Черкесы в Турции
| Численность и ареал | |
|---|---|
| Язык | |
| Религия | |
| Входит в | |
| Родственные народы | |
Черкесы в Турции (Тыркум ис адыгэхэр/Adyghexer Tyrku, тур. Türkiye Çerkezleri) — 6,5 миллионов граждан Турции (более 8 % от населения страны), одно из крупнейших этнических меньшинств. В числе черкесов выделяются этнические группы абазины (10 000[2]) и абхазы (39,000[3]).
Содержание
История
XIX век
Черкесская диаспора представляет собой потомков иммигрантов с Кавказа, покинувших родной Кавказ после поражения в Кавказской войне. Черкесы говорили преимущественно на кабардинском (550,000 чел.) и адыгейском (275,000 чел.) языках. Практически все черкесы — мусульмане-сунниты, принадлежащие к ханафитскому мазхабу.
К. М. Базили — первый российским востоковед, … отмечал весьма высокое представительство черкесов в офицерском корпусе османской армии: Кавказ он именует «рассадником пашей». В специальном труде — «Сирия и Палестина под турецким правительством» (Одесса, 1861—1862 г.; 2-е изд. 1875 г.) он отмечал значимость черкесского элемента, его отчужденность от общей массы турок в культурном и лингвистическом отношении[4].
XX век
Г. А. Дзидзария отмечает значительный вклад черкесов в национально-освободительное движение турецкого народа в 1918—1923 гг[4].
Адыгский фактор в этих событиях подробно проанализирован в книге Хавжоко Шауката Муфти «Герои и императоры в черкесской истории»[4].
Видные политические и военные деятели адыгского происхождения Фуад-паша (Тхуго), Иззет-паша (Дженатуко), Анзавур-паша (Анчок), Эдхем-паша (Дипшоу), Рауф-бей Орбай (Ченч) — одновременно являлись и общетурецкими лидерами и лидерами главных направлений внутри диаспоры[4].
Период национально-освободительного движения в Турции 1918—1923 гг., Мустафа Кемаль (лидер турецкой революции) придавал большое значение структурированию отношений с черкесской общиной, что отражено в его воспоминаниях[4].
В 1923 году, Великое Национальное Собрание Турции во главе с Кемалем Ататюрком попыталось провести массовые репрессии над анатолийскими черкесами: борьба развернулась вокруг проекта депортации черкесов из западных районов Анатолии в восточные, причем депортация предлагалась в наиболее безжизненные места[4].
Адыги (черкесы) которые вошли в историю Турции
- Тевфик Эсенч (1904—1992) — убых, «последний из ушедших». После его смерти убыхский язык перестал существовать, то есть стал мертвым. День его смерти считается днем исчезновения и самих убыхов.
- Абук Ахмедпаша (?-1857) — кабардинец, был военным атташе Османской империи в Сербии и России, занимал пост военного министра и министра иностранных дел Османской империи.
- Берзег Мехмет Зеки-паша — убых, маршал Турецкой армии, создал в Восточной Анатолии кавалерийские полки «Хамидие», полностью вооруженные и экипированные по-черкесски.
- Хаккы Бехич Банч (1886—1943) — убых, государственный деятель Турции. Один из основателей младотурецкой партии «Единение и прогресс», возглавлял министерство финансов и внутренних дел Турции. Генеральный секретарь коммунистической партии Турции.
- Ферит Орхан Памук — современный турецкий писатель, черкес, лауреат Нобелевской премии по литературе (2006). Известен гражданской позицией в отношении Геноцида армян и дискриминации курдов в Турции, не совпадающей с мнением официальных турецких властей.
Новое время
В последние годы черкесская интеллигенция Турции выдвинула требования расширения прав образования и печати на родном языке[5].
См. также
Напишите отзыв о статье "Черкесы в Турции"
Примечания
- ↑ [argumenti.ru/print/society/n278/95807 2 марта 2011, 19:59 «Аргументы Недели»]
- ↑ [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=abq Ethnologue: Abasinen]
- ↑ [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=abk Ethnologue: Abchasen]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.dissercat.com/content/istoricheskie-i-genealogicheskie-svyazi-adygov-s-narodami-prichernomorya Максидов, Анатолий Ахмедович.Исторические и генеалогические связи адыгов с народами Причерноморья]
- ↑ [www.hurriyetdailynews.com/n.php?n=circassians-demand-rights-2011-04-18 Circassians in Turkey rally for their rights]
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Черкесы в Турции
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
