Черкесы в Иордании
Поделись знанием:
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
| Численность и ареал | |
|---|---|
| Язык | |
| Религия | |
| Входит в | |
| Родственные народы | |
Черкесы в Иордании (Иорданием ис адыгэхэр/) — диаспора адыгов численностью около 170 тыс.[1] граждан Иордании, одно из малых этнических меньшинств.
- В Иордании черкесы[2] считаются оплотом стабильности и даже символом королевства.
История
Вся черкесская диаспора в Иордании представляет собой потомков мухаджиров (иммигрантов) с Кавказа, покинувших родину (Кавказ) после поражения в Русско-Кавказской войне (1763—1864).
Нижегородский учёный — А. А. Камраков, изучавший особенности развития черкесской диаспоры на Ближнем Востоке, сделал следующие выводы[3]:
- Иорданию черкесы стали заселять ещё в 1903 году, когда первые 700 семей поселились в безлюдных местах (Зарка, Свейлах, Сухна, Азрак).
- Черкесы принимали активное участие в защите Иордании. Во время 1- мировой войны они сражались в составе турецких ВС, после установления английского мандата вошли в состав мобильного полицейского отряда, а с ообразованием независимого королевства Иордания — черкесская гвардия стала верной опорой королевской власти.
- Лояльность черкесов Хашимитам практически не подвергалась эрозии вследствие многочисленных «политических бурь».
- Даже в 1956 году во время тройственной агрессии против Египта, в Иордании усилились оппозиция, и черкесы оставались едва ли не единственной опорой режима.
- Некоторые черкесы занимали высокие посты в иорданской администрации, были представлены в парламенте, в спецслужбах и т. д.
- Высокий статус диаспоры в органах государственной власти Иордании был поколеблен только в 1980-е гг., когда Хашимиты стали проводить курс на арабизацию кадров государственных служащих путём привлечения во власть бедуинов.
- Всеми силами переселенцы с Кавказа стремились сохранить свою специфическую культуру. На чужбине все выходцы с Кавказа сблизились до такой степени, что этнические и племенные различия постепенно нивелировались, и к концу прошлого столетия сформировалась принципиально новая этнокультурная общность. Интересно, что вот уже несколько десятилетий в Иордании выходит ежедневная радиопередача «Из черкесского искусства», в которой принимают участи ведущие представители диаспоры. Традиционный стиль воспитания детей и традиционные социальные отношения, привнесенные с Кавказа, сохранились у черкесов и поныне. Так, например, до сих пор актуальны своды неписаных правил черкесского этикета «Адыгэ Хабза» и кодекса бытового поведения «Базанджа».
- Обосновавшиеся в Иордании черкесы также обладают разветвленной сетью общинных институтов, поддерживающих развитие традиционного черкесского искусства и традиционной горской идентичности, а также институтов благотворительного характера и институтов, способствующих налаживанию связей с исторической родиной (Иорданское общество друзей черкесов Кавказа и т. д.). Благодаря деятельности институтов такого рода сохраняется сетевое взаимодействие не только с исторической родиной, но и взаимодействие между сегментами черкесской диаспоры в разных странах Ближнего Востока.
— Камараков А.А. Особенности развития черкесской диаспоры на Ближнем Востоке
Адыги (черкесы), которые вошли в историю Иордании
- Саид аль-Муфти[3] (1898—1989) — черкес из рода Хавжоко, ставший во второй половине ХХ века лидером иорданских черкесов, в 1950-е гг. занимал посты : министр внутренних дел, министр экономики, министр торговли, спикер парламента, премьер-министр Иордании, член Сената, спикер Сената.
- Омар Хикмет[3] (1886—1948) — черкес — первым в Иордании начальником полиции, министр торговли и сельского хозяйства, мэр г. Аммана, начальник администрации королевского двора
- Аббас Мирза[3] — черкес — в конце 1940-х гг. возглавлял МВД королевства.
- Исмаил Ануар-Мухаммед[2] (1929) — адыг из рода Гъутокъуэ — государственный и общественный деятель Иордании. Телохранитель короля Хусейна Талала, командир особой черкесской гвардии его величества, советник иорданского монарха по военным вопросам, министр внутренних дел, генерал-лейтенант.
- Иззет Хасан Кандур[2] (1910—1992) — кабардинец, известный гос. воен. деятель Иордании, генерал-майор, до 1975 командовал бригадой им. Принцессы Алии, округом, народным ополчением. Начальник Ген.штаба Иорданской армии, командующий силами безопасности Хашимитского Королевства.
- Ауни Мудар[2] (1945—1994) — адыг, командир воздушной базы имени принца Хасана бен Талала, военный атташе Иордании во Франции, руководитель службы ВВС, генеральный директор Королевких военно-воздушных сил, начальник штаба по операциям и тренировкам ВВС, командующий ВВС Иордании.
- Махир Фоаз — адыг (кабардинец) из рода Бырмамыт, государственный деятель Иордании. Руководитель гражданской обороны в г. Халиль, военный губернатор Иерусалима, начальник генштаба Хашимитского королевства, генерал-майор, руководитель канцелярии и личной охраны короля Хусейна бен Талала, генеральный секретарь МИД Иордании.
- Дукхан Ахмед Мажид — адыг из рода Сэбэншы, министр сельского хозяйства 1985, министр транспорта и связи 1986—1989, министр водного хозяйства и мелиорации Иордании.
- Усман Дияб Юсеф — адыг, возглавлял Комитет по гражданской обороне Иордании. Был мэром Кера, Балки, Туфелы. Министр внутренних дел Хашимитского королевства 1984-85, награждён орденами и медалями Иордании и других арабских стран.
Напишите отзыв о статье "Черкесы в Иордании"
Примечания
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Черкесы в Иордании
– Отчего же? – спросил Борис.– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
