Черепнин, Лев Владимирович

Лев Владимирович Черепнин
Лев Владимирович Черепнин
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	история России, источниковедение, историография
Место работы:	Московский государственный университет
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	академик АН СССР
Альма-матер:	Рязанский педагогический институт
Известные ученики:	Водарский Я. Е., Б. М. Клосс
Награды и премии:

Лев Влади́мирович Черепни́н (30 марта (12 апреля) 1905, Рязань — 12 июня 1977, Москва) — советский историк, специалист в области российской истории эпохи феодализма, источниковедения, историографии, вспомогательных исторических дисциплин. Академик АН СССР (1972). Лауреат Государственной премии СССР (1981, посмертно).

Семья

• Дед — Алексей Иванович Черепнин, агроном и историк, активно участвовал в работе Рязанской архивной комиссии.
• Отец — Владимир Алексеевич Черепнин, историк и юрист.
• Мать происходила из семьи священника, умерла при родах.

Образование и учёные степени

Учился в Гимназии Репман, где преподавал его отец; затем — в Рязанском педагогическом институте (1921—1922); слушал лекции на факультете общественных наук Московского университета, куда его не принимали в качестве полноправного студента из-за непролетарского происхождения. Учился у С. В. Бахрушина, А. И. Яковлева, Д. М. Петрушевского. В 1925 году экстерном сдал экзамены за университетский курс и с 1926 года учился в аспирантуре Института истории РАНИОН, которую успешно окончил в 1929 году.

Кандидат исторических наук (1942; тема диссертации: «Древнерусская церковная феодальная вотчина XIV—XVI вв.»). Доктор исторических наук (1947; тема диссертации: «Русские феодальные архивы XIV—XV веков»).

Доцент (1944), профессор (1947).

Начало научной деятельности, арест, заключение

Во время учёбы в аспирантуре вместе с С. Б. Веселовским участвовал в обработке вотчинного архива Троице-Сергиевой лавры. С 1929 работал помощником заведующего отделом рукописей Государственной библиотеки имени В. И. Ленина.

В ноябре 1930 арестован по делу так называемого «Всенародного союза борьбы за возрождение свободной России». Был приговорён к трём годам лишения свободы, заключение отбывал на двинских камнеразработках в Северном крае. В 1933 был освобождён, вернулся в Москву, где был вынужден заниматься временной работой в издательствах, живя на квартирах у родственников и знакомых (официально Черепнину как ранее судимому было запрещено проживать в столице).

С 1936 работал по временному договору в Институте истории АН СССР. В 1941—1942 работал учителем в средней школе.

Преподавательская деятельность

С февраля 1942 работал заведующим кабинетом, затем преподавателем источниковедения кафедры вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института. За время работы в институте защитил кандидатскую и докторскую диссертации, стал соавтором учебника по палеографии.

В 1948 деятельность ставшего к тому времени профессором Черепнина была подвергнута резкой критике, на Учёном совете в докладе директора института его труды были объявлены безыдейными, научно-бесплодными и отдающими предпочтение формальным моментам, а не диалектической логике. В 1949 он вторично был подвергнут «проработке» — на этот раз на общем собрании сотрудников института — и был вынужден его покинуть.

В 1944—1960 преподавал по совместительству в Московском государственном университете, читал общие и специальные курсы по отечественной истории, источниковедению, историографии, руководил дипломниками и аспирантами. В 1946—1952 читал курс лекций по истории СССР в Московском государственном институте международных отношений. Также преподавал в Академии общественных наук при ЦК КПСС.

Исследовательская работа

С 1946 — старший научный сотрудник, с 1951 — заведующий сектором истории СССР. С 1969 — заведующий отделом докапиталистических формаций на территории СССР Института истории АН СССР.

Профессионально занимался изучением генезиса феодализма у восточных славян, образования и характера Древнерусского государства, периода феодальной раздробленности, социально-экономических и политических условий образования и развития Русского централизованного государства, становления сословно-представительной монархии и её перерастания в абсолютную, крестьянских войн XVII—XVIII вв., культуры и общественной мысли России. Автор работ в области историографии и вспомогательных исторических дисциплин. Один из первых советских учёных, начавших разработку теоретических и методологических вопросов источниковедения. Создал научную школу в области медиевистики.

Анализируя процесс централизации Российского государства, находил его экономические и социальные основания в аграрной сфере. Считал, что общий подъём сельского производства в результате значительной внутренней колонизации способствовал изменению, уплотнению сети расселения и типов поселений в сельской местности. В свою очередь, это вело к эволюции отношений собственности в светском и церковном секторах и к укреплению на этой основе социальной базы политического объединения.

Внёс значительный вклад в изучение Земских соборов как сословно-представительных учреждений, в своей монографии, вышедшей в 1978, ввёл в оборот новые источники, анализировал деятельность соборов во взаимосвязи с социальным и политическим контекстом, дал наиболее полную сводку по истории Земских соборов и близких к ним представительных собраний. Как специалист по истории Земских соборов, Черепнин избирался вице-президентом Международной комиссии по истории представительных и парламентских учреждений.

По его инициативе или при его участии вышли в свет ранее неопубликованные труды отечественных историков или переизданы уже выходившие в свет, но ставшие библиографической редкостью работы. Среди них: «Избранные труды» Б. Д. Грекова в 5 томах (вышло только 4), «Избранные произведения» М. Н. Покровского в 4 книгах, «Научные труды» С. В. Бахрушина в 4 томах, монографии К. В. Базилевича, И. У. Будовница и др. Являлся редактором переиздания «Истории России» С. М. Соловьёва в 15 книгах (1959—1966).

Был членом бюро Национального комитета историков Советского Союза. Лауреат Государственной премии Молдавской ССР (1972), премии им. М. В. Ломоносова (1957). Заслуженный деятель науки РСФСР (1970).

Как оценивает его проф. Ю. Н. Афанасьев, Л. В. Черепнин "историк, вне всякого сомнения, талантливый и продуктивный".

Труды

Автор более 400 научных работ, в том числе 30 крупных публикаций источников.

Основные научные труды:

• Русские феодальные архивы XIV—XV вв. Ч. 1-2. М., 1948—1951.
• Черепнин Л. В. Русская палеография. — М.: Издательство политической литературы, 1956. — 616 с. — 8000 экз. (в пер.)
• Черепнин Л. В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках: Очерки социально-экономической и политической истории Руси / Институт истории АН СССР; Оформление художника В. Кузякова. — М.: Издательство социально-экономической литературы (Соцэкгиз), 1960. — 900 с. — 10 000 экз. (в пер., суперобл.)
• Древнерусское государство и его международное значение / Авторы: А. П. Новосельцев, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепнин, В. П. Шушарин, Я. Н. Щапов. — М.: Наука, 1965. — 476 с. — 2200 экз. (в пер.)
• Черепнин Л. В. Исторические взгляды классиков русской литературы. — М.: Мысль, 1968. — 384 с. — 16 500 экз. (в пер.)
• Черепнин Л. В. Новгородские берестяные грамоты как исторический источник. — М.: Наука, 1969. — 440 с. — 2200 экз. (в пер., суперобл.)
• Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI—XVII вв. — М.: Наука, 1978. — 416 с. — 4200 экз. (в пер.)
• Вопросы методологии исторического исследования: Теоретические проблемы истории феодализма: Сборник статей. М., 1981.
• Черепнин Л. В. Отечественные историки: XVIII—XX вв.: Сборник статей. — М.: Наука, 1984. — 344 с. — 4000 экз. (в пер.)

Библиография

• Феодализм в России: Сборник статей и воспоминаний, посвящённых памяти академика Л. В. Черепнина. М., 1987.
• Назаров В. Д. Лев Владимирович Черепнин. // Портреты историков. Время и судьбы. Т. 1 (Отечественная история). М. — Иерусалим, 2000.

Ссылки

• Черепнин Лев Владимирович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52684.ln-ru Профиль Льва Владимировича Черепнина] на официальном сайте РАН
• [hrono.ru/biograf/bio_ch/cherepninlv.php Черепнин, Лев Владимирович]. На сайте «Хронос».
• [storyo.ru/munchaev/122.htm Биографический очерк]
• [about-msu.ru/next.asp?m1=person1&type=aka&fio=%D7%E5%F0%E5%EF%ED%E8%ED%20%CB%E5%E2%20%C2%EB%E0%E4%E8%EC%E8%F0%EE%E2%E8%F7 Статья] на сайте «Всё о Московском университете»
• [isaran.ru/?q=ru/fund&guid=78E927F6-152D-C081-4555-4DC0AEAA4CF5&ida=1 Историческая справка] на сайте Архива РАН
• Водолазкин Е. Г. [feb-web.ru/feb/slovenc/es/es5/es5-2031.htm Черепнин Лев Владимирович] // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»
• Кузнецов А. А. [opentextnn.ru/history/historiografy/historians/ros/?id=2669 Материалы к биографии Л. В. Черепнина в фонде Н. И. Приваловой]
• [www.moscow-tombs.ru/raznoe/armyanskoe/cherepnin.htm Могила Л. В. Черепнина]

Отрывок, характеризующий Черепнин, Лев Владимирович

Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.