Черниговский 17-й гусарский полк

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
17-й гусарский Черниговский Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Александровича полк

Полковой нагрудный знак
Годы существования

1896 - 1918

Страна

Россия Россия

Входит в

2-я Отд. кав. бр. (13 АК, Московский ВО)

Дислокация

Орёл

Знаки отличия

см. текст

Черниговский 17-й гусарский полк — сформирован в 1896 г., причём ему пожалованы штандарт и 7 серебряных труб бывшего Черниговского конно-егерского полка, с надписью: «За отличие против неприятеля у Кацбаха 14 августа 1813 г.»





История

16 сентября 1896 года в Орле был сформирован 51-й драгунский Черниговский полк в составе 6-ти эскадронов из эскадронов, выделенных по одному из драгунских полков: Елисаветградского, Александрийского, Белорусского, Нарвского, Переяславского и Северского.

1 апреля 1898 года полку было присвоено старшинство бывшего Черниговского конно-егерского полка. Одновременно из 6-го драгунского Глуховского полка переданы: Георгиевский штандарт и 13 серебряных труб, а также Штандарт и 7 серебряных труб бывшего Черниговского конно-егерского полка, с надписью: «За отличие против неприятеля у Кацбаха 14 августа 1813 г.»

С 19 августа 1898 года именовался 51-м драгунским Черниговским Её Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Фёдоровны полком.

6 декабря 1907 года переименован в 17-й гусарский Черниговский Её Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Фёдоровны полк.

3 сентября 1911 года переименован 17-й гусарский Черниговский Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Александровича полк.

В гражданскую войну весной-летом 1918 года кадр полка вошёл в состав 1-го конного генерала Алексеева полка. 22 марта 1919 года был сформирован Черниговский гусарский дивизион. С 1 августа 1919 года Черниговский дивизион включен в состав Сводно-гусарского полка 1 кавалерийской дивизии.К концу 1919 года Черниговцы составляли уже 4 эскадрона и пулемётную команду и должны были полностью восстановить полк, но тяжёлые бои и большие потери привели к тому, что в апреле 1920 года составляли один пеший эскадрон совместно с изюмцами в составе 3-го кавалерийского полка. В Галлиполи черниговцы составляли отдельный эскадрон 2 конного полка[1]. В эмиграции было образовано полковое объединение.

Шефы

Командиры

Известные люди, служившие в полку

Напишите отзыв о статье "Черниговский 17-й гусарский полк"

Литература

Примечания

  1. [www.paris2france.com/hussard17/guerre-civile Черниговские гусары в гражданскую войну]. www.paris2france.com. Проверено 2 мая 2016.
  2. [www.vipstd.ru/nauteh/index.php/--gn01-11/229-a Почетный гражданин г.Орла и Орловский помещик Великий Князь М.А. Романов как объект «Новой биографической истории»]
  3. [www.vestnik57.ru/page/mihail-romanov-%E2%80%93-pochetnyj-grazhdanin-orla Михаил Романов – почетный гражданин Орла]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Черниговский 17-й гусарский полк

Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.