Черток, Леонид Исаакович

Леонид Исаакович Черток
Дата рождения	1902(1902)
Место рождения	Екатеринослав, Российская империя
Дата смерти	13 апреля 1937(1937-04-13)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР  СССР
Род войск	ВЧК-ОГПУ-НКВД
Годы службы	1921—1937
Звание
Награды и премии

Леонид (Иосиф) Исаакович Черток (1902, Екатеринослав — 1937, Москва) — деятель советских спецслужб, сотрудник ВЧК-ОГПУ-НКВД, Майор государственной безопасности (1935).

Биография

Леонид Исаакович Черток родился в 1902 году в г. Екатеринославе Новомосковского уезда в семье ремесленника-бондаря. Имел начальное образование, учился в Екатеринославском казённом еврейском училище. В 1915 г.окончив 2 класса, уходит из училища и становится учеником слесарной мастерской Штейна. После революции 1917 г. работает курьером в Екатеринославском Горисполкоме, потом на подённой работе у частных лиц, затем рабочим в мастерской Юдицкого. В марте 1919 года в возрасте 17 лет вступает в ряды РККА и проходит службу в Особом латышском батальоне. После месяца службы заболевает брюшным тифом. В августе 1920 года после выздоровления продолжает службу в 421 военном полевом госпитале в качестве рядового санитарной службы.

С июля 1921 года являлся сотрудником Екатеринославской губернской ЧК, в феврале 1922 г. переводится в Москву на должность следователя Центрального аппарата ГПУ.

• 1922 г. —  комиссар ударной группы оперода ГПУ РСФСР.
• 1922 — 1927 гг. — уполномоченный ОГПУ СССР.
• 1923 — 1927 гг. — состоит в ВЛКСМ.
• июль 1927 года — кандидат в члены ВКП(б), август 1929 г. — член ВКП(б).
• С 1 августа 1929 г. — сотрудник СО СОУ ОГПУ СССР.
• 1931 г. —  помощник начальника 4 отделения СО СОУ ОГПУ СССР.
• 1931 г — 1932 гг. — оперуполномоченный 4 отделения СПО ОГПУ СССР, помощник начальника отделения ЭКУ ОГПУ СССР.
• 1932 —1933 гг. — помощник начальника 8 отделения ЭКУ ОГПУ СССР.
• 1933 — июль 1934 гг. помощник начальника 7 отделения ЭКУ ОГПУ СССР.
• июль 1933 — июль 1934 гг. — начальник 3 отделения ЭКУ ОГПУ СССР (без освобождения от работы в 7 отделении).
• 1934 — 1935 гг. — начальник 3 отделения ЭКО ГУГБ НКВД СССР.
• 1935 — 1936 гг. — начальник 5 отделения ЭКО ГУГБ НКВД СССР.
• 1936 — 1937 гг. — начальник 6 отделения ЭКО ГУГБ НКВД СССР, помощник начальника 3 отдела ГУГБ НКВД СССР, помощник начальника КРО ГУГБ НКВД СССР.

В середине 1920-х работает по линии борьбы с сионистами в Секретном отделе ОГПУ. С сентября 1936 г. начальником 6-го отделения и помощник начальника ЭКО ГУГБ НКВД СССР, с декабря 1936 г. начальником 6-го отделения и помощником начальника 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Являлся одним из руководителей следствия по делу «антисоветского троцкистского центра».

Благодаря близкому знакомству с семьёй Ягоды Г.Г. достиг видного положения и быстро продвигался по карьерной лестнице. Имел непосредственное отношение к оперативному отделу комендатуры Кремля, ведавшему охраной высших должностных лиц. Занимал должность заместителя начальника Оперативного управления НКВД, отвечавшего за охрану Кремля, часто сопровождал И.В.Сталина в его поездках.

Один из организаторов Московских процессов, допрашивал среди прочих И. И. Рейнгольда.

Жена Соня Ефимовна Фрадкина, сотрудница Экономического управления НКВД. Младшая сестра журналиста Б. М. Волина, а также жены карикатуриста Б. Е. Ефимова.

Они познакомились зимой на знаменитом катке на Петровке. Из воспоминаний Бориса Ефимова:

Сестра моей жены Соня как-то познакомилась на катке с высоким молодым человеком, который стал проявлять к ней большое внимание. Звали его Леонид Черток. Вскоре он заявил Соне о своих серьезных намерениях и, как говорится, предложил ей руку и сердце. Отрекомендовался он сотрудником НКВД. Соня согласилась, но прежде чем пожениться, ей предстояло пройти своего рода "смотрины" – надо было, чтобы избранница Чертока пришлась по вкусу в доме грозного шефа НКВД пресловутого Генриха Ягоды. Черток, как выяснилось, был там своим человеком. При этом решающее значение имело мнение жены Ягоды Иды Леонтьевны. "Смотрины" прошли благополучно – хорошенькая, острая на язык Соня понравилась высокопоставленным супругам. Таким образом, женившись на сестре моей жены, Леонид Черток стал моим родственником. За короткое время наша милая скромная Соня превратилась в самоуверенную светскую даму – она теперь вращалась в обществе высоких чинов, "элиты" НКВД.

В 1929 году молодые супруги, осененные благоволением самого Ягоды, получили большую комфортабельную квартиру на восьмом этаже в огромном жилом доме общества «Динамо» по адресу улица Дзержинского, дом №12 (ныне улица Б.Лубянка д. №12).

Но шло время, и над благополучием супругов Черток стали сгущаться зловещие тучи, а вскоре грянула и гроза. Это было связано с тем, что пришел конец высокому положению их покровителя, Генриха Ягоды. В достопамятном тридцать седьмом году глава НКВД утратил благосклонность Сталина, очевидно, потому, что, по мнению Хозяина, он слишком много знал, в частности об обстоятельствах убийства Кирова, а также был "уличен" в связях с Бухариным и Рыковым. На руководство НКВД Сталин назначил Ежова, первой задачей которого являлась "чистка" аппарата НКВД от людей, близких к Ягоде. Попали за решетку оба его заместителя, Агранов и Прокофьев, начальники управлений и отделов, следователи, наконец, и сам Ягода.

В дом Леонида и Сони Черток пришла зловещая тревога. Бывая в эти дни у старшей сестры, Соня рассказывала, как Леня в совершенно невменяемом состоянии мечется по квартире, повторяя, как в бреду:

– Вот тебе и "железный Генрих Ягода"...Вот тебе“сталинский нарком”...

12 апреля 1937 г. Ежов подписал ордер на арест Чертока, он был объявлен немецким шпионом, исключён из партии и уволен из органов НКВД. 13 апреля покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна своей квартиры, когда пришли его арестовывать. Всего к концу июня 1937 года было арестовано 140 сотрудников подразделений Главного управления государственной безопасности НКВД.

За Чертоком вскоре пришли, вопреки обыкновению не ночью, а утром, когда он собирался на службу. Услышав звонок, Соня спокойно открыла дверь. Черток увидел сумрачные лица своих коллег-чекистов, ринулся к двери на балкон, рванул её и выбросился на улицу с восьмого этажа. Пришедшие чекисты в растерянности ретировались, а через несколько минут примчался один из высших чинов НКВД комкор Фриновский.

– В чем дело? – допытывался он у Сони. – Почему он это сделал? Ему было что-то известно?

Между прочим, сам Фриновский через несколько дней был арестован. И, как рассказывали, покончил самоубийством в своей камере, с разбегу раздробив себе голову о батарею центрального отопления.

Поступок Чертока, как это, может быть, ни странно, был довольно редким в ту страшную пору. Не покончил с собой ни сам Ягода, ни оба его заместителя, ни десятки других ответственных работников аппарата НКВД, хотя все отлично знали, какая участь их ждет, и шли на заклание покорно, как овцы.

Был лишён всех званий и наград, партбилет погашен МК ВКП (б) 22 апреля 1937 г. как «на умершего». Похоронен на Новом Донском кладбище (участок №4, 3 аллея).

Семья

• Сестра — Елизавета Исааковна Черток (1899—1989) — участник гражданской войны, ответственный работник Наркомата внешней торговли.
• Сестра — Софья Исааковна Черток (1900—1949) — сотрудница НКВД.
• Брат — Михаил Исаакович Черток — сотрудник НКВД, похоронен в Ленинграде.
• Супруга — Софья Ефимовна Фрадкина — сотрудница Экономического управления НКВД.
• Племянник — Леонид Михайлович Черток — режиссёр советского театра и кино.

Звания

• Майор государственной безопасности

Награды

• Орден Красного Знамени (1935);
• Орден Красного Знамени;
• Орден Красного Знамени;
• Знак «Почётный работник ВЧК—ГПУ (V)», 5-летия ВЧК-ГПУ №725 (1931);
• Знак «Почётный работник ВЧК—ГПУ (XV)», 15-летия ВЧК-ГПУ (1933);
• Орден "Знак Почёта" (14.05.36);
• Именное оружие № 105963 от 20 июня 1932 за примерную работу в органах НКВД.

Литература

• Шрейдер М. П. НКВД изнутри. Записки чекиста. — Москва: Возвращение, 1995. — 506 с. — ISBN 5-7157-0062-0.
• Орлов А. М. "Тайная история сталинских преступлений". Издательство: АВТОР, 1991. ISBN 5-86442-041-3.
• Наумов Л. А. Сталин и НКВД. М.: Алгоритм, 2013. ISBN 978-5-4438-0463-7.
• Симбирцев И. Спецслужбы первых лет СССР. 1923–1939: На пути к большому террору.

Ссылки

• [rusnord.ru/politic/33469-ot-sechina-k-stalinu-kuda-zavedet-rossiyskaya-mechta-o-chestnom-chinovnike.html От Сечина к Сталину. Куда заведёт российская мечта о честном чиновнике]

  Отрывок, характеризующий Черток, Леонид Исаакович

  – Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
  – С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
  – Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
  Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
  – Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
  Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
  – Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
  – Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
  Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
  Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
  – Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
  – Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
  – Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
  – Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
  Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
  – Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
  Князь Андрей остановил его за руку.
  – Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
  – Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
  – Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
  Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
  – Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
  – Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.
  
  
  Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
  – Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
  Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
  – Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
  Он энергически махнул рукой.
  Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
  – Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
  Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
  – Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
  – Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
  Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
  «Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
  В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
  – Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
  Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
  – А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
  Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
  – Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
  – Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
  – Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
  Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
  – Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
  – Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
  – Честное слово!
  
  
  Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.