Черепанов, Александр Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Александр Иванович Черепанов
Дата рождения

9 (21) ноября 1895(1895-11-21)

Место рождения

с. Кислянское Кислянской волости Челябинского уезда Оренбургской губернии Российской империи (ныне Юргамышский район Курганской области)

Дата смерти

6 июля 1984(1984-07-06) (88 лет)

Место смерти

Москва, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР
СССР СССР

Годы службы

19151955

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Первая мировая война
Гражданская война в России
Афганский поход Красной Армии (1929)
Конфликт на Китайско-Восточной железной дороге
Японо-китайская война (1937—1945)
Великая Отечественная война

Награды и премии

Черепанов Александр Иванович (9 ноября (21 ноября) 1895 — 6 июля 1984) — советский военачальник, участник Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн, главный военный советник в Китае, генерал-лейтенант (1 сентября 1943 года).





Биография

Родился (9 ноября (21 ноября) 1895 в с. Кислянском Кислянской волости Челябинского уезда Оренбургской губернии Российской империи (ныне Юргамышский район Курганской области) в крестьянской семье. Учился в Кургане, затем — в горном училище.

С мая 1915 года в русской армии. В 1916 году окончил 1-ю Иркутскую школу прапорщиков. Участвовал в Первой мировой войне, командовал ротой. Штабс-капитан.

С декабря 1917 года в Красной гвардии, участник штурма Зимнего Дворца. В РККА с января 1918 года. Избран командиром 2-го Красноармейского полка, принимавешего участие в боевых столкновениях 23 февраля 1918 года с частями германской армии под Псковом[1]. Участвовал в Гражданской войне на Западном фронте. Командир полка, затем начальник штаба и командир бригады. В 1923 году окончил Военную академию РККА, в 1928 году — курсы усовершенствования высшего начсостава.

С июня 1924 года главный советник Академии Вампу в Китае, руководил организацией тактической, стрелковой и строевой подготовки, был советником при 1-й пехотной дивизии.

С 1926 года член Коммунистической партии.

С июня 1927 года помощник командира 43-й стрелковой дивизии.

В апреле 1929 года участвовал в походе Красной армии в Афганистан под командованием В. Примакова, а в мае, после отзыва Примакова в Москву, принял командование отрядом на территории Афганистана. Командовал отрядом под псевдонимом «Али Авзаль-хан».

С июня 1929 года командир дивизии, участвовавшей в боях на КВЖД.

Командир Петропавловского стрелкового полка (с октября 1933 по апрель 1934 года), помощник начальника (с июля 1935 года), затем — начальник Группы контроля НКО. Комдив (20 ноября 1935 года).

В августе 1938 — ноябре 1939 — главный военный советник в Китае. В ходе битвы за Ухань и битвы за Чанша лично инспектировал фронт и давал советы китайской армии.

Старший преподаватель Академии Генерального штаба (с 1939 года).

Главный инспектор при главкоме Северо-Западного направления (с июля 1941 года), командующий 23-й армией (сентябрь 1941 — июль 1944). В январе — феврале 1943 года, на время прорыва блокады Ленинграда, поменялся местами с командующим 67-й армией генералом М. П. Духановым. С ноября 1944 года заместитель председателя, а с мая 1947 года — председатель Союзной контрольной комиссии в Болгарии и главный советник Болгарской армии. Генерал-лейтенант (1 сентября 1943).

С мая 1948 года — заместитель начальника Управления высших военно-учебных заведений по научно-исследовательской работе.

В ноябре 1955 года переведён в запас.

23 февраля 1969 года в года Пскове открыт памятник в честь первых славных побед молодой Красной Армии. Черепанов завещал похоронить его в г. Пскове. Умер 6 июля 1984 года в Москве. Похоронен в сквере павших борцов в Пскове.

Награды и звания

  • Награждён 37-ю боевыми наградами, в том числе орденом Ленина, пятью орденами Красного Знамени, орденом Кутузова II степени, медалями, иностранными орденами.
  • Присвоено звание «Почётный гражданин г. Пскова».

Память

  • Имя Черепанова присвоено в 1994 году улице в жилом массиве у Поклонной горки г. Пскова.
  • В селе Кислянском Юргамышского района в его честь установлена мемориальная доска.

Сочинения

  • Черепанов А. И. Боевое крещение. — М., 1960.
  • Черепанов А. И. Первые бои Красной Армии. — М., 1961.
  • Черепанов А. И. Под Псковом и Нарвой. Февр. 1918 г. — М., 1963.
  • Черепанов А. И. Записки военного советника в Китае. — М.: Наука, 1964.; Изд. 2-е. — М., 1976.
  • Черепанов А. И. Северный поход Национально-революционной армии Китая. (Записки воен. советника). — М., 1968.
  • Черепанов А. И. В боях рожденная. Изд. 3-е. — М., 1976.
  • Черепанов А. И. Поле ратное мое. — М.: Воениздат, 1984.

Напишите отзыв о статье "Черепанов, Александр Иванович"

Литература

Ссылки

[hrono.ru/biograf/bio_ch/cherepanov_ai.php Черепанов Александр Иванович]

Примечания

  1. [edapskov.narod.ru/pskov/cherep.htm Время Черепанов А. И. Под Псковом]

Отрывок, характеризующий Черепанов, Александр Иванович

И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.