Честь (фильм, 1938)
Честь | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Автор сценария | |
В главных ролях | |
Оператор | |
Композитор | |
Кинокомпания | |
Длительность |
74 мин. |
Страна | |
Год | |
IMDb | |
«Честь» — советский фильм 1938 года о вредителях-троцкистах на железных дорогах.
Содержание
Сюжет
Действие фильма происходит в 1935 году. Состав, который вёл опытный машинист Орлов, едва не сходит с рельсов, а сам Орлов из-за этого не попадает на праздник в честь двадцатой годовщины его работы в депо. Начальник депо Клычко возлагает ответственность на Орлова, однако в ходе разбирательства установлено, что Орлов невиновен, а авария едва не произошла из-за разгильдяйства работников станции. Тем не менее Клычко переводит Орлова на маневровый паровоз.
Постепенно выясняется, что Клычко и его пособники — вредители, тормозящие внедрение скоростных методов вождения поездов. Их невольным пособником стал секретарь парткома Зима, бесполезный болтун и демагог. Только начальнику политотдела депо Шагину удаётся сквозь бюрократическую паутину распознать вредительство, он снимает Зиму и посылает в НКВД сигнал на Клычко, а тот тем временем уже готовит настоящую диверсию, собираясь с помощью своего сообщника Девяткина перевести стрелки на перегонной станции и устроить столкновение скорых поездов, чтобы сорвать рекордный пробег сына Орлова, Мити... Однако проискам врага не дано сбыться.
В ролях
- Освальд Глазунов — машинист Орлов
- Е. Ф. Исаева — Анна Петровна, жена Орлова
- Василий Ванин — начальник политотдела Шагин
- Иван Пельтцер — машинист Костров
- Леонид Волков — начальник депо Клычко, вредитель
- Владимир Соловьёв — парторг депо Михаил Зима
- Вольдемар Чобур — машинист Митя, сын Орлова
- Николай Анненков — Семён, лейтенант, сын Орлова
- Осип Абдулов — Арсений Юльевич, инженер, вредитель
- Александр Пелевин — Девяткин, диспетчер, вредитель
- Николай Ивакин — 1-й помощник машиниста
- Виктор Аркасов — 2-й помощник машиниста
- В. П. Ларин — Михеев, молодой инженер
- Владимир Дорофеев — машинист Прохор Кузьмич
- Николай Коновалов — помощник начальника депо
Съёмочная группа
- Авторы сценария: Лев Никулин и Юрий Никулин
- Режиссёр: Евгений Червяков
- Ассистенты режиссёра: Левшин и А. Ашкинази
- Главный оператор: Михаил Гиндин
- Операторы: Тимофей Лебешев и Эгина
- Художники: Виктор Иванов и Владимир Камский
- Режиссёр-монтажер: Г. Славатинская
- Композитор: Юрий Шапорин
- Автор текстов песен: Сергей Алымов
- Звукооператор: С. Ключевский
- Звукооформитель: Евгений Кашкевич
- Директор картины: А. Минин
- Администратор: Вл. Крафт
Интересные факты
В самом конце фильма в него вмонтирована 6-минутная документальная съёмка выступления наркома путей сообщения Л. М. Кагановича на праздновании Всесоюзного Сталинского дня железнодорожников в Центральном Парке Культуры и Отдыха в Москве 30 июля 1938 года.
Напишите отзыв о статье "Честь (фильм, 1938)"
Ссылки
- [www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/7869/annot/ Честь (1938)] на портале «Кино-театр.ру»
- [www.russiancinema.ru/template.php?dept_id=3&e_dept_id=2&e_movie_id=9674 Честь (1938)] в «Энциклопедии отечественного кино»
|
Это заготовка статьи о советском кинофильме. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
У этой статьи нет иллюстраций. Вы можете помочь проекту, добавив их (с соблюдением правил использования изображений).
Кадры из советских и российских нелюбительских кино- или телефильмов или телевизионных передач, впервые показанные до 1 января 1954 года (более 70 лет назад) находятся в общественном достоянии. При загрузке таких кадров используйте шаблон {{PD-Russia}} (желательно загружать на Викисклад в категорию Films of the Soviet Union). |
Отрывок, характеризующий Честь (фильм, 1938)
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.