Чепурина, Светлана Николаевна

Светлана Чепурина
Личная информация
Полное имя	Светлана Николаевна Чепурина
Оригинальное имя	Світлана Миколаївна Чепурiна
Гражданство	Украина Украина
Специализация	Дзюдо
Клуб	«Спартак»
Дата рождения	11 июня 1984(1984-06-11) (39 лет)
Место рождения	Никополь (Днепропетровская область), Днепропетровская область, УССР, СССР
Тренеры	Татьяна Беляева, Данил Волович
Вес	63 кг

Светлана Николаевна Чепурина (род. 11 июня 1984 года, Никополь, СССР) — украинская дзюдоистка (в весовой категории до 63 кг). Мастер спорта международного класса.

Спортивные достижения

Победительница Кубка мира по дзюдо (Баку, 2006 год) — в весовой категории 70 кг.

Серебряная призёрка Кубков мира по дзюдо (Таллин, 2010 год, Баку, 2008 год).

Бронзовая призёрка Кубков мира по дзюдо (Бухарест, 2010 год, Каир, 2010 год, София, 2010 год, Улан-Батор, 2009 год).

Чемпионка Украины 2009 и 2012 гг.

Победительница Кубка Украины-2012.

На Чемпионате Европы в Вене (2010 год) боролась за третье место с россиянкой Верой Коваль, в итоге уступив ей. При этом сама Коваль отмечала, что «она /Чепурина/ самый неудобный для меня соперник: высокая, длиннорукая, угловатая. Мне с ней бороться всё равно, что с деревом…».

Входила в состав сборной Украины, представлявшей страну на Чемпионате мира-2013 в Рио-де-Жанейро, однако выбыла в третьем круге соревнований.

На Мировом «Гран-при» по дзюдо в Алма-Ате 2013 г. заняла 5-е место.

Рейтинги

• Второе место среди 50 лучших дзюдоисток Украины 2010 года.
• Восьмое место в десятке лучших дзюдоисток Украины 2012 года.
• 40-е место среди дзюдоисток весовой категории -63 в мировом рейтинге Международной федерации дзюдо за 2013 г.

Ссылки

• [www.ukrainejudo.com/index.php/component/content/article/40---63-/136-chepurina Светлана ЧЕПУРИНА]. Федерация дзюдо Украины. Проверено 15 июня 2014.

Отрывок, характеризующий Чепурина, Светлана Николаевна

Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.