Чернец (станция)
- Не следует путать с одноимённым посёлком в том же административном районе.
Станция
Чернец
Показать/скрыть карты
|
Станция Чернец Брянск — Сухиничи | |
Московская железная дорога | |
Регион ж. д.: |
Брянский |
---|---|
Дата открытия: |
1929[1] |
Прежние названия: |
Урицкий |
Тип платформ: |
низкая |
Расстояние до Брянска: | |
Код станции: |
185866 |
Код в «Экспресс-3»: |
2000404 |
Сухиничи-Главные — Брянск-Орловский |
---|
Черне́ц — железнодорожная станция Московской железной дороги в Брянском районе Брянской области, а также существующий при ней населённый пункт, в составе Стекляннорадицкого сельского поселения.
Станция Чернец расположена на линии Брянск—Сухиничи, между станциями Полпинская и Козёлкино. Годом основания станции официально считается 1929 год[1], однако разъезд Чернец показан уже на карте выпуска 1925 года[2].
В середине XX века станция Чернец носила название Урицкий, что привело к смешению информации об этой станции и о разъезде Урицкий. Вплоть до 2009 года поселение при станции Чернец не было выделено в самостоятельный населённый пункт и, по одним документам, считалось частью пгт Большое Полпино, а по другим — частью разъезда Урицкий.
Рельеф местности вокруг станции Чернец сильно испорчен бывшими карьерами Брянского фосфоритного завода, на месте которых в 1980-е годы планировалось строительство Брянской АСТ (атомной станции теплоснабжения) мощностью 1000 Гкал/час[3]. Однако осуществлению этого проекта помешало негативное общественное мнение после аварии на Чернобыльской АЭС.
Напишите отзыв о статье "Чернец (станция)"
Примечания
Это заготовка статьи по географии Брянской области. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Это заготовка статьи об остановочном пункте железной дороги. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Чернец (станция)
В таком положении были дела 14 го сентября.Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.