Черкасов, Пётр Нилович

Пётр Нилович Черкасов
Дата рождения	19 июня (1 июля) 1882(1882-07-01)
Место рождения	Нижний Новгород
Дата смерти	6 (19) августа 1915(1915-08-19) (33 года)
Место смерти	пролив Моонзунд Балтийского моря
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Морской флот
Годы службы	1898—1915
Звание	капитан I ранга (посмертно)
Командовал	дивизион канонерских лодок
Сражения/войны	Оборона Порт-Артура
Награды и премии

Пётр Ни́лович Черка́сов (19 июня [1 июля] 1882 — 6 [19] августа 1915) — русский морской офицер, капитан I ранга (посмертно), командир дивизиона канонерских лодок, командир канонерской лодки «Сивуч-II», кавалер ордена Святого Георгия IV степени (посмертно).

Биография

Пётр Нилович Черкасов родился 1 июля 1882 в Нижнем Новгороде в семье морского офицера, капитана I ранга Нила Васильевича Черкасова. Женат на Сусанне Владимировне, урождённой Гильдебранд, дочери военного врача.

В службе с 1898 года. В 1900 году произведён в мичманы. С 1901 года в заграничном плавании на броненосце «Пересвет». С 1903 по 1904 годы исполнял обязанности вахтенного начальника на миноносце «Властный». За участие в ночной атаке, результатом которой был потоплен японский миноносец, удостоен ордена Святого Станислава 3 степени с мечами и бантом. Произведён в лейтенанты. 24 мая 1904 года был назначен младшим артиллерийским офицером на эскадренный броненосец «Севастополь». За успешное командование десантной ротой награждён орденом Святой Анны IV степени «За храбрость». 13 ноября 1904 года был назначен старшим офицером «Севастополя». В 1905 году за доблестную службу был награждён орденами Святой Анны 3 степени с мечами и бантом и Святого Владимира 4 степени с мечами и бантом. В 1906 году за боевые отличия награждён орденом Святого Станислава 2 степени с мечами, серебряной медалью с бантом участника русско-японской войны. 24 августа 1907 года назначен старшим офицером учебного судна «Верный». 15 октября 1909 года назначен командиром миноносца № 213, произведён в старшие лейтенанты. 1 октября 1910 года зачислен штатным слушателем в Николаевскую Морскую Академию по военно—морскому отделению. В 1911 году зачислен на дополнительный курс Академии по отделению военно—морских наук. 6 декабря 1912 года произведён в капитаны 2 ранга. В феврале 1913 года награждён медалью «300 лет Дома Романовых». С мая по сентябрь находился в отпуске в Нижегородской Губернии, где был избран Гласным Балахнинского земского собрания. 30 декабря был назначен командиром канонерской лодки «Сивуч». 8 марта 1915 года награждён орденом Святой Анны 2 степени с мечами.

Неравный бой

В начале августа 1915 года германская Неманская армия начала наступление на Ригу. На Балтике возникла угроза входа мощного германского флота в Рижский залив. Дивизион канонерских лодок под командованием капитана II ранга Черкасова в это время выполнял обычные боевые задачи: обстрел позиций противника на линии фронта, постановку минных заграждений перед крепостью Усть-Двинск (Рига). 19 августа дивизион канонерок с опозданием на 24 часа получил приказ уходить в Моонзунд. Вечером в тумане их обнаружили германский крейсер «Аугсбург» (нем.) и два миноносца, двигавшихся из Пярну в направлении острова Кюно. Канонерская лодка «Сивуч», которой командовал Черкасов приняла бой. Канонерской лодке «Кореец-II» был отдан приказ уходить в Моонзунд. В ходе боя корабль был изрешечен снарядами, но продолжал сражаться. Командующий германской эскадрой Шмидт получил сообщение, что «Аугсбург» и миноносцы ведут бой с линейным кораблем «Слава» и поспешил с двумя линкорами и флотилией миноносцев на помощь. Однако, увидев с кем вёлся бой, был взбешён: истрачена половина топлива и сотни снарядов на такую, кажущуюся никчёмной цель. Тем не менее задача германской эскадры прорваться к Риге была сорвана. Линкоры «Позен» и «Нассау» открыли огонь, а восьмая флотилия миноносцев и V-29 выпустили по «Сивучу» торпеды и корабль затонул.

22 сентября 1915 года Черкасов исключён из списков личного состава флота с записью: «Смертью запечатлел свой подвиг». Капитан 2-го ранга Пётр Нилович Черкасов посмертно был награждён орденом Святого Георгия, посмертно ему было присвоено звание капитана I ранга. Военные специалисты всего мира назвали «Сивуч» «Балтийским „Варягом“».

Память

Народный дом имени Черкасова

28 сентября (11 октября) 1915 года Балахнинское земское собрание постановило поставить памятник герою Черкасову Петру Ниловичу, но отец героя Нил Васильевич Черкасов решил, что лучшим памятником сыну будет Народный дом имени капитана I-го ранга Черкасова П. Н., в котором будет расположена библиотека, читальный и зрительный залы, и подарил участок земли с постройками в Ольгине Мысовской волости (г. Володарск) Балахнинского уезда.

Этот дом-памятник использовался по назначению до 1920 г. Потом его использовали в самых различных целях: от почты до складов. В 2000 году последние останки дома были разрушены, а на его месте проложена дорога. Память о герое осталась только в сердцах его почитателей и малочисленных родственников.

Памятник в Володарске

24 августа 2006 года в Володарске Нижегородской области, был заложен памятный камень на месте будущего памятника П. Н. Черкасову.

Мемориальная доска в Нижнем Новгороде

20 октября 2008 года в Нижнем Новгороде открыли памятную доску капитану Черкасову. Она расположена на здании бывшего Александровского дворянского института (ул. Варварская, дом 3, здание НГОУНБ), в котором Черкасов учился с первого по второй класс.

Ссылки

• Мелконов Ю. Ю. [www.melkon.lv/ru/flot/varjag/varjag.php3 Балтийский «Варяг»] — рассказ о последнем бое П. Н. Черкасова.
• Авдеев А. — о морской династии Черкасовых.
• Шалагин Б. А. Взять море в свои руки. /Документальный роман. — Н. Новгород, 1998.
• Скворцов А. В. Канонерские лодки типа «Гиляк», Гангут. — СПб., 2009.
• Бондаренко В. В. 100 великих подвигов России. — М., 2011
• Бондаренко В. В. Герои Первой мировой. — М., 2013. — (серия ЖЗЛ)
• Бондаренко В. В. Двенадцать подвигов во славу Отечества. — Мн., 2014

Отрывок, характеризующий Черкасов, Пётр Нилович

Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.