Черниговско-Полтавская стратегическая наступательная операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Черниговско-Полтавская операция
Основной конфликт: Великая Отечественная война
Дата

26 августа 1943 — 30 сентября 1943

Место

Левобережная Украина

Итог

Победа Красной Армии

Противники
СССР Германия
Командующие
Г. К. Жуков

К. К. Рокоссовский
Н. Ф. Ватутин
И. С. Конев

Эрих фон Манштейн

Гюнтер Ханс фон Клюге

Силы сторон
к началу операции 1 581 300 человек,

1200 танков и САУ,
30 300 орудий и миномётов,
690 реактивных установок,
1450 самолётов

к началу операции 700 000 человек,

1200 танков и САУ,
7200 орудий,
св. 900 самолётов

Потери
общие 427 952 человека,

916 орудий и миномётов,
1400 танков,
269 самолётов[1]

общие 321 000 человек
 
Битва за Днепр
Чернигов-Полтава • Чернигов-Припять • Сумы-Прилуки • Полтава-Кременчуг • Ржищев-Черкассы • Нижний Днепр • Мелитополь • Запорожье • Пятихатка • Знаменка • Днепропетровск • Киевская наступательная • Киевская оборонительная

Черниговско-Полтавская наступательная операция (26 августа — 30 сентября 1943 года) — стратегическая наступательная операция советских войск в Великой Отечественной войне, проводившаяся силами трёх фронтов. Первый этап битвы за Днепр. Завершилась почти полным освобождением Левобережной Украины от немецких войск и захватом плацдармов на Днепре. В отечественной историографии принято деление этой стратегической операции на три фронтовые: Черниговско-Припятскую операцию на Центральном фронте, Сумско-Прилукскую операцию на Воронежском фронте, Полтавско-Кременчугскую операцию на Степном фронте.





Подготовка к сражению

По директивам Ставки Верховного Главнокомандования, полученным ещё в ходе Курской битвы, войскам Красной Армии предстояло развернуть наступление на фронте от Великих Лук до Азовского моря. Центральный, Воронежский, Степной, Юго-Западный и Южный фронты имели задачу разгромить главные силы врага на южном крыле советско-германского фронта, освободить Левобережную Украину и Донбасс, выйти к Днепру, форсировать его и захватить плацдармы на правом берегу реки, создав условия для освобождения Правобережной Украины. Юго-Западный и Южный фронты приступили к выполнению поставленным перед ними задач 13 августа, начав Донбасскую операцию (некоторые исследователи также считают её составной частью Битвы за Днепр, официальная история полагает её самостоятельной стратегической операцией). Остальные три фронта должны были выполнить свои задачи на фронте от Черкасс до Полтавы. Единый план операции состоял из нанесения нескольких мощных ударов одновременно силами сразу трёх фронтов с целью рассечения немецкой обороны и недопущения закрепления противника по рубежам рек Десна и Днепр.

Подготовка советских войск к наступлению проходила в сложных условиях, в самые кратчайшие сроки после полуторамесячных непрерывных боёв на Курской дуге. Войска оторвались на большое расстояние от своих баз снабжения, израсходовав большую часть материальных средств. Железнодорожная сеть только ещё восстанавливалась, подвоз осуществлялся в основном автотранспортом, которого не хватало. Сильной стороной был высокий моральный дух советских воинов, почувствовавших вкус к победам. Удалось также в целом скрытно провести перегруппировку войск, что сделало неожиданным для немецкого командования мощь советского наступления.

Верховное командование вермахта после поражения под Курском решило перейти к обороне на всём Восточном фронте, прочно удерживать занимаемые рубежи. Одновременно спешно готовились новые оборонительные рубежи по крупным рекам, особое значение придавалось Днепру. По мнению немецкого командования, Днепр должен был стать непреодолимым барьером для Красной Армии, в германской пропаганде он именовался как неприступный «Восточный вал». Однако оборудовать этот рубеж немецкая армия начала с большим опозданием.

Силы сторон

СССР

Центральный фронт (командующий генерал армии К. К. Рокоссовский):

Насчитывал 579 600 человек.

Воронежский фронт (командующий генерал армии Н. Ф. Ватутин):

Насчитывал 665 500 человек.

Степной фронт (командующий генерал армии И. С. Конев):

Насчитывал 336 200 человек.

Всего в составе трех фронтов имелось 1 581 300 человек, 30 300 орудий и миномётов, 1200 танков и САУ, 690 реактивных установок, 1450 самолётов. Действия советских фронтов координировал представитель Ставки заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.

Германия

Всего в их составе насчитывалось 38 дивизий, из них 8 танковых и 2 моторизованных. В них было 700 000 солдат и офицеров, 7200 орудий и минометов, 1200 танков и штурмовых орудий, свыше 900 самолётов.

Общее превосходство сил было на стороне Красной Армии. Советские войска превосходили противника по личному составу в 2,1 раза, по самолётам — в 1,4 раза, по орудиям и миномётам — в 4 раза, по танкам силы были равны.

В ходе сражения обе стороны непрерывно наращивали свои силы. Так, советская сторона ввела в бой механизированный корпус, 2 кавалерийских корпуса, 14 дивизий и 5 бригад, немецкая сторона — 27 дивизий, в том числе 5 танковых и 1 моторизованную.

Начало операции

26 августа войска Центрального фронта перешли в наступление (известное как Черниговско-Припятская операция), нанося главный удар силами 65-й армии на новгород-северском направлении, имея дальнейшей задачей прорыв на Конотоп, Нежин, Киев. Противник оказал упорное сопротивление, в первый день наступления предприняв 12 контрударов. Продвижение советских войск было медленным. 27 августа в бой была введена 2-я танковая армия, которая смогла освободить город Севск, но была остановлена на следующем рубеже обороны. К 31 августа продвижение составило 20 — 25 километров, попытки развить здесь успех не дали результата.

Зато на направлении вспомогательного удара Центрального фронта войска 60-й армии быстро прорвали оборону врага и к исходу 31 августа продвинулись на глубину до 60 километров, расширив прорыв до 100 километров по фронту. Фронт немецких войск оказался рассеченным, армия вышла на оперативный простор, 30 августа она освободила город Глухов, 31 августа — город Рыльск. Срочно вылетевший на место прорыва К. К. Рокоссовский немедленно приступил к перегруппировке основных сил своего фронта в полосу достигнутого успеха, туда он направил 13-ю армию, 2-ю танковую армию, 9-й танковый корпус, 4-й артиллерийский корпус и основные силы авиации. После вступления этих сил в бой в месте прорыва произошёл полный развал вражеского фронта 2-й полевой армии. Армии Рокоссовского наступали неслыханными темпами — по 30 — 50 километров в сутки. 3 сентября они с ходу форсировали реку Сейм и овладели Конотопом.

Командование вермахта ввело в сражение против Центрального фронта дополнительно две танковые и три пехотные дивизии, отдельные части и крупные силы авиации. Однако разновременный и неподготовленный ввод этих сил в бой не дал ожидаемого эффекта — советские войска громили их по частям, применяя глубокие обходы и фланговые удары.

Воронежский фронт, проводивший Сумско-Прилукскую операцию, действовал не столь эффективно, к 31 августа продвинулся на 30 километров и 2 сентября занял город Сумы. Однако левый фланг противостоящих ему немецких войск оказался глубоко охвачен силами Центрального фронта и, опасаясь выхода советских войск в свой тыл, немецкое командование начало спешный отвод своих войск.

Темпы наступления войск Степного фронта оказались ещё медленнее, только 4 сентября после ожесточенных боев они овладели городом Мерефа — важным узлом дорог на пути к Днепру.

Развитие советского наступления

6 сентября Ставка Верховного Главнокомандования поставила всем трём фронтам новые задачи. Воронежский фронт получил приказ наступать на Киев и был усилен 3-й гвардейской танковой армией из резерва Ставки. Центральный фронт был перенацелен с киевского направления на гомельское, получив общевойсковую армию и кавалерийский корпус. Степной фронт нацеливался на Полтаву и Кременчуг, ему передали сразу три армии.

Советское наступление продолжалось. К 7 сентября Центральный фронт продвинулся на юго-запад на 180 километров, вышел на широком фронте к Десне и с ходу форсировал её. Воронежский фронт сосредотачивал на своём правом крыле ударную группировку в составе танковой и двух общевойсковых армий, трёх танковых и кавалерийского корпусов. Однако эта передислокация снизила и так не слишком высокие темпы наступления фронта. Разрыв между Воронежским и Центральным фронтами продолжал усиливаться. Степной фронт вёл упорные бои на подступах к Полтаве, превращённой противником в мощный оборонительный район. Однако севернее и южнее Полтавы армии фронта далеко обошли фланги полтавской группировки и стремились к Днепру. Советское командование также предпринимало все усилия, чтобы упредить немецкие войска в выходе на Днепр. Ставка приказала всем командующим фронтами формировать в каждой армии подвижные отряды, собирать для них все имеющиеся танки и автотранспорт и стремительно выходить к Днепру, обходя укреплённые районы и населённые пункты. Немецкое командование пришло к выводу о невозможности удержать натиск советских войск на подступах к Днепру и 15 сентября приказало своим войскам срочно выходить из боя, под прикрытием сильных арьергардов стремительно двигаться к Днепру и занимать укрепления «Восточного вала» для недопущения форсирования Днепра советскими войсками. Там же спешно занимали оборону ещё 12 дивизий, переброшенных из резерва, из Европы и из группы армий «Центр». Последующие события в исторической литературе часто именуются как «бег к Днепру».

«Бег к Днепру» и захват первых плацдармов

Первым выиграл «бег к Днепру» Центральный фронт. С 7 по 15 сентября его войска стремительно прошли в непрерывных боях свыше 200 километров и 15 сентября освободили город Нежин, 16 сентября — Новгород-Северский. Попытка противника остановить войска фронта по реке Десна была сорвана. В последующие дни армии Рокоссовского прошли с боями ещё около 100 километров. 21 сентября 13-я армия освободила Чернигов — важнейший опорный узел немецких войск в 40 километрах от Днепра. Южнее правое крыло Воронежского фронта к 10 сентября сломило упорное сопротивление врага в районе города Ромны, 13 сентября была форсирована река Сула и освобожден город Лохвица. На левом фланге Воронежского и на Степном фронте немецкое командование ценой больших потерь сдерживало натиск советских войск, но и там все оборонительные возможности противника оказались исчерпанными. Большую роль в срыве немецкой обороны сыграли советские партизаны, начавшие в сентябре 1943 года масштабную операцию «Концерт» по нарушению вражеских коммуникаций.

21 сентября первыми вышли на Днепр передовые части левого крыла Центрального фронта (13-я армия) севернее Киева, в районе устья Припяти. Поскольку к этому времени на западном берегу Днепра находились разрозненные остатки немецких частей, командующий фронтом отдал приказ на форсирование реки с ходу, без табельных переправочных средств и средств усиления, с малым количеством боеприпасов. На подтягивание всего этого и на подход основных сил требовалось время, за которое противник мог успеть организовать сильную оборону. Поэтому единственно правильным в таких условиях оставалось решение форсировать Днепр с ходу. Несколько позднее, 25 сентября аналогичный приказ издала и Ставка Верховного Главнокомандования, потребовав с выходом армий к Днепру «немедленно форсировать его на широком фронте с целью рассредоточить внимание и силы противника». 22 сентября войска Центрального фронта захватили первый днепровский плацдарм в 25 километров по фронту и от 2 до 10 километров в глубину, а на следующий день они преодолели междуречье Днепра и Припяти и захватили плацдарм на Припяти южнее Чернобыля. Начало форсированию Днепра было положено. За эту победу несколько тысяч воинов 13-й армии были награждены орденами, а свыше 200 солдат и офицеров, а также командующий армией Н. П. Пухов были удостоены звания Героя Советского Союза.

19 сентября командующий Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутин получил данные, что сопротивление противника в полосе наступления его фронта резко ослабло. Он срочно создал подвижную группу фронта в составе 3-й гвардейской танковой армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, которая 20 сентября перешла в наступление из района Ромны в направлении Переяслав-Хмельницкого, двигаясь в полосе до 70 километров. Передовые отряды оторвались от главных сил до 40 километров. Пройдя за сутки 75 километров, в ночь на 22 сентября войска подвижной группы фронта вышли к Днепру в районах Ржищева и Великого Букрина и с ходу с помощью партизан в ту же ночь форсировали Днепр в букринской излучине. В тот же день достиг Днепра в районе Переяслав-Хмельницкого передовой отряд 40-й армии. В районе Великого Букрина завязались исключительно упорные и крайне жестокие бои на букринском плацдарме. В конце сентября 38-я армия заняла Лютежский плацдарм севернее Киева.

Войска Степного фронта к 20 сентября вели бои ещё в 70 — 120 километрах восточнее Днепра. Только 23 сентября была штурмом взята Полтава. После этого в полосе фронта также начался «бег к Днепру» на кременчугском и днепродзержинском направлениях. 25 сентября первые части фронта вышли на берег Днепра и той же ночью захватили первый плацдарм северо-западнее Верхнеднепровска. С 28 по 30 сентября силами 5-й гвардейской и 53-й армий был ликвидирован заранее укреплённый Кременчугский плацдарм противника, войска фронта на всем протяжении вышли на Днепр.

С повсеместным выходом советских войск на восточный берег Днепра и с форсированием его с ходу всеми тремя фронтами Черниговско-Полтавская операция считается завершённой 30 сентября. В этот день согласно директиве Ставки все три фронта приступили к решению задачи по удержанию занятых плацдармов с отменой ранее полученных наступательных планов. Всего к 30 сентября советскими войсками был захвачен 21 плацдарм: 7 на Центральном фронте, 9 на Воронежском фронте и 5 на Степном фронте. Начались жестокие сражения на захваченных плацдармах, продолжавшиеся весь октябрь.

Результаты операции и потери сторон

Несмотря на все трудности и довольно многочисленные недостатки, Черниговско-Полтавская операция являлась самой грандиозной наступательной операцией Красной Армии после советского наступления под Сталинградом. Три советских фронта в полосе свыше 700 километров продвинулись на запад от 250 до 300 километров всего за месяц боёв. Темпы наступления местами составляли до 30 километров в сутки. Были освобождены важные экономические районы с десятками миллионов человек населения. Германское командование недооценило мощь Красной Армии и возросший уровень мастерства советских военачальников, оказавшись не готовым к решительному глубокому удару сразу трёх советских фронтов на Днепр.

Характерной чертой сражений за плацдармы является форсирование Днепра на подручных средствах ввиду отставания и острого недостатка табельных переправочных средств. Повсеместно ощущалась недостаточная авиационная поддержка — советская авиация не успевала своевременно перебазироваться на новые аэродромы. «Бег к Днепру» был в целом выигран противником за счет более высокой мобильности немецких войск и острого недостатка РККА в танках — все советские танковые армии после Курской битвы оказались на переформировании ввиду больших потерь, с большим трудом Ставка смогла ввести в бой только одну 3-ю гвардейскую танковую армию, причем и ту с значительным недокомплектом танков и автотехники. Из трёх фронтов только Центральный фронт Рокоссовского смог выполнить задачу по рассечению противостоящих немецких войск, Воронежский и Степной фронты наступали в основном за счёт лобового выталкивания противника. Немецкое командование при отходе своих войск неуклонно осуществляло варварскую тактику «выжженной земли», что также отрицательно сказывалось на темпах наступления советских войск. Повсеместно распространённым явлением были угон и истребление гражданского населения.

Начался следующий этап битвы за Днепр — борьба за удержание и расширение занятых плацдармов. Большое количество плацдармов не позволило немецкому командованию сконцентрировать свои силы на их уничтожении. Но их малая площадь и форсирование Днепра без средств усиления и танков вынудило советские войска ввязаться в длительные кровопролитные бои по удержанию и расширению плацдармов. Попытка Ставки оказать содействие Воронежскому фронту в борьбе за плацдармы воздушным десантом 24 сентября в ходе Днепровской воздушно-десантной операции окончилась неудачей и большими потерями десантников. План Ставки до зимы освободить Правобережную Украину оказался сорван. Успех в форсировании Днепра всё-таки оказался достигнут в большей степени благодаря массовому героизму советских солдат, чем тактическому взаимодействию родов войск и их применению на поле боя.

Победа была достигнута дорогой ценой: безвозвратные потери советских войск составили 102 957 человек, санитарные — 324 995 человек (общие — 427 952 человека), а также 916 орудий и миномётов, 1140 танков, 269 самолётов. Немецкие потери составили около 321 000 человек убитыми, ранеными и пленными.

Напишите отзыв о статье "Черниговско-Полтавская стратегическая наступательная операция"

Литература

  • Русский архив. Великая Отечественная, 1943. Том 5(3). — М:"ТЕРРА", 1999. — Документы 303, 311, 312, 320, 322, 331, 332, 334, приложение — документы 37, 38.
  • Шеин Д. В. Танки ведет Рыбалко. Боевой путь 3-й Гвардейской танковой армии. — М.: Яуза, Эксмо, 2007
  • [militera.lib.ru/memo/russian/konev/02.html Конев И. С. Записки командующего фронтом.] Глава «Битва за Днепр».
  • [militera.lib.ru/memo/russian/rokossovsky/16.html Рокоссовский К. К. Солдатский долг.] Глава «Бросок за Днепр».

Примечания

  1. ↑ Гриф секретности снят: Потери Вооружённых Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Стат. исслед./ Г. Ф. Кривошеев, В. М. Андроников, П. Д. Буриков. — М.: Воениздат, 1993. С. 370. ISBN 5-203-01400-0

Ссылки

  • [bdsa.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=2124&Itemid=29 Черниговско-Полтавская операция на сайте БДСА.ru]

Отрывок, характеризующий Черниговско-Полтавская стратегическая наступательная операция

– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.


Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Черниговско-Полтавская_стратегическая_наступательная_операция&oldid=78134837»