октября 1962 | 27 | 7 | 1 |
| 10 | Диего Марадона | Наполи |
30 октября 1960 | 29 | 7 | 0 |
| 14 | Рикардо Джусти | Индепендьенте |
11 декабря 1956 | 33 | 4 | 0 |
| 21 | Педро Трольо | Лацио |
28 июля 1965 | 24 | 6 | 1 |
| Нападающие | ||||||
| 3 | Абель Бальбо | Удинезе |
1 июня 1966 | 24 | 1 | 0 |
| 8 | Клаудио Каниджа | Аталанта |
9 января 1967 | 23 | 6 | 2 |
| 9 | Густаво Десотти | Кремонезе |
14 февраля 1964 | 26 | 3 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Карлос Билардо | 16 марта 1939 | 51 | |||
Камерун
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Жозеф-Антуан Белл | Бордо |
8 октября 1954 | 35 | 0 | 0 |
| 16 | Томас Нконо | Эспаньол |
20 июля 1956 | 33 | 5 | -9 |
| 22 | Жак Сонго'о | Тулон |
17 марта 1964 | 26 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 3 | Жюль Онана | Канон Яунде |
12 июня 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 4 | Бенжамин Массинг | Кретей |
20 июня 1962 | 27 | 2 | 0 |
| 5 | Бертин Эбвелле | Тоннер |
11 сентября 1962 | 27 | 5 | 0 |
| 6 | Эммануэль Кунде | Превоянс Яунде |
15 июля 1956 | 33 | 4 | 1 |
| 12 | Альфонс Йомби | Канон Яунде |
30 июня 1969 | 20 | 0 | 0 |
| 13 | Жан-Клод Пагаль | Ля Рош |
15 сентября 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 14 | Стефен Татав | Тоннер |
31 марта 1963 | 27 | 5 | 0 |
| 17 | Виктор Ндип | Канон Яунде |
18 августа 1967 | 22 | 4 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 2 | Андре Кана-Бийик | Мец |
1 сентября 1965 | 24 | 3 | 0 |
| 8 | Эмиль Мбу | Гавр |
30 мая 1966 | 24 | 4 | 0 |
| 10 | Луи-Поль М’Феде | Канон Яунде |
26 февраля 1961 | 29 | 5 | 0 |
| 15 | Томас Либиих | Тоннер |
17 ноября 1967 | 22 | 2 | 0 |
| 19 | Роже Фётмба | Юнион Дуала |
31 октября 1965 | 24 | 0 | 0 |
| 20 | Сирилл Маканаки | Тулон |
28 июня 1965 | 24 | 5 | 0 |
| 21 | Эммануэль Мабоанг | Канон Яунде |
27 ноября 1968 | 21 | 3 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 7 | Франсуа Омам-Бийик | Лаваль |
21 мая 1966 | 24 | 5 | 1 |
| 9 | Роже Милла | Сен-Пьеруаз |
20 мая 1952 | 38 | 5 | 4 |
| 11 | Юджин Экеке | Валансьен |
30 мая 1960 | 30 | 1 | 1 |
| 18 | Бонавантюр Джонкеп | Юнион Дуала |
20 августа 1961 | 28 | 1 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
 |
Валерий Непомнящий | 7 августа 1943 | 46 | |||
Румыния
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Силвиу Лунг | Стяуа |
9 сентября 1956 | 33 | 4 | -3 |
| 12 | Богдан Стеля | Динамо (Бухарест) |
5 декабря 1967 | 22 | 0 | 0 |
| 22 | Георге Лильяк | Петролул |
22 апреля 1959 | 31 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Мирча Редник | Динамо (Бухарест) |
9 апреля 1962 | 28 | 4 | 0 |
| 3 | Михаэль Кляйн | Динамо (Бухарест) |
10 октября 1959 | 30 | 4 | 0 |
| 4 | Иоан Андоне | Динамо (Бухарест) |
15 марта 1960 | 30 | 4 | 0 |
| 6 | Георге Попеску | Университатя (Крайова) |
9 октября 1967 | 22 | 4 | 0 |
| 13 | Адриан Попеску | Университатя (Крайова) |
26 июля 1960 | 29 | 0 | 0 |
| 19 | Эмил Сэндой | Университатя (Крайова) |
1 марта 1965 | 25 | 0 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 5 | Йосиф Ротариу | Стяуа |
27 сентября 1962 | 27 | 4 | 0 |
| 8 | Иоан Сабэу | Динамо (Бухарест) |
12 февраля 1968 | 22 | 4 | 0 |
| 10 | Георге Хаджи | Стяуа |
5 февраля 1965 | 25 | 3 | 0 |
| 11 | Дэнуц Лупу | Динамо (Бухарест) |
27 февраля 1967 | 23 | 2 | 0 |
| 15 | Дорин Матеуц | Динамо (Бухарест) |
5 августа 1965 | 24 | 1 | 0 |
| 16 | Даниэл Тимофте | Динамо (Бухарест) |
1 октября 1967 | 22 | 3 | 0 |
| 20 | Жольт Мужнаи | Стяуа |
20 июня 1965 | 24 | 0 | 0 |
| 21 | Иоан Лупеску | Динамо (Бухарест) |
9 декабря 1968 | 21 | 3 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 7 | Мариус Лэкэтуш | Стяуа |
5 апреля 1964 | 26 | 3 | 2 |
| 9 | Родион Кэмэтару |  Шарлеруа |
22 июня 1958 | 31 | 0 | 0 |
| 14 | Флорин Рэдучою | Динамо (Бухарест) |
17 марта 1970 | 20 | 3 | 0 |
| 17 | Илие Думитреску | Стяуа |
6 января 1969 | 21 | 2 | 0 |
| 18 | Гаврил Балинт | Стяуа |
3 января 1963 | 27 | 4 | 2 |
| Главный тренер | ||||||
|
Эмерик Женей | 22 марта 1937 | 53 | |||
СССР
Группа C
Бразилия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Таффарел |  Интернасьонал |
8 мая 1966 | 24 | 4 | -2 |
| 12 | Акасио | Васко да Гама |
20 января 1959 | 31 | 0 | 0 |
| 22 | Зе Карлос | Фламенго |
7 февраля 1962 | 28 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Жоржиньо | Байер 04 |
17 августа 1964 | 25 | 4 | 0 |
| 3 | Рикардо Гомес |  Бенфика |
13 декабря 1964 | 25 | 4 | 0 |
| 6 | Бранко | Порту |
4 апреля 1964 | 26 | 4 | 0 |
| 13 | Мозер | Олимпик (Марсель) |
19 сентября 1960 | 29 | 2 | 0 |
| 14 | Алдаир | Бенфика |
30 ноября 1965 | 24 | 0 | 0 |
| 18 | Мазиньо | Васко да Гама |
8 апреля 1966 | 24 | 0 | 0 |
| 19 | Рикардо Роша | Сан-Паулу |
11 сентября 1962 | 27 | 2 | 0 |
| 21 | Мауро Галван | Ботафого |
19 декабря 1961 | 28 | 4 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 4 | Дунга | Фиорентина |
31 октября 1963 | 26 | 4 | 0 |
| 5 | Алемао | Наполи |
22 ноября 1961 | 28 | 4 | 0 |
| 7 | Бисмарк | Васко да Гама |
11 сентября 1969 | 20 | 0 | 0 |
| 8 | Валдо | Бенфика |
12 января 1964 | 26 | 4 | 0 |
| 10 | Силас | Спортинг (Лиссабон) |
27 августа 1965 | 24 | 3 | 0 |
| 20 | Тита | Васко да Гама |
1 апреля 1958 | 32 | 0 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Карека | Наполи |
5 октября 1960 | 29 | 4 | 2 |
| 11 | Ромарио | ПСВ |
29 января 1966 | 24 | 1 | 0 |
| 15 | Мюллер | Торино |
31 января 1966 | 24 | 4 | 2 |
| 16 | Бебето | Васко да Гама |
16 февраля 1964 | 26 | 1 | 0 |
| 17 | Ренато Гаушо | Фламенго |
9 сентября 1962 | 27 | 1 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Себастьян Лазарони | 25 сентября 1950 | 39 | |||
Коста-Рика
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Луис Габело Конехо | Рамоненсе |
1 января 1960 | 30 | 3 | -2 |
| 21 | Эрмидио Баррантес | Муниципаль Пунтаренас |
2 сентября 1964 | 25 | 1 | -4 |
| 22 | Мигель Сегура | Саприсса |
2 сентября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Владимир Кесада | Саприсса |
12 мая 1966 | 24 | 0 | 0 |
| 3 | Роджер Флорес | Саприсса |
26 мая 1959 | 31 | 4 | 1 |
| 4 | Рональд Гонсалес Бренес | Саприсса |
8 августа 1970 | 19 | 4 | 1 |
| 5 | Марвин Обандо | Эредиано |
4 апреля 1960 | 30 | 1 | 0 |
| 15 | Рональд Марин | Эредиано |
2 ноября 1962 | 27 | 0 | 0 |
| 18 | Джованни Хара | Эредиано |
20 июля 1969 | 20 | 0 | 0 |
| 20 | Маурисио Монтеро | Алахуэленсе |
19 октября 1963 | 26 | 4 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 6 | Хосе Карлос Чавес | Алахуэленсе |
3 сентября 1958 | 31 | 4 | 0 |
| 8 | Херман Чаваррия | Эредиано |
19 марта 1958 | 32 | 4 | 0 |
| 9 | Алешандре Гимарайнс | Саприсса |
7 ноября 1959 | 30 | 3 | 0 |
| 10 | Оскар Рамирес | Алахуэленсе |
8 декабря 1964 | 25 | 4 | 0 |
| 12 | Роджер Гомес | Картахинес |
7 февраля 1965 | 25 | 3 | 0 |
| 19 | Эктор Марчена | Картахинес |
4 января 1965 | 25 | 4 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 7 | Эрнан Медфорд | Саприсса |
23 мая 1968 | 22 | 3 | 1 |
| 11 | Клаудио Хара | Эредиано |
6 мая 1959 | 31 | 4 | 0 |
| 14 | Хуан Кайяссо | Саприсса |
24 июня 1961 | 28 | 4 | 1 |
| 16 | Хосе Хайкель | Саприсса |
3 апреля 1966 | 24 | 0 | 0 |
| 17 | Рой Майерс | Лимоненсе |
13 апреля 1969 | 21 | 1 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
 |
Бора Милутинович | 7 сентября 1944 | 45 | |||
Швеция
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Свен Андерссон | Эргрюте |
6 октября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| 12 | Ларс Эрикссон | Норрчёпинг |
21 сентября 1965 | 24 | 0 | 0 |
| 22 | Томас Равелли | Гётеборг |
13 августа 1959 | 30 | 3 | -6 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Ян Эрикссон | АИК |
24 августа 1967 | 22 | 0 | 0 |
| 3 | Гленн Хюсен | Ливерпуль |
30 октября 1959 | 30 | 2 | 0 |
| 4 | Петер Ларссон | Аякс |
8 марта 1961 | 29 | 3 | 0 |
| 5 | Рогер Юнг |  Янг Бойз |
8 января 1966 | 24 | 1 | 0 |
| 6 | Роланд Нильссон | Шеффилд Уэнсдей |
27 ноября 1963 | 26 | 3 | 0 |
| 7 | Никлас Нюлен | Мальмё |
21 марта 1966 | 24 | 0 | 0 |
| 14 | Йоаким Нильссон | Мальмё |
31 марта 1966 | 24 | 3 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 8 | Стефан Шварц | Мальмё |
18 апреля 1969 | 21 | 3 | 0 |
| 9 | Лейф Энгквист | Мальмё |
30 июля 1962 | 27 | 1 | 0 |
| 10 | Клас Ингессон | Гётеборг |
20 августа 1968 | 21 | 3 | 0 |
| 11 | Ульрик Янссон | Эстер |
2 февраля 1968 | 22 | 0 | 0 |
| 13 | Андерс Лимпар | Кремонезе |
24 сентября 1965 | 24 | 2 | 0 |
| 15 | Гленн Стрёмберг | Аталанта |
5 января 1960 | 30 | 3 | 1 |
| 16 | Йонас Терн | Бенфика |
20 марта 1967 | 23 | 2 | 0 |
| 19 | Матс Грен | Грассхопперс |
20 декабря 1963 | 26 | 1 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 17 | Томас Бролин | Норрчёпинг |
29 ноября 1969 | 20 | 3 | 1 |
| 18 | Джонни Экстрём | Канн |
5 марта 1965 | 25 | 2 | 1 |
| 20 | Матс Магнуссон | Бенфика |
10 июля 1963 | 26 | 1 | 0 |
| 21 | Стефан Петтерссон | Аякс |
22 марта 1963 | 27 | 3 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Олле Нордин | 23 ноября 1949 | 40 | |||
Шотландия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Джим Лейтон | Манчестер Юнайтед |
24 июля 1958 | 31 | 3 | -3 |
| 12 | Энди Горам | Хиберниан |
13 апреля 1964 | 26 | 0 | 0 |
| 22 | Брайан Ганн | Норвич Сити |
22 декабря 1963 | 26 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Алекс Маклиш | Абердин |
21 января 1959 | 31 | 3 | 0 |
| 4 | Ричард Гаф | Рейнджерс |
5 апреля 1962 | 28 | 1 | 0 |
| 6 | Морис Молпас | Данди Юнайтед |
3 августа 1962 | 27 | 3 | 0 |
| 11 | Гари Гиллеспи | Ливерпуль |
5 июля 1960 | 29 | 1 | 0 |
| 15 | Крейг Левейн | Харт оф Мидлотиан |
22 октября 1964 | 25 | 1 | 0 |
| 17 | Стюарт Маккимми | Абердин |
27 октября 1962 | 27 | 2 | 0 |
| 19 | Дейв Макферсон | Харт оф Мидлотиан |
28 января 1964 | 26 | 3 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 3 | Рой Эйткен | Ньюкасл Юнайтед |
24 ноября 1958 | 31 | 3 | 0 |
| 5 | Пол Макстей | Селтик |
22 октября 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 8 | Джим Бетт | Абердин |
25 ноября 1959 | 30 | 1 | 0 |
| 10 | Мердо Маклауд | Боруссия (Дортмунд) |
24 сентября 1958 | 31 | 2 | 0 |
| 16 | Стюарт Макколл | Эвертон |
10 июня 1964 | 25 | 3 | 1 |
| 18 | Джон Коллинз | Хиберниан |
31 января 1968 | 22 | 0 | 0 |
| 20 | Гари Макаллистер | Лестер Сити |
25 декабря 1964 | 25 | 0 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 7 | Мо Джонстон | Рейнджерс |
13 апреля 1963 | 27 | 3 | 1 |
| 9 | Алли Маккойст | Рейнджерс |
24 сентября 1962 | 27 | 3 | 0 |
| 13 | Гордон Дьюри | Челси |
6 декабря 1965 | 24 | 1 | 0 |
| 14 | Алан Макиналли | Бавария Мюнхен |
10 февраля 1963 | 27 | 1 | 0 |
| 21 | Роберт Флек | Норвич Сити |
11 августа 1965 | 24 | 2 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Энди Роксбург | 1 августа 1943 | 46 | |||
Группа D
Германия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Бодо Ильгнер | Кёльн |
7 апреля 1967 | 23 | 7 | -5 |
| 12 | Раймонд Ауманн | Бавария Мюнхен |
12 октября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| 22 | Андреас Кёпке | Нюрнберг |
12 марта 1962 | 28 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Штефан Ройтер | Бавария Мюнхен |
16 октября 1966 | 23 | 6 | 0 |
| 3 | Андреас Бреме | Интернационале |
9 ноября 1960 | 29 | 6 | 3 |
| 4 | Юрген Колер | Бавария Мюнхен |
6 октября 1965 | 24 | 4 | 0 |
| 5 | Клаус Аугенталер | Бавария Мюнхен |
26 сентября 1957 | 32 | 7 | 0 |
| 6 | Гвидо Бухвальд | Штутгарт |
24 января 1961 | 29 | 7 | 0 |
| 14 | Томас Бертольд | Рома |
12 ноября 1964 | 25 | 7 | 0 |
| 16 | Пауль Штайнер | Кёльн |
23 января 1957 | 33 | 0 | 0 |
| 19 | Ханс Пфлюглер | Бавария Мюнхен |
27 марта 1960 | 30 | 1 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 7 | Пьер Литтбарски | Кёльн |
16 апреля 1960 | 30 | 6 | 1 |
| 8 | Томас Хесслер | Кёльн |
30 мая 1964 | 26 | 5 | 0 |
| 10 | Лотар Маттеус | Интернационале |
21 марта 1961 | 29 | 7 | 4 |
| 15 | Уве Байн | Айнтрахт (Франкфурт) |
26 сентября 1960 | 29 | 4 | 1 |
| 17 | Андреас Мёллер | Боруссия (Дортмунд) |
2 сентября 1967 | 22 | 2 | 0 |
| 20 | Олаф Тон | Бавария Мюнхен |
1 мая 1966 | 24 | 2 | 0 |
| 21 | Гюнтер Херманн | Вердер |
5 декабря 1960 | 29 | 0 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Руди Фёллер | Рома |
13 апреля 1960 | 30 | 5 | 3 |
| 11 | Франк Милль | Боруссия (Дортмунд) |
23 июля 1958 | 31 | 0 | 0 |
| 13 | Карл-Хайнц Ридле | Вердер |
16 сентября 1965 | 24 | 4 | 0 |
| 18 | Юрген Клинсманн | Интернационале |
30 июля 1964 | 25 | 7 | 3 |
| Главный тренер | ||||||
|
Франц Беккенбауэр | 11 сентября 1945 | 44 | |||
Колумбия
ОАЭ
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Абдулла Муса | Аль-Ахли |
2 марта 1958 | 32 | 0 | 0 |
| 17 | Мухсин Мусабах | Аль-Шарджа |
1 октября 1964 | 25 | 3 | -11 |
| 22 | Абдулкадир Хассан | Аль-Шабаб |
15 апреля 1962 | 28 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Халиль Ганим | Аль-Халидж |
12 ноября 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 4 | Мубарак Ганим | Аль-Халидж |
3 сентября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| 6 | Абдулрахман Мохамед | Аль-Наср |
1 октября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| 15 | Ибрагим Мир | Аль-Шарджа |
16 июля 1967 | 22 | 3 | 0 |
| 16 | Мохамед Салим | Аль-Ахли |
13 января 1968 | 22 | 0 | 0 |
| 19 | Иса Мир | Аль-Шарджа |
16 июля 1967 | 22 | 3 | 0 |
| 20 | Юсуф Хуссейн | Аль-Шарджа |
8 июля 1965 | 24 | 3 | 0 |
| 21 | Абдулрахман аль-Хаддад | Аль-Шарджа |
23 сентября 1966 | 23 | 2 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 3 | Али Тани | Аль-Шарджа |
18 августа 1968 | 21 | 3 | 1 |
| 5 | Абдулла Султан | Аль-Халидж |
1 октября 1963 | 26 | 2 | 0 |
| 8 | Халид Исмаил | Аль-Наср |
7 июля 1965 | 24 | 2 | 1 |
| 13 | Хассан Мохамед | Аль-Васл |
23 августа 1962 | 27 | 1 | 0 |
| 14 | Насир Хамис | Аль-Васл |
2 августа 1965 | 24 | 3 | 0 |
| 18 | Фахад Абдулрахман | Аль-Васл |
10 октября 1962 | 27 | 2 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 7 | Фахад Хамис | Аль-Васл |
24 января 1962 | 28 | 2 | 0 |
| 9 | Абдулазиз Мохамед | Аль-Шарджа |
12 декабря 1965 | 24 | 0 | 0 |
| 10 | Аднан ат-Тальяни | Аль-Шааб |
1 октября 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 11 | Зухаир Бахит | Аль-Васл |
13 июля 1967 | 22 | 1 | 0 |
| 12 | Хуссейн Гулум | Аль-Шарджа |
24 сентября 1969 | 20 | 3 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Карлос Алберто Паррейра | 27 февраля 1943 | 47 | |||
Югославия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Томислав Ивкович | Спортинг (Лиссабон) |
11 августа 1960 | 29 | 5 | -6 |
| 12 | Фахрудин Омерович | Партизан |
26 августа 1961 | 28 | 0 | 0 |
| 22 | Драгое Лекович | Будучност |
21 ноября 1967 | 22 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Вуядин Станойкович | Партизан |
10 сентября 1963 | 26 | 2 | 0 |
| 3 | Предраг Спасич | Партизан |
29 сентября 1965 | 24 | 5 | 0 |
| 4 | Зоран Вулич | Мальорка |
6 октября 1961 | 28 | 4 | 0 |
| 5 | Фарук Хаджибегич | Сошо |
7 октября 1957 | 32 | 5 | 0 |
| 6 | Давор Йозич | Чезена |
22 сентября 1960 | 29 | 5 | 2 |
| 13 | Сречко Катанец | Сампдория |
16 июля 1963 | 26 | 3 | 0 |
| 17 | Роберт Ярни | Хайдук (Сплит) |
26 октября 1968 | 21 | 1 | 0 |
| 18 | Мирсад Балич | Сьон |
4 марта 1962 | 28 | 1 | 0 |
| 21 | Андрей Панадич | Динамо (Загреб) |
9 марта 1969 | 21 | 0 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 7 | Драголюб Брнович | Мец |
2 ноября 1963 | 26 | 5 | 0 |
| 8 | Сафет Сушич | Пари Сен-Жермен |
13 апреля 1955 | 35 | 5 | 1 |
| 10 | Драган Стойкович | Црвена Звезда |
3 марта 1965 | 25 | 5 | 2 |
| 15 | Роберт Просинечки | Црвена Звезда |
12 января 1969 | 21 | 3 | 1 |
| 16 | Рефик Шабанаджович | Црвена Звезда |
2 августа 1965 | 24 | 4 | 0 |
| 19 | Деян Савичевич | Црвена Звезда |
15 сентября 1966 | 23 | 3 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Дарко Панчев | Црвена Звезда |
7 сентября 1965 | 24 | 3 | 2 |
| 11 | Златко Вуйович | Пари Сен-Жермен |
26 августа 1958 | 31 | 5 | 0 |
| 14 | Ален Бокшич | Хайдук (Сплит) |
21 января 1970 | 20 | 0 | 0 |
| 20 | Давор Шукер | Динамо (Загреб) |
1 января 1968 | 22 | 0 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Ивица Осим | 6 мая 1941 | 49 | |||
Группа Е
Бельгия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Мишель Прюдомм | Мехелен |
24 января 1959 | 31 | 4 | -4 |
| 12 | Жильбер Бодар | Стандард |
2 сентября 1962 | 27 | 0 | 0 |
| 20 | Филип де Вильде | Андерлехт |
5 июля 1964 | 25 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Эрик Геретс | ПСВ |
18 мая 1954 | 36 | 3 | 0 |
| 3 | Филипп Альбер | Мехелен |
10 августа 1967 | 22 | 1 | 0 |
| 4 | Лей Клейстерс | Мехелен |
6 ноября 1956 | 33 | 3 | 1 |
| 7 | Стефан Демоль | Порту |
11 марта 1966 | 24 | 4 | 0 |
| 13 | Жорж Грюн | Андерлехт |
25 января 1962 | 28 | 2 | 0 |
| 15 | Жан-Франсуа де Сарт | Льеж |
18 декабря 1961 | 28 | 0 | 0 |
| 16 | Мишель де Вольф | Кортрейк |
19 января 1958 | 32 | 4 | 1 |
| 17 | Паскаль Пловье | Брюгге |
7 мая 1965 | 25 | 1 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 5 | Брюно Версавель | Мехелен |
27 августа 1967 | 22 | 3 | 0 |
| 6 | Марк Эммерс | Мехелен |
25 февраля 1966 | 24 | 3 | 0 |
| 8 | Франки ван дер Эльст | Брюгге |
30 апреля 1961 | 29 | 4 | 0 |
| 10 | Энцо Шифо | Осер |
19 февраля 1966 | 24 | 4 | 1 |
| 18 | Лоренцо Сталенс | Брюгге |
30 апреля 1964 | 26 | 1 | 0 |
| 22 | Патрик Верворт | Андерлехт |
17 января 1965 | 25 | 3 | 1 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Марк Дегриз | Андерлехт |
4 сентября 1965 | 24 | 4 | 1 |
| 11 | Ян Кулеманс | Брюгге |
28 февраля 1957 | 33 | 4 | 1 |
| 14 | Нико Класен | Антверпен |
1 октября 1962 | 27 | 1 | 0 |
| 19 | Марк ван дер Линден | Андерлехт |
4 февраля 1964 | 26 | 2 | 0 |
| 21 | Марк Вильмотс | Мехелен |
22 февраля 1969 | 21 | 0 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Ги Тис | 6 декабря 1922 | 67 | |||
Испания
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Андони Субисаррета | Барселона |
23 октября 1961 | 28 | 4 | -4 |
| 13 | Хуан Карлос Абланедо | Спортинг (Хихон) |
2 сентября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| 22 | Хосе Мануэль Очоторена | Валенсия |
19 января 1961 | 29 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Чендо | Реал Мадрид |
12 октября 1961 | 28 | 4 | 0 |
| 3 | Маноло Хименес | Севилья |
21 января 1964 | 26 | 2 | 0 |
| 4 | Хенар Андринуа | Атлетик Бильбао |
9 мая 1964 | 26 | 4 | 0 |
| 5 | Мануэль Санчис | Реал Мадрид |
23 мая 1965 | 25 | 4 | 0 |
| 8 | Кике | Валенсия |
2 февраля 1965 | 25 | 0 | 0 |
| 12 | Рафаэль Алькорта | Атлетик Бильбао |
16 сентября 1968 | 21 | 1 | 0 |
| 14 | Альберто Горрис | Реал Сосьедад |
16 февраля 1958 | 32 | 4 | 1 |
| 17 | Фернандо Йерро | Реал Мадрид |
23 марта 1968 | 22 | 0 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 6 | Рафаэль Мартин Васкес | Реал Мадрид |
25 сентября 1965 | 24 | 4 | 0 |
| 10 | Фернандо Гомес | Валенсия |
11 сентября 1965 | 24 | 1 | 0 |
| 11 | Франсиско Вильярройя | Реал Сарагоса |
6 августа 1966 | 23 | 4 | 0 |
| 15 | Роберто | Барселона |
5 июля 1962 | 27 | 4 | 0 |
| 16 | Хосе Мари Бакеро | Барселона |
11 февраля 1963 | 27 | 1 | 0 |
| 18 | Рафаэль Пас | Севилья |
2 августа 1965 | 24 | 2 | 0 |
| 21 | Мичел | Реал Мадрид |
23 марта 1963 | 27 | 4 | 4 |
| Нападающие | ||||||
| 7 | Мигель Пардеса | Реал Сарагоса |
8 февраля 1965 | 25 | 1 | 0 |
| 9 | Эмилио Бутрагеньо | Реал Мадрид |
22 июля 1963 | 26 | 4 | 0 |
| 19 | Хулио Салинас | Барселона |
11 сентября 1962 | 27 | 3 | 1 |
| 20 | Маноло | Атлетико Мадрид |
17 января 1965 | 25 | 1 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Луис Суарес | 2 мая 1935 | 55 | |||
Уругвай
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Фернандо Альвес | Пеньяроль |
4 сентября 1959 | 30 | 4 | -5 |
| 12 | Эдуардо Перейра | Индепендьенте |
21 марта 1954 | 36 | 0 | 0 |
| 22 | Адольфо Сеоли | Данубио |
2 мая 1962 | 28 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Нельсон Гутьеррес | Верона |
13 апреля 1962 | 28 | 4 | 0 |
| 3 | Уго де Леон | Ривер Плейт |
27 февраля 1958 | 32 | 4 | 0 |
| 4 | Хосе Оскар Эррера | Фигерас |
17 июня 1965 | 24 | 3 | 0 |
| 6 | Альфонсо Домингес | Пеньяроль |
24 сентября 1965 | 24 | 4 | 0 |
| 13 | Фелипе Ревелес | Насьональ |
30 сентября 1959 | 30 | 0 | 0 |
| 14 | Хосе Луис Пинтос Сальданья | Насьональ |
25 марта 1964 | 26 | 1 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 5 | Хосе Пердомо | Дженоа |
5 января 1965 | 25 | 4 | 0 |
| 8 | Сантьяго Остоласа | Насьональ |
10 июля 1962 | 27 | 3 | 0 |
| 9 | Энцо Франческоли | Олимпик (Марсель) |
12 ноября 1961 | 28 | 4 | 0 |
| 10 | Рубен Пас | Дженоа |
8 августа 1959 | 30 | 2 | 0 |
| 15 | Карлос Корреа | Пеньяроль |
13 января 1968 | 22 | 1 | 0 |
| 16 | Пабло Бенгоэчеа | Севилья |
27 июня 1965 | 24 | 1 | 1 |
| 20 | Рубен Перейра | Данубио |
28 января 1968 | 22 | 2 | 0 |
| 21 | Вильям Кастро | Насьональ |
22 мая 1962 | 28 | 0 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 7 | Антонио Альсаменди | Логроньес |
7 июня 1956 | 34 | 3 | 0 |
| 11 | Рубен Соса | Лацио |
25 апреля 1966 | 24 | 4 | 0 |
| 17 | Серхио Мартинес | Дефенсор Спортинг |
15 февраля 1969 | 21 | 1 | 0 |
| 18 | Карлос Агилера | Дженоа |
21 сентября 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 19 | Даниэль Фонсека | Насьональ |
13 сентября 1969 | 20 | 2 | 1 |
| Главный тренер | ||||||
|
Оскар Табарес | 3 марта 1947 | 43 | |||
Южная Корея
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Ким Пхун Джу | Дэу Ройялс |
1 октября 1961 | 28 | 0 | 0 |
| 19 | Чон Ги Дон | ПОСКО Атомс |
13 мая 1961 | 29 | 0 | 0 |
| 21 | Чхве Ин Ён | Хёндэ Хоран-и |
5 марта 1962 | 28 | 3 | -6 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Пак Кён Хун | ПОСКО Атомс |
19 января 1961 | 29 | 3 | 0 |
| 3 | Чхве Ган Хи | Хёндэ Хоран-и |
12 апреля 1959 | 31 | 3 | 0 |
| 4 | Юн Док Ё | Хёндэ Хоран-и |
25 марта 1961 | 29 | 2 | 0 |
| 5 | Чхон Ён Хван | Дэу Ройялс |
10 февраля 1960 | 30 | 1 | 0 |
| 13 | Чон Джон Су | Хёндэ Хоран-и |
27 марта 1961 | 29 | 2 | 0 |
| 15 | Чхо Мин Гук | Лаки Голдстар Хвансо |
5 июля 1963 | 26 | 1 | 0 |
| 17 | Ку Сан Бом | Лаки Голдстар Хвансо |
15 июня 1964 | 25 | 2 | 0 |
| 20 | Хон Мён Бо | Корейский университет |
12 февраля 1969 | 21 | 3 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 7 | Но Су Джин | Юкон Кхоккири |
10 февраля 1962 | 28 | 2 | 0 |
| 8 | Чон Хэ Вон | Дэу Ройялс |
1 июля 1959 | 30 | 2 | 0 |
| 10 | Ли Сан Юн | Ильхва Чхонма |
10 апреля 1969 | 21 | 0 | 0 |
| 12 | Ли Хын Силь | ПОСКО Атомс |
10 июля 1961 | 28 | 1 | 0 |
| 16 | Ким Джу Сон | Дэу Ройялс |
17 января 1966 | 24 | 3 | 0 |
| 22 | Ли Ён Джин | Лаки Голдстар Хвансо |
27 октября 1963 | 26 | 1 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 6 | Ли Тэ Хо | Дэу Ройялс |
29 января 1961 | 29 | 1 | 0 |
| 9 | Хванбо Гван | Юкон Кхоккири |
1 марта 1965 | 25 | 2 | 1 |
| 11 | Пён Бён Джу | Хёндэ Хоран-и |
26 апреля 1961 | 29 | 2 | 0 |
| 14 | Чхве Сун Хо | Лаки Голдстар Хвансо |
10 января 1962 | 28 | 3 | 0 |
| 18 | Хван Сон Хон | Университет Конкук |
14 июля 1968 | 21 | 2 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Ли Хве Тхэк | 11 октября 1946 | 43 | |||
Группа F
Англия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Питер Шилтон | Дерби Каунти |
18 сентября 1949 | 40 | 7 | -6 |
| 13 | Крис Вудс | Рейнджерс |
14 ноября 1959 | 30 | 0 | 0 |
| 22 | Дэвид Симен[2] | Арсенал |
19 сентября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| 22 | Дэйв Бизэнт | Челси |
20 марта 1959 | 31 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Гэри Стивенс | Рейнджерс |
27 марта 1963 | 27 | 4 | 0 |
| 3 | Стюарт Пирс | Ноттингем Форест |
24 апреля 1962 | 28 | 6 | 0 |
| 5 | Дес Уокер | Ноттингем Форест |
26 ноября 1965 | 24 | 7 | 0 |
| 6 | Терри Бутчер | Рейнджерс |
28 декабря 1958 | 31 | 5 | 0 |
| 12 | Пол Паркер | Куинз Парк Рейнджерс |
4 апреля 1964 | 26 | 6 | 0 |
| 14 | Марк Райт | Дерби Каунти |
1 августа 1963 | 26 | 6 | 1 |
| 15 | Тони Дориго | Челси |
31 декабря 1965 | 24 | 1 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 4 | Нил Уэбб | Манчестер Юнайтед |
30 июля 1962 | 27 | 1 | 0 |
| 7 | Брайан Робсон | Манчестер Юнайтед |
11 января 1957 | 33 | 2 | 0 |
| 8 | Крис Уоддл | Олимпик (Марсель) |
14 декабря 1960 | 29 | 7 | 0 |
| 11 | Джон Барнс | Ливерпуль |
7 ноября 1963 | 26 | 5 | 0 |
| 16 | Стив Макмахон | Ливерпуль |
20 августа 1961 | 28 | 4 | 0 |
| 17 | Дэвид Платт | Астон Вилла |
10 июня 1966 | 23 | 6 | 3 |
| 18 | Стив Ходж | Ноттингем Форест |
25 октября 1962 | 27 | 0 | 0 |
| 19 | Пол Гаскойн | Тоттенхэм Хотспур |
27 мая 1967 | 23 | 6 | 0 |
| 20 | Тревор Стивен | Рейнджерс |
21 сентября 1963 | 26 | 1 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Питер Бирдсли | Ливерпуль |
18 января 1961 | 29 | 4 | 0 |
| 10 | Гари Линекер | Тоттенхэм Хотспур |
30 ноября 1960 | 29 | 7 | 4 |
| 21 | Стив Булл | Вулверхэмптон Уондерерс |
28 марта 1965 | 25 | 5 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Бобби Робсон | 18 февраля 1933 | 57 | |||
Египет
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Ахмед Шобаир | Аль-Ахли |
28 сентября 1960 | 29 | 3 | -2 |
| 21 | Айман Тахер | Замалек |
7 января 1966 | 24 | 0 | 0 |
| 22 | Сабет аль-Баталь | Аль-Ахли |
16 сентября 1953 | 36 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Ибрагим Хассан | Аль-Ахли |
10 августа 1966 | 23 | 3 | 0 |
| 3 | Раби Яссин | Аль-Ахли |
7 сентября 1960 | 29 | 3 | 0 |
| 4 | Хани Рамзи | Аль-Ахли |
10 марта 1969 | 21 | 3 | 0 |
| 5 | Хешам Якан | Замалек |
10 августа 1962 | 27 | 3 | 0 |
| 6 | Ашраф Касем | Замалек |
25 июля 1966 | 23 | 0 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 7 | Исмаил Юсуф | Замалек |
28 июня 1964 | 25 | 3 | 0 |
| 8 | Магди Абдельгани | Бейра-Мар |
27 июля 1959 | 30 | 3 | 1 |
| 10 | Джамаль Абдельхамид | Замалек |
24 ноября 1957 | 32 | 3 | 0 |
| 11 | Тарек Солиман | Эль-Масри |
24 января 1962 | 28 | 1 | 0 |
| 12 | Тахер Абузаид | Аль-Ахли |
1 апреля 1962 | 28 | 1 | 0 |
| 14 | Алаа Майхуб | Аль-Ахли |
9 января 1962 | 28 | 0 | 0 |
| 15 | Сабер Эиб | Аль-Махала |
1 мая 1959 | 31 | 0 | 0 |
| 16 | Магди Толба |  ПАОК |
24 февраля 1964 | 26 | 2 | 0 |
| 18 | Осама Ораби | Аль-Ахли |
25 января 1962 | 28 | 1 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Хусам Хасан | Аль-Ахли |
10 августа 1966 | 23 | 3 | 0 |
| 13 | Ахмед Рамзи | Замалек |
25 октября 1965 | 24 | 2 | 0 |
| 17 | Айман Шавки | Аль-Ахли |
9 декабря 1962 | 27 | 0 | 0 |
| 19 | Адель Абдельрахман | Аль-Ахли |
11 декабря 1967 | 22 | 2 | 0 |
| 20 | Ахмед аль-Касс | Олимпия (Александрия) |
8 июля 1965 | 24 | 3 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Махмуд аль-Гохари | 20 февраля 1938 | 52 | |||
Ирландия
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Пэки Боннер | Селтик |
24 мая 1960 | 30 | 5 | -3 |
| 22 | Джерри Пейтон | Борнмут |
20 мая 1956 | 34 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Крис Моррис | Селтик |
24 декабря 1963 | 26 | 5 | 0 |
| 3 | Стив Стонтон | Ливерпуль |
19 января 1969 | 21 | 5 | 0 |
| 4 | Мик Маккарти | Миллуолл |
7 февраля 1959 | 31 | 5 | 0 |
| 5 | Кевин Моран | Блэкберн Роверс |
29 апреля 1956 | 34 | 5 | 0 |
| 7 | Пол Макграт | Астон Вилла |
4 декабря 1959 | 30 | 5 | 0 |
| 12 | Дэвид О'Лири | Арсенал |
2 мая 1958 | 32 | 1 | 0 |
| 14 | Крис Хьютон | Тоттенхэм Хотспур |
11 декабря 1958 | 31 | 0 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 6 | Ронни Уилан | Ливерпуль |
25 сентября 1961 | 28 | 1 | 0 |
| 8 | Рэй Хоутон | Ливерпуль |
9 января 1962 | 28 | 5 | 0 |
| 11 | Кевин Шиди | Эвертон |
21 октября 1959 | 30 | 5 | 1 |
| 13 | Энди Таунсенд | Норвич Сити |
23 июля 1963 | 26 | 5 | 0 |
| 16 | Джон Шеридан | Шеффилд Уэнсдей |
1 октября 1964 | 25 | 1 | 0 |
| 21 | Алан Маклафлин | Суиндон Таун |
20 апреля 1967 | 23 | 2 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Джон Олдридж | Реал Сосьедад |
18 сентября 1958 | 31 | 5 | 0 |
| 10 | Тони Каскарино | Астон Вилла |
1 сентября 1962 | 27 | 5 | 0 |
| 15 | Берни Слейвен | Мидлсбро |
13 ноября 1960 | 29 | 0 | 0 |
| 17 | Нил Куинн | Манчестер Сити |
6 октября 1966 | 23 | 4 | 1 |
| 18 | Фрэнк Стэплтон | Блэкберн Роверс |
10 июля 1956 | 33 | 0 | 0 |
| 19 | Дэвид Келли | Лестер Сити |
25 ноября 1965 | 24 | 0 | 0 |
| 20 | Джон Бирн | Гавр |
1 февраля 1961 | 29 | 0 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Джек Чарльтон | 8 мая 1935 | 55 | |||
Нидерланды
| № | Имя | Клуб | Дата рождения | Возраст | Игр | Голов |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Вратари | ||||||
| 1 | Ханс ван Брёкелен | ПСВ |
4 октября 1956 | 33 | 4 | -4 |
| 16 | Йоп Хиле | Фейеноорд |
25 декабря 1958 | 31 | 0 | 0 |
| 22 | Стэнли Мензо | Аякс |
15 октября 1963 | 26 | 0 | 0 |
| Защитники | ||||||
| 2 | Берри ван Арле | ПСВ |
8 декабря 1962 | 27 | 4 | 0 |
| 4 | Рональд Куман | Барселона |
21 марта 1963 | 27 | 4 | 1 |
| 5 | Адри ван Тигелен | Андерлехт |
16 июня 1957 | 32 | 4 | 0 |
| 13 | Грам Рутьес | Мехелен |
26 марта 1960 | 30 | 1 | 0 |
| 18 | Хенк Фрейзер | Рода |
7 июля 1966 | 23 | 1 | 0 |
| 21 | Данни Блинд | Аякс |
1 августа 1961 | 28 | 0 | 0 |
| Полузащитники | ||||||
| 3 | Франк Райкард | Милан |
30 сентября 1962 | 27 | 4 | 0 |
| 6 | Ян Ваутерс | Аякс |
17 июля 1960 | 29 | 4 | 0 |
| 7 | Эрвин Куман | Мехелен |
20 сентября 1961 | 28 | 1 | 0 |
| 8 | Гералд Ваненбург | ПСВ |
5 марта 1964 | 26 | 1 | 0 |
| 10 | Рууд Гуллит | Милан |
1 октября 1964 | 25 | 4 | 1 |
| 11 | Рихард Витсге | Аякс |
20 сентября 1969 | 20 | 4 | 0 |
| 14 | Джон ван ’т Схип | Аякс |
30 декабря 1963 | 26 | 2 | 0 |
| 20 | Арон Винтер | Аякс |
1 марта 1967 | 23 | 1 | 0 |
| Нападающие | ||||||
| 9 | Марко ван Бастен | Милан |
31 октября 1964 | 25 | 4 | 0 |
| 12 | Вим Кифт | ПСВ |
12 ноября 1962 | 27 | 4 | 1 |
| 15 | Брайан Рой | Аякс |
12 февраля 1970 | 20 | 0 | 0 |
| 17 | Ханс Гиллхаус | Абердин |
5 ноября 1963 | 26 | 3 | 0 |
| 19 | Джон ван Лун | Рода |
4 февраля 1965 | 25 | 1 | 0 |
| Главный тренер | ||||||
|
Лео Бенхаккер | 2 августа 1942 | 47 | |||
Напишите отзыв о статье "Чемпионат мира по футболу 1990 (составы)"
Примечания
- ↑ Пумпидо получил тяжёлую травму, и аргентинцам разрешили заявить вместо него под тем же номером Анхеля Комиццо, который однако не сыграл ни одного матча и ни разу даже не сидел на скамейке запасных
- ↑ Изначально под 22-м номером был заявлен Дэвид Симен, но уже в Италии до начала турнира он получил травму и был заменён на Дэйва Бизанта
Ссылки
- [www.planetworldcup.com/CUPS/1990/wc90squads.html Составы команд на чемпионате мира по футболу 1990] (англ.)
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Чемпионат мира по футболу 1990 (составы)
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.
Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.
Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.
1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.
Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
