Чернопеев, Христо
| Чернё Пеев (Христо Чернопеев) болг. Черньо Пеев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| Вероисповедание: | Православный | |
| Рождение: | 16 июля 1868  Дерманци, Болгария, Османская империя
| |
| Смерть: | 6 ноября 1915 (47 лет)  Криволак, Македония)
| |
| Место погребения: | Штип | |
| Партия: | ВМРО | |
Христо Чернопеев (при рождении Христо Чернё Пеев, болг. Христо Черньо Пеев; 16 июля 1868, Дерманци, Болгария, Османская империя — 6 ноября 1915, Криволак, Македония) — болгаро-македонский революционер, член ВМРО, знаковая фигура Македонии ХХ века.
Содержание
Биография
Юные годы
Христо Черньо Пеев (Чернопеев) родился 16 июля 1868 года в селе Дерманци Ловечской околии, за 9 лет до освобождения Болгарии от османского ига. Закончил 3 класса прогимназии в Плевене. Поступил на срочную службу рядовым в 17-й Плевенский полк. Вышел в отставку в 1899 году фельдфебелем 15-го Ломского полка, расквартированного в Белоградчике. В том же полку служил и легендарный Борис Сарафов, коий вовлёк Черньо Пеева в Македонское освободительное движение. Сарафов и Черньо Пеева организовали в Белоградчике тайное офицерское братство.
|
Ни в одной из составляющих Турецкую империю стран волнения не бывают столь часты, как в Македонии. (...) В настоящее время Порта перевела в Македонию значительную часть своего гарнизона, который она была вынуждена удалить с Крита; а затем занимается подстрекательством албанцев, многие вожди которых пользуются особенною благосклонностью в Ильдыз-Киоске. | 
|
14 февраля 1900 года Христо Черньо Пеев стал четником в чете Михаила Апостолова-Попето и оперировал против турок Гевгелийской и Ениджевардарской околиях. Михаил Попето переименовал Черньо Пеева в Чернопеева.
Воевода Чернопеев
Уже в апреле 1900 года Чернопеев стал воеводой партизанской четы в Кукушко, основной целью которой, равно как и чет местных воевод Марко Леринского и Михаила Попето, было создание подпольных сельских комитетов и военное обучение сельчан. В чете Чернопеева служили Михаил Герджиков, Савва Михайлов, Крыстю Асенов, Александр Китанов, Петр Китанов, Мирче Икономов, Никола Дечев и другие видные деятели ТМОРО.
В феврале 1901 года чета Чернопеева 14 часов билась с турками за село Баялцы. В том бою погиб Мицо Делчев, брат Гоце Делчева. В марте Чернопеев, вместе с Туше Делиивановым, перебрался в Софию.
Афера мисс Стоун и Ильинденское восстание
Христо Чернопеев, вместе с Крыстю Асеновым и Яне Санданским, участвовал в похищении мисс Стоун в Пирине, в 1901 году.
В 1903 году Чернопеев высказался на Солунском конгрессе за подготовку восстания. 24 марта 1903 года чета Чернопеева вступила в пределы Македонии и в апреле повела борьбу в Струмичской и Горноджумайской околиях. Потом Чернопеев возвратился в Болгарию за амуницией и оружием - а 1 августа вернулся в Македонию, во главе 250 бойцов, кои приняли участие в Ильинденском восстании. Чета его разделилась на три отряда:
- Первый, во главе с Петром Самарджиевым, двинулась на Тиквеш.
- Второй, во главе с Николой Жековым, направился к Радовишко.
- Головной отряд Чернопеева, петляя по стране, бился с османами вплоть до общего поражения повстанцев в сентябре 1903-го, после чего возвратился в Болгарию.
Турки потопили в крови Ильинденское восстание.
|
|
Турки истребили 4700 мужчин, женщин и детей, сожгли 201 село. (...) 30 тысяч человек бежали в Болгарию. Это - македонская Голгофа! |
|
Последующая партизанская деятельность
В 1904 году Чернопеев был районным воеводой в Кукушко, где координировал свои действия с другими воеводами ВМОРО. В октябре 1905 года он - делегат Струмичского революционного округа на Рильском конгрессе.
После Младотурецкого переворота 1908 года Чернопеев - подобно большинству деятелей ВМОРО - перешёл на легальное положение. Это был весьма короткий период братания турок с христианами[2]. В то время, в частности, был создан Союз Болгарских конституционных клубов. В апреле 1909 года четы Чернопеева и Санданского приняли участие в походе младотурок на Стамбул, с целью пресечь контрреволюционный переворот Абдул-Гамида II... В 1909 году Чернопеев стал одним из основателей Народной Федеративной партии, выступавшей за федерализацию Османской империи. Чернопеев вошёл в руководство Болгарской секции НФП. Но данная идея шла вразрез с шовинистическими и мегаломанскими установками младотурок. Осознав это, струмичане в декабре 1909 года покинули партийные ряды. Чернопеев, вместе со Константином Самарджиевым-Джемото, Михаилом Думбалаковым и Кочо Хаджимановым, перешёл на нелегальное положение. Они возрождают Струмичский революционный округ[3]. Кроме того, Чернопеев пишет гневные письма Санданскому, обвиняя его в преступном сотрудничестве с уже раскрывшими свою суть младотурками. В начале 1910 года Чернопеев вернулся в Болгарию,.. где был, по требованию османских властей, интернирован в родном селе Дерманци. Правда, уже очень скоро Чернопеев со своими соратниками прибыл в Софию[4].
В том же 1910 году министр МВД Мехмед Талаат-паша провёл через Меджлис отмену „Закона за содружествах“ и запретил формирование содружеств по национальному признаку. По всей империи были закрыты все национальные клубы, а в Битольском вилайете местный сатрап Шевкет Тургут-паша провёл зверскую Разоружительную акцию (Обезоръжителната акция[5][6]) против македонцев. Мирное население подвергалось издевательствам, часть ръководителей Союза Болгарских конституционных клубов была заточена в тюрьмах Малой Азии, а иные бывшие революционеры ВМОРО убиты.
В 1910 году Чернопеев, вместе с Апостолом Петковым и Тане Николовым, основал Болгарскую Народную Македонско-Одринскую Революционную Организацию. И в том же 1910 году перебрался в Македонию, вместе с воеводами Ичко Димитровым и Апостолом Петковым.
В 1911 году произошло объединение БНМОРО и ВМРО (Автономистской). Чернопеев, наряду с Тодором Александровым и Петром Чаулевым, был избран членом ЦК. Кандидатом в члены ЦК стал Александр Протогеров, бывший активист ВМОК.
Участие в Балканских войнах и в Первой мировой войне
Во время Балканских войн Чернопеев возглавлял Вторую Партизанскую чету Македонско-одринского ополчения и учествовал в битвах за Банско, Мехомию и Кавалу - вместе с Йонко Вапцаровым, Пею Яворовым и Лазаром Колчаговым.
Позднее служил в 3-й чете 4-й Битольской дружины. Награждён орденом За храбрость ІІІ степени. Затем зимой 1912 года Чернопеев участвовал в насильственном крещении помаков Драмской и Неврокопской околий.
Во Вторую Балканскую войну его чета поддерживала 27-й Чепинский и 18-й Стремский полки в сражении за село Конче, Радовишской околии. До конца войны оставался в распоряжении командующего 2-й Болгарской армии. За военные заслуги перед кон Болгарией фельдфебель Чернопеев был произведён в поручники.
Стал народным депутатом от Струмишского округа, но в 1915 году - после вступления Болгарии в Первую мировую войну - капитан запаса Чернопеев покинул парламент и ушёл на фронт. Командовал 1-й четой 6-го полка 11-й дивизии.
Погиб 6 ноября 1915 года в бою с французскими контингентами близ села Криволак, Щипской околии. Погребён в церкви „Успение Богородично“ Нового Села, Штипской околии. В 1945 г. македонские коммунисты уничтожили его надгробие. В 2010 году его могила была раскопана, уничтожены останки героя.
В Региональном историческом музее Благоевград хранятя личные вещи и оружие Чернопеева, включая его револьвер времён Первой мировой войны. Родной дома Чернопеева в Дерманцах имеет статус музея, но находится в ужасном состоянии.
Напишите отзыв о статье "Чернопеев, Христо"
Примечания
- ↑ «Демокрация» от 2.8.1992 г.
- ↑ Вдовиченко Д. И. Энвер-паша // Вопросы истории. 1997. № 8. С. 44.
- ↑ Национално-освободителното движение на македонските и тракийските българи (1878 - 1944). Том 3, Освободителното движение след Илинденско-Преображенското въстание 1903 - 1919, МНИ, София, 1997, стр. 250.
- ↑ Думбалаковъ, Михаилъ. Презъ пламъцитѣ на живота и революцията, томъ ІІ, София, 1937, стр. 101-110.
- ↑ Петров, Тодор, Билярски, Цочо (съставители), „ВМОРО през погледа на нейните основатели“, Военно Издателство, София, 2003, стр. 175.
- ↑ [chitanka.info/text/11272/0 Радев, Симеон. Моите спомени, ИК „Стрелец“, София, 1994, бел.107]
Ссылки
- [www.angelfire.com/super2/vmro-istorija/Knigi/spomhc.html Спомени на Христо Чернопеев]
- [www.kroraina.com/knigi/bmark/lm_voevodi/index.html "Движението отсамъ Вардара и борбата съ върховистите по спомени на Яне Сандански, Черньо Пеевъ, Сава Михайловъ, Хр. Куслевъ, Ив. Анастасовъ Гърчето, Петъръ Хр. Юруковъ и Никола Пушкаровъ; съобщава Л. Милетичъ"], София, Печатница П. Глушковъ, 1927, поредица "Материяли за историята на македонското освободително движение", Издава "Македонскиятъ Наученъ Институтъ", Книга VII.
Галерея
- 24mart Sborna Cheta Kiustendil.jpg
Питу Гули, Коста Мазнейков, Христо Чернопеев, Андрей Христов, Тодор Христов.
- Chernopeevs band.jpg
Чета Христо Чернопеева
- Bozhkov Chakov Chernopeev Baychev Kaytazov.jpg
Христо Чернопеев вступает в Кавалу, 1912 г.
Отрывок, характеризующий Чернопеев, Христо
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
