Чепца

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Чепца (река)»)
Перейти к: навигация, поиск
Чепца

Река Чепца в городской черте Глазова.
Характеристика
Длина

501 км

Бассейн

20 400 км²

Расход воды

130 м³/с (в 85 км от устья)

[tools.wmflabs.org/osm4wiki/cgi-bin/wiki/wiki-osm.pl?project=ru&article=Чепца Водоток]
Исток

 

— Координаты

57°53′26″ с. ш. 54°20′29″ в. д. / 57.89056° с. ш. 54.34139° в. д. / 57.89056; 54.34139 (Чепца, исток) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=57.89056&mlon=54.34139&zoom=15 (O)] (Я)

Устье

Вятка

— Местоположение

г. Кирово-Чепецк (Кировская область)

— Координаты

58°33′42″ с. ш. 50°03′47″ в. д. / 58.56167° с. ш. 50.06306° в. д. / 58.56167; 50.06306 (Чепца, устье) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=58.56167&mlon=50.06306&zoom=12 (O)] (Я)Координаты: 58°33′42″ с. ш. 50°03′47″ в. д. / 58.56167° с. ш. 50.06306° в. д. / 58.56167; 50.06306 (Чепца, устье) (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=58.56167&mlon=50.06306&zoom=12 (O)] (Я)

Расположение
Водная система

Вятка → Кама → Волга → Каспийское море


Страна

Россия Россия

Регион

Пермский край, Удмуртия, Кировская область

исток
устье
К:Реки по алфавитуК:Водные объекты по алфавитуК:Реки до 1000 км в длинуЧепцаЧепца

Чепца́ (удм. Чупчи́) — река в Пермском крае, Удмуртии и Кировской области России, крупнейший левый приток реки Вятки (бассейн Волги). Длина 501[1] км, площадь бассейна 20 400[1] км².

Начинается на Верхнекамской возвышенности в Пермском крае и протекает по территории Удмуртии и Кировской области. Впадает в реку Вятка в черте города Кирово-Чепецк Кировской области.

На берегах реки расположены (от истока к устью): село Дебёсы, посёлок Балезино, города Глазов и Кирово-Чепецк.

Для Чепцы характерны резкие изменения направления течения (с севера на юго-запад, а затем на юго-восток) и большая извилистость на всём протяжении. Чепца — типично равнинная река, текущая большей частью в широкой долине с пологими склонами. В низовьях расширенные и суженные участки долины чередуются через 1—5 км. Много перекатов.

Чепца относительно богата рыбой: лещ, плотва, линь, чехонь, сом, щука, окунь, судак и др.

По данным государственного водного реестра России относится к Камскому бассейновому округу, водохозяйственный участок реки — Чепца от истока до устья[1].





Происхождение названия

Гидроним Чепца появился, судя по всему, после появления в низовьях реки древнерусского населения, то есть в конце XII века. В вятских летописях, описывающих то время (например, в «Повести о стране Вятской»), Чепца упоминается неоднократно в современной форме написания.

Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии» называет Чепцу, судя по всему, Речицей (Reczicza) — он принял само слово, обозначающее реку, за её название.

Д. Г. Мессершмидт в своих путевых заметках (1726 год) записывает Чепцу в двух вариантах произношения — как Zepza и как Çzepçza[2]. Такой разнобой, видимо, связан с тем, что Мессершмидт слышал от своих респондентов и нормативное рус. Чепца, и удм. Чупчи, и диалектное «цокающее» рус. Цепця[3].

Народная этимология связывает происхождение гидронима с Екатериной Великой, которая якобы переправлялась через реку и уронила в неё свой чепец[4].

П. Н. Луппов полагал, что название Чепца принесли с собой русские переселенцы, так как оно «тождественно с названием реки, впадающей в озеро Воже (Чаронду) (около древнего Белозерского княжества[5].

Имя Чепца не объясняется ни из удмуртского, ни из другого финно-угорского языка[6]. Скорее всего название реки произошло из (древне)русского языка, от праславянского корня *цеп- (*цепати-, *цепити-) со значениями «расщеплять, раскалывать, цеплять», перешедшего в диалектное *чеп- и образовавшего Чепца при помощи суффикса -(и)ца (по аналогии с Быстрица, Холуница и т. п.). Название вероятно связано с тем, что устье реки в древности было «расщеплённым», о чём сейчас можно судить по сохранившимся старицам.

Некоторые исследователи считают, что удмуртское название Чупчи произошло от русского[7]. По мнению других, удмуртское название происходит от финно-угорского корня *чуп — «залив» и общепермского *си — «река», «ручей», то есть буквально «река, выходящая из залива»[8].

Притоки

(км от устья)

Напишите отзыв о статье "Чепца"

Примечания

  1. 1 2 3 [textual.ru/gvr/index.php?card=183625 Государственный водный реестр РФ: Чепца]. [www.webcitation.org/6E1z9YvkI Архивировано из первоисточника 29 января 2013].
  2. Напольских В. В. Удмуртские материалы Д. Г. Мессершмидта. Дневниковые записи, декабрь 1726 г. Ижевск: Удмуртия, 2001. С. 45, 91.
  3. Напольских. Удмуртские материалы Д. Г. Мессершмидта. С. 136—137.
  4. Русский фольклор Удмуртии / Сост. А. Г. Татаринцев. Ижевск: Удмуртия, 1990. C. 104.
  5. Луппов П. Н. История вятских сёл // Энциклопедия земли Вятской. Т. 4. История. Киров, 1995.
  6. В удмуртской национальной историографии (М. Г. Атаманов и др.) безоговорочно принимается версия об удмуртском происхождении названия реки, например от удм. чипей «щука» и «топоформанта» -чи. Однако подобные версии отвергаются современными исследователям, как совершенно фантастические.
  7. Ухов С. В. [www.glybrary.ru/rukopisi/cheptza-udmurtskiy-vopros/ Чепца и удмуртский вопрос]
  8. Удмуртская республика: Энциклопедия / Гл. ред. В. В. Туганаев. — Ижевск: Удмуртия, 2000. — С. 745. — 800 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-7659-0732-6.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Чепца

У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?