Черемисина, Майя Ивановна
| Ма́йя Ива́новна Череми́сина | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Дата смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Учёная степень: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: | |
Ма́йя Ива́новна Череми́сина (30 сентября 1924 — 5 декабря 2013) — российский лингвист, доктор филологических наук, профессор Новосибирского государственного университета, главный научный сотрудник Института филологии СО РАН, заслуженный деятель науки РФ; глава новосибирской синтаксической школы. Труды по общей и русской лексикологии, теории синтаксиса, синтаксису русского языка и языков коренных народов Сибири.
Биография
Раннее детство прошло в семье деда, известного киевского профессора-физика де Метца. Сестра — Т. И. Заславская.
Окончила филологический факультет МГУ (1947); работала в вузах Томска (под руководством А. П. Дульзона), Тулы, Пекина. Кандидатскую диссертацию защитила в Московском городском педагогическом институте имени В. П Потёмкина на тему «Система иносказаний в очерках М. Е. Салтыкова-Щедрина За рубежом» (1960, рук. С. М. Бонди).
С 1965 г. — в Новосибирске, совмещая преподавание в Новосибирском государственном университете (сначала на отделении математической лингвистики, после его закрытия — на отделении филологии) с работой в Институте истории, филологии и философии (в настоящее время самостоятельный Институт филологии) СО РАН, где заведовала сектором языков народов Сибири; затем — главный научный сотрудник этого сектора. Докторская диссертация на тему «Сложные сравнительные конструкции русского языка» (1974). С 1975 — профессор кафедры общего и русского языкознания НГУ, в 1994 г. стала также первым заведующим созданной по её инициативе кафедры языков и фольклора народов Сибири, где продолжала работать до смерти.
Вклад в науку
Лингвистическая деятельность М. И. Черемисиной началась с исследования русского синтаксиса; в этой области ей была разработана оригинальная теория структуры сложного предложения и смежных конструкций, в целом близкая к идеологии функционального синтаксиса. Занималась также исследованиями лексической семантики и синонимии, в том числе в рамках популярных в 1960-е гг. статистического и формально-логического подходов. С середины 1970-х гг. в её исследованиях начинает доминировать типологическая проблематика: составив масштабную программу сопоставительного изучения синтаксических конструкций в алтайских, уральских и палеоазиатских языках Сибири, она становится главой продуктивной научной школы, включающей в том числе и исследователей из числа представителей коренных народов Сибири; под её руководством защищено более 40 диссертаций. Центральными для теории М. И. Черемисиной являются введённые ею понятия «полипредикативной конструкции» и «элементарного простого предложения», на базе которых впервые выделен и описан так наз. «алтайский тип» подчинительных конструкций. Методы и терминология синтаксической школы М. И. Черемисиной и в настоящее время широко используются при описании этих языков её многочисленными учениками и последователями.
Основные публикации
- Сравнительные конструкции русского языка. Новосибирск: Наука, 1976.
- Некоторые вопросы теории сложного предложения в языках разных систем. Новосибирск: НГУ, 1979.
- Предикативное склонение причастий в алтайских языках. Новосибирск: Наука, 1984 (соавторы: Л. М. Бродская, Л. М. Горелова и др.)
- Структурные типы синтетических полипредикативных конструкций в языках разных систем. Новосибирск: Наука, 1986 (соавторы: Л. М. Бродская, Е. К. Скрибник и др.)
- Очерки по теории сложного предложения. Новосибирск: Наука, 1987 (соавтор Т. А. Колосова).
- Языки коренных народов Сибири: Учебное пособие. Новосибирск: НГУ, 1992.
- Теоретические проблемы синтаксиса и лексикологии языков разных систем. Новосибирск: Наука, 2004 (издание включает важнейшие избранные статьи, автобиографический очерк М. И. Черемисиной и библиографию её научных работ). — ISBN 5-02-029726-7
Напишите отзыв о статье "Черемисина, Майя Ивановна"
Литература
- Кошкарёва Н. Б. К 80-летию со дня рождения Майи Ивановны Черемисиной // Вестник НГУ. Сер.: История, филология, 2004, т. 3, вып. 1, 143—146.
- Гуманитарные науки в Сибири. Сер.: Филология, 2004, 4 (специальный выпуск, посвящённый М. И. Черемисиной).
Ссылки
- [gf.nsu.ru/kaf/koir-cheremisina.shtml Страница М. И. Черемисиной на сайте кафедры общего и русского языкознания гуманитарного факультета НГУ]
Отрывок, характеризующий Черемисина, Майя Ивановна
После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
