Черниговско-Припятская операция

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Черниговско-Припятская операция 1943
Основной конфликт: Великая Отечественная война,
Дата

26 августа30 сентября 1943

Место

Левобережная Украина

Итог

победа Красной армии

Противники
СССР Германия
Командующие
К. К. Рокоссовский Эрих фон Манштейн
Гюнтер Ханс фон Клюге
Силы сторон
к началу операции 579 600 человек неизвестно
Потери
общие 141 401 человек, в том числе
33 523 безвозвратные,
107 878 санитарные[1]
неизвестно
 
Битва за Днепр
Чернигов-Полтава Чернигов-Припять Сумы-Прилуки Полтава-Кременчуг Ржищев-Черкассы Нижний Днепр Мелитополь Запорожье Пятихатка Знаменка Днепропетровск Киевская наступательная Киевская оборонительная

Черниговско-Припятская операция (26 августа — 30 сентября 1943 года) — фронтовая наступательная операция советских войск Центрального фронта в Великой Отечественной войне, составная часть Черниговско-Полтавской стратегической операции — первого этапа битвы за Днепр. В ходе операции были разгромлены противостоящие войска вермахта, был форсирован Днепр, оказана существенная помощь войскам Воронежского фронта и Степного фронта.





Замысел операции и силы сторон

Советская Ставка Верховного Главнокомандования стремилась максимально использовать победу в Курской битве. Войскам Красной Армии предстояло развернуть наступление на фронте от Великих Лук до Азовского моря, в том числе армии Центрального, Воронежского и Степного фронтов должны были освободить Левобережную Украину наступая на фронте от Черкасс до Полтавы, выйти к Днепру, форсировать его и захватить плацдармы на правом берегу реки, создав условия для освобождения Правобережной Украины. Единый план операции состоял из нанесения нескольких мощных ударов одновременно силами сразу трёх фронтов с целью рассечения немецкой обороны и недопущения закрепления противника по рубежам рек Десна и Днепр.

К началу операции в состав Центрального фронта (командующий генерал армии К. К. Рокоссовский) входили 13-я армия (генерал-лейтенант Н. П. Пухов), 48-я армия (командующий генерал-лейтенант П. Л. Романенко), 65-я армия (генерал-лейтенант П. И. Батов), 60-я армия (генерал-лейтенант И. Д. Черняховский), 61-я армия (передана фронту из резерва Ставки ВГК 6 сентября, командующий генерал-лейтенант П. А. Белов) и 70-я армия (генерал-лейтенант И. В. Галанин), 2-я танковая армия (командующий генерал-лейтенант танковых войск С. И. Богданов), 16-я воздушная армия (генерал-лейтенант авиации С. И. Руденко), 9-й танковый корпус. Они включали в себя 35 стрелковых и 3 воздушно-десантные дивизии, 1 истребительную дивизию противотанковых ружей, 1 механизированный и 3 танковых корпуса, 3 стрелковых и 3 танковых бригады), общая численность войск фронта составляла 579 600 человек. После завершения Орловской наступательной операции войска фронта занимали оборону по линии Дмитровск-Орловский — Рыльск и спешно приводили себя в порядок, готовясь к новому наступлению. Задачи войскам были поставлены директивой Ставки Верховного Главнокомандования от 22 августа 1943 года и содержали: нанести главный удар силами 2-й танковой, 65-й и частью сил 48-й и 60-й армий на новгород-северском направлении, вспомогательный удар — остальными силами 60-й армии на конотопском направлении и выйти к среднему течению Днепра. Срок на подготовку операции был незначительным[2].

Войскам фронта противостояли 2-я полевая армия (командующий генерал пехоты Вальтер Вайс) и часть войск 9-й полевой армии (командующий генерал-полковник Вальтер Модель) из состава немецкой группы армий «Центр» (командующий генерал-фельдмаршал Гюнтер Ханс фон Клюге), а на южном участке — часть войск 4-й танковой армии (командующий генерал-полковник Готхард Хейнрици) из состава группы армий «Юг» (генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн)[2].

Начало операции

26 августа войска фронта перешли в наступление. На главном направлении они встретили упорное сопротивление противника. Только 27 августа советские войска отразили 12 вражеских контратак. С большим трудом соединения 2-й танковой и 65-й армий 27 августа овладели Севском. Немецкое командование перебросило в район Севска 2 пехотные и 2 танковые дивизии, которые нанесли западнее Севска сильный фланговый контрудар и остановили продвижение советских войск на следующем оборонительном рубеже. К исходу 31 августа советские войска смогли здесь вклиниться в немецкую оборону всего на 20-25 километров[2].

На вспомогательном направлении наступление советских войск оказалось для противника полной неожиданностью, немецкое командование не подготовило там надёжной обороны и не располагало резервами. Используя эти факторы, соединения 60-я армия И. Д. Черняховского быстро прорвали вражескую оборону и 30 августа освободили город Глухов. К 31 августа они прошли с боями уже 60 километров и вступили на территорию Украинской ССР. К. К. Рокоссовский немедленно вылетел в район наступления и оценив обстановку принял смелое решение о переносе направления главного удара в полосу 60-й армии. На конотопское направление срочно перебрасывались 2-я танковая и 13-я армии, 4-й артиллерийский корпус прорыва, другие части. Туда же была перенацелена основная масса самолётов 16-й воздушной армии[2]. Передислокация производилась в чрезвычайно быстром темпе, не прекращая боев по всей полосе фронта, чтобы сорвать ответные действия противника.

Результатом этого манёвра стало стремительное наступление советских войск: 3 сентября советские войска вышли южнее Новгород-Северского к Десне, затем с ходу форсировали реку Сейм, 6 сентября освободили Конотоп, 9 сентября — Бахмач, 15 сентября — Нежин[2]. На этом направлении за 20 суток продвижение составило 230 километров. Немецкое командование реально оценивало угрозу для своих войск, вызванную прорывом армии Черняховского на стыке групп армий «Центр» и «Юг» и ввело в сражение 2 танковые, 3 пехотные дивизии и крупные силы авиации. Однако ввод в бой этих соединений осуществлялся разрозненно и эти достаточно крупные силы не оказали влияния на ход сражения: они были разбиты советскими войсками поодиночке. Войска правого крыла фронта на бывшем направлении главного удара, используя успех на конотопском направлении, также вышли к Десне и, форсировав её с ходу, освободили 16 сентября Новгород-Северский. Падение этого мощного узла обороны открыло и здесь выход на оперативный простор, темпы наступления также резко возросли. Противостоящая организованная оборона противника фактически перестала существовать. Войска фронта по всей полосе наступления стремительно наступали к Днепру.

Дальнейшее развитие операции

Однако этот грандиозный успех не был в должной мере использован советским Верховным Главнокомандованием. По директиве И. В. Сталина от 28 сентября Центральный фронт был перенацелен с Киевского на Гомельское направление. Задача по взятию Киева была поручена наступавшему южнее Воронежскому фронту Н. Ф. Ватутина. Однако Воронежский фронт настолько значительно отставал от Центрального фронта, что южный фланг Центрального фронта оказался открыт на 100—120 километров. Рокоссовскому приходилось передавать туда все больше и больше войск, обеспечивая действия главной группировки. Это отрицательно влияло на наступательные возможности фронта. Однако в условиях фактического развала фронта противник не имел в сентябре достаточных сил для обороны Киева. Рокоссовский до конца жизни был убежден, что его войска смогли бы освободить Киев в сентябре 1943 года и оценивал решение И. В. Сталина о перенацеливании фронтов как большую ошибку.

Продолжая наступление, войска левого крыла фронта форсировали Десну юго-западнее Чернигова, 21 сентября овладели этим городом и вышли к Днепру. Вслед за ними к Днепру вышли и остальные войска фронта.

22 сентября войска 13-й армии с ходу форсировали Днепр, за сутки 23 сентября они продвинулись через междуречье Днепра и Припяти и захватили плацдарм на правом берегу реки Припять глубиной 35 и шириной 30—35 километров. Затем через Днепр переправились соединения 60-й (её плацдарм в районе устья реки Тетерев через сутки уже имел глубину до 15 и ширину в 20 километров) и 61-й (в районе Лоева) армий. Форсирование осуществлялось на подручных средствах, самодельных плотах, рыбацких лодках. Это стоило советским войскам больших потерь, но обеспечило захват плацдармов. Немцы не смогли остановить советское наступление на рубеже Днепра и вынуждены были вести тяжёлые бои на его западном берегу, неся большие потери в контратаках. Большую помощь войскам оказали партизаны, захватившие несколько переправ на Днепре и Припяти.

48-я и 65-я армии также овладели двумя небольшими плацдармами на правом берегу реки Сож на гомельском направлении. К концу сентября войска Центрального фронта занимали уже 7 плацдармов, отразили первый натиск противника на них и обеспечили их надёжное удержание. Противник не смог ликвидировать ни одного из этих плацдармов.

Датой завершения операции считается 30 сентября, с этого момента основные усилия фронта были сосредоточены на расширении плацдармов. Потери войск фронта составили 33 523 человек безвозвратными и 107 878 человек санитарными (общие потери — 141 401 человек).

Результаты операции

Черниговско-Припятская операция стала крупнейшим успехом первого этапа битвы за Днепр. Продвижение войск Рокоссовского составило до 300—320 километров за 30 дней, такие высокие и стабильные темпы советского наступления полностью ошеломили противника. Командование фронта продемонстрировало инициативность и высокое мастерство в управлении войсками, а личный состав — значительно возросший уровень боевой подготовки и умения действовать на поле боя. Исключительно высоким был также и моральный дух войск[2].

Благодаря успехам Центрального фронта, к концу сентября командование Воронежского фронта также сумело повысить темпы наступления своих войск, также выйти на Днепр и форсировать его. Захваченные севернее Киева плацдармы имели важное значение для последующих операций по освобождению Белоруссии. Противнику были нанесены большие потери. Сотни воинов, отличившихся при форсировании Днепра, были удостоены звания Героя Советского Союза, особенно много их было в 13-й армии, первой форсировавшей Днепр — 201 человек, включая её командующего. Многие соединения и части получили почётные наименования «Севские», «Черниговские», «Бахмачские», «Конотопские», «Нежинские», «Новгород-Северские»[2].

Напишите отзыв о статье "Черниговско-Припятская операция"

Примечания

  1. Гриф секретности снят: Потери Вооружённых Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Стат. исслед./ Г. Ф. Кривошеев, В. М. Андроников, П. Д. Буриков. — М.: Воениздат, 1993. С. 370. ISBN 5-203-01400-0
  2. 1 2 3 4 5 6 7 «Ташкент» — Ячейка стрелковая / [под общ. ред. А. А. Гречко]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1976. — С. 454—456. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 8).</span>
  3. </ol>

Литература

  • [военная-энциклопедия.рф/советская-военная-энциклопедия/Ч/Черниговско-Припятская-операция-1943 Черниговско-Припятская операция 1943] // «Ташкент» — Ячейка стрелковая / [под общ. ред. А. А. Гречко]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1976. — (Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] ; 1976—1980, т. 8).</span>
  • Русский архив. Великая Отечественная, 1943. Том 5(3). — М:"ТЕРРА", 1999. — документы 303, 312, 314, 332, 337, Приложение — документы 37, 38.
  • [militera.lib.ru/memo/russian/rokossovsky/16.html Рокоссовский К. К. Солдатский долг.] Глава «Бросок за Днепр».

Отрывок, характеризующий Черниговско-Припятская операция

Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.