Четники

Че́тники (серб. четници, četnici, от серб. Чета — рота) — наименование сербских партизан, повстанцев и ополченцев как правило ирредентистского, националистического (великосербского), монархического и антикоммунистического толка. Термин оформился в XX веке и получил наибольшую известность в годы Второй мировой войны (отряды Дражи Михайловича и Четники Косты Печанаца). Предшественниками четников были гайдуки.

Своеобразными предшественниками четников были комитаджи — болгарские национал-революционеры, боровшиеся за освобождение Македонии и Фракии от турецкого владычества. Ранее термин «комитаджи» (или «комиты») применялся к сербам и болгарам без какого-либо разделения по национальному признаку, однако позже он стал использоваться в отношении болгар, а именно членов Внутренней македонской революционной организации. Греческих революционеров, которые воевали против турок, называли «андарты».

В различные исторические периоды движение принимало разные формы:

• В начале XX века (во время Балканских войн и Первой мировой войны) четниками называли сербских участников сначала диверсионно-партизанской борьбы против Османской Турции, а затем и добровольцев-партизан, боровшихся с австро-венгерскими и болгарскими оккупантами на территории Сербии и Черногории.
• В Королевстве Югославия четниками назывались ветеранские организации и специальные подразделения югославской королевской армии, которые стали основой для создания Драголюбом Михайловичем своего монархического и националистического партизанского движения, более известного как «югославские войска на родине».

Происхождение

Первые партизанские антитурецкие действия на Балканах начали болгары. В 1893—1894 годах в Салониках была основана Внутренняя македонская революционная организация, которая поставила своей целью присоединение Македонии и Фракии к Болгарии. Греческие четники — «андарты» — также выступили в защиту своих интересов, столкнувшись с болгарами в 1902 году. Сербские четники начали вести партизанскую войну в 1903 году для защиты сербского населения как от турецких банд, так и от рот ВМРО. К началу Балканских войн на Балканах действовали 110 болгарских, 108 греческих, 30 сербских и 5 влахских отрядов. Все они поддержали свои страны в Первой Балканской войне.

Борьба комитаджей в Македонии

Первый сербский отряд четников (чета) был образован 29 мая 1903 в Белграде: в его составе было 8 бойцов под командованием воеводы Илии Славы. В сентябре того же года в Белграде была основана «Сербская революционная организация», которую возглавил Милорад Годжевац. В ЦК организации вошли Васа Йованович, Лука Челович, генерал Йован Атанацкович, Любомир Давидович, Голуб Янич и академик Люблмир Стоянович. Позднее к ним примкнул капитан Живоин Рафайлович из Вране, который тогда сам занимался переброской четников в Старую Сербию.

В то же время сербы в Старой Сербии и Македонии сами организовывали свои силы: Мицко Крстич в Порече, Павле Младенович (по прозвищу «Чича») и Йован Станойкович-Довезенски в Кумановском округе оказывали организованное сопротивление болгарским деятелям ВМРО.

В Скопье в 1905 году сербы создали движение «Сербская оборона», которое начало организовывать роты из местных жителей, влияние на которых оказывала интеллигенция; позднее роты стали формироваться в Сербии и переходить границу с Турцией. Сила каждого отряда варьировалась, во главе отряда стоял воевода. Были сформированы два Горных штаба на территориях к востоку и западу от Вардара. Изначально это движение было только частной инициативой, поскольку Сербия не поддерживала эту акцию по причине серьёзного неприятия со стороны Великих держав. Позднее к четникам стали примыкать сербские офицеры, и с 1905 года движением стало руководить Министерство иностранных дел. К 1907 году сербы создали хорошую военную организацию, которая вела активные действия в Скопьевском и Битольском вилаятах. В многочисленных боях четники сумели потеснить болгар и сохранить за собой влияние на крупные города, поэтому из-за присутствия турецких войск удалось избежать большого кровопролития. Однако сербам пришлось вскоре вести бои и против турецких войск: несмотря на огромные жертвы, контроль над Македонией сербы сохранили.

В числе воевод четников, прославившихся в боях, были Мицко Крстич, Йован Бабунский, Глигор Соколович, Василие Трбич, Йован Долгач, Анджелко Алексич, Крста Трговиштский, Илия Йованович («Пчиньский»), Лазарь Куюнджич, Саватий Милошевич, Ванджел Димитриевич («Скоплянче»), Тодор Крстич-Алгуньский, Сретен Райкович («Руднички»), Джордже Ристич («Скоплянче»), Войин Попович («Вук»), Воислав Танкосич, Цене Маркович, Раде Радивоевич («Душан Вардарский»), Тренко Руянович, Зафир Премчевич, Иосиф Михаилович, Павле Блажарич, Эмилио Милутинович, Михаило Йосифович и Бошко Вирянац.

В конце 1907 года в движении четников наметился первый раскол: одна группа хотела руководить движением из Белграда, другая — из Скопье. Центральный комитет отправил капитана Алимпие Марьяновича.

В 1908 году в Турции свершилась Младотурецкая революция, лидеры которой выступали за свободу вероисповеданий и уравнивание в правах всех подданных Османской империи вне зависимости от религии. Под большим давлением четники вынуждены были приостановить свои боевые действия, однако вскоре им снова пришлось взяться за оружие: Боснийский кризис, вызванный аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, стал предупреждением для сербов. Сербские добровольцы стали собираться на побережье Дрины, ведомые Воиславом Танкосичем, Войином Поповичем и Йованом Бабунским. «Народная оборона», созданная в Сербии, поставила своей целью сбор средств в помощь сербам в Боснии и набор добровольцев на случай войны. Под давлением стран Европы деятельность «Народной обороны» была приостановлена, и Сербия признала аннексию Боснии.

На юге Сербии и в Македонии снова обострилась ситуация после очередной волны сербских погромов, учинённых болгарами и албанцами. Тогда погибли воеводы Мицко Крстич и Глигор Соколович. С 1911 года снова начались поставка оружия и отправка добровольцев, чтобы помочь местным силам самообороны. Перед началом Первой Балканской войны Горный штаб был переведён под командование 1-й армии. Четники стали готовиться к диверсионным акциям против турецких войск. На границе роты были объединены в отряды под командованием воевод Божина Симича, Воислава Танкосича и Войина Поповича. Четники первыми вступили в бой: козяцкий отряд воеводы Вука участвовал в битве под Кумановом и понёс серьёзные потери, но первым добрался в центральное Повардарье и в районе Азот (между Велесом и Прилепом) соединился с отрядом Василия Трбича. Повардарский отряд участвовал в боях между Дебаром и Кичево и в районе Охрида, также сражался в битве под Битолой. После войны отряды четников из Сербии были расформированы, но отдельные отряды продолжили воевать против болгар и албанцев: четники Трбича подавили албанский бунт в 1913 году в Дебре.

Присяга четника

Во имя Отца и Сына и Святого Духа, Аминь!

Я, [имя и фамилия], клянусь перед Господом Богом, Господом Сыном Иисусом Христом и Господом Духом Святым: клянусь перед хлебом этим, клянусь перед крестом этим, клянусь перед ножом этим и револьвером, что буду точно и полностью, безусловно исполнять все приказы Комитета, которые мне будут давать, которые идут на пользу нашего освобождения и объединения с Матушкой Сербией, под управлением Комитета.

Если я намеренно нарушу эту клятву, пусть меня Бог, Крест, Имя, Слава и хлеб судят, а нож и револьвер исполнят наказание.

Аминь!

Оригинальный текст (серб.)  

"Во имја Оца и Сина и Свјатаго Духа, Амин!

Ја _____ заклињем се у Господа Бога у Господа Сина Исуса Христа и Господа Духа Светога: Заклињем се у хлеб овај, заклињем се у крст овај, заклињем се на нож овај и револвер, да ћу тачно и свесно, безусловно испуњавати све наредбе Комитета које ми се буду дале, а које иду у корист нашег ослобођења и уједињења са Мајком Србијом, а под управом Комитета.

Ако би се намерно огрешио о дату заклетву, да ме Бог, Крст, Име, Слава и хлеб казне, а нож и револвер казну изврше.

Амин!"

Первую присягу четники принесли 28 апреля 1904. Упомянутый в присяге Комитет — Сербский революционный комитет, основанный в 1903 году.

Четники в Первой мировой войне

Перед началом Первой мировой войны четники были разделены по четырём отрядам:

• Златиборский (командир Коста Тодорович)
• Ядарский (командир Войин Попович)
• Рудникский (командир Воислав Танкосич)
• Горняцкий (командир Велимир Вемич).

Они выполняли те же задания, что поручают современному спецназу: так, при нападении они шли в первых рядах, а при отступлении скрывались в тылу и вели партизанские действия. Они участвовали во всех крупных боях против австро-венгерских частей и боролись за Белград; некоторые из четницких рот вели наступление в Боснии и даже боролись под Сараево.

Отряды четников понесли большие потери, и к началу 1915 года остались только те, кто подчинялся воеводе Вуку. В сентябре отряд воеводы Вука отправился на границу с Болгарией, которая была союзницей Австро-Венгрии. После неудачных боёв отряд со всей сербской армией отправился через Албанию на остров Корфу. Численность отряда тогда составляла 450 человек, хотя в сербское войско шли больше и больше добровольцев. На Салоникском фронте сербы продолжили бои: в битвах на Сивой стене и Груниште отряд был разбит, а воевода Вук погиб. Выжившие четники были распределены по другим частям сербской армии. Некоторые из четников (в основном отряды Йована Бабунского и Цене Марковича) продолжили службу во французской армии на том же Салоникском фронте.

После оккупации Черногории австро-венгерскими войсками там началась партизанская война, которую вели черногорские комиты, при этом не имея центрального управления. На юге Черногории борьба была менее удачной, чем на севере, поскольку на севере, в горах, у четников было преимущество. В конце войны, когда крах Тройственного союза стал неизбежен, черногорцы стали чаще атаковать и разоружать деморализованных солдат австро-венгерской армии. Аналогичная партизанская борьба развернулась в Сербии, особенно в районах рек Топлица, Ябланица и Пуста-Река.

В конце 1916 года, когда в войну вступила Румыния, с Солунского фронта по приказу Верховного командования был направлен к Топлице воевода Коста Печанац, которому дали задание организовать силы четников, которые в момент прорыва фронта начали бы боевые действия против оккупантов, но при этом ещё и приказали предотвращать несвоевременные вмешательства партизан в войну. Восстание всё-таки грянуло после того, как Болгария начала насильственную мобилизацию на юге Сербии. Печанац выступал против подобных действий, опасаясь расправ над гражданским населением, и выступал за небольшие операции, а не полномасштабное восстание.

Осенью 1915 года, несмотря на отступление, ряд сербских солдат остался за линией фронта. Они не были подготовлены для сражения, поэтому всем им приходилось действовать поодиночке и тайно. Один из них, Коста Воинович, начал партизанскую войну: довольно быстро по Сербии разнеслась весть о его партизанском отряде. На пик своего могущества отряд вышел в конце 1916 года, развернув борьбу на юге австро-венгерской оккупационной зоны и на территории болгарской оккупационной зоны. После прибытия представителя Верховного главнокомандования Косты Печанаца движение стало расширяться ещё больше.

На встрече в Обиличе недалеко от Бойника 11 февраля 1917 было подготовлено обращение о начале вооружённого восстания против оккупантов. В начале 1917 года комитские и четницкие отряды заняли территорию между реками Ябланица, Топлица и Пуста-Река. О восстании говорили всё чаще и чаще, и народ рассчитывал на скорое освобождение от оккупации, однако партизаны не верили в скорое достижение этой цели и какой-либо большой успех. Молодёжь просто по своему желанию убегала в леса. Вскоре произошло крупное столкновение между партизанами и оккупантами, когда у села Блажево на Копаонике партизаны Косты Воиновича атаковали австро-венгерский патруль из Крушеваца.

В Феврале 1917 в зоне болгарской оккупации Сербии вспыхнуло Топлицкое восстание, которое к марту было жестоко подавлено болгарскими войсками.

Межвоенный период

Четники стали самым крупным и самым популярным патриотическим военным движением в Сербии и всей Югославии благодаря своему вкладу в основание Королевства сербов, хорватов и словенцев. Ветераны движения четников в 1921 году основали Содружество четников за свободу и честь родины, чьей целью стало расширение патриотических идей и оказание помощи жёнам и детям погибших четников. Несмотря на то, что четники не формировали официально никакие партии, тем не менее, они оказывали поддержку уже существующим: так, вышеозначенное «Содружество» сотрудничало с Демократической партией, в то время как её противник — Народная радикальная партия — пользовалась поддержкой иных четницких организаций. В 1924 году в «Содружестве» произошёл раскол: две группы радикальных националистов, сторонников Великой Сербии, основали «Содружество сербских четников за Короля и Отечество» и «Содружество сербских четников Петара Мрконича», объединившиеся через год в единое «Содружество сербских четников Петара Мрконича за Короля и Отечество». До 1928 года этой организацией руководил Пуниша Рачич, после чего в 1929 году под давлением диктатуры 6 января «Содружество сербских четников» было расформировано. Также некоторые четники поддерживали движения «Чёрная рука» или «Белая рука», участвуя в борьбе за власть.

С 1929 по 1932 года главой четников был Илия Трифунович-Бирчанин, а в 1934 году им стал Коста Печанац, который стремился расширить организацию. Однако намерениям Печанаца воспротивились ветераны-четники, поскольку он занимался вовлечением новичков из корыстных побуждений. По причине этого Трифунович-Бирчанин и лояльные ему четники образовали своё движение — «Объединение старых четников», которое всё же так и не стало конкурентом движению Печанаца. Печанац к 1938 году организовал более тысячи отделений своего движения, которое насчитывало почти 500 тысяч человек: основу составляли крестьяне и жители малых городов Югославии. Процент интеллигенции в движении четников Печанаца не был высоким, вследствие чего никто из движения не стремился сформировать свою политическую программу.

Движения четников с 1920-е годы стали склоняться к идеологии радикального сербского национализма, которой придерживались Организация югославских националистов и Сербская националистическая молодёжь. Четники, поддерживавшие правившую династию Карагеоргиевичей, стали придерживаться антидемократических, антилиберальных и антикоммунистических убеждений. Довольно часто четников рассматривали как военизированные формирования: к их услугам обращались армия, жандармерия и полиция для борьбы с политическими оппонентами и сохранения единства страны. Так, четники разгоняли стачки, акции протеста и демонстрации, которые устраивали как коммунисты, так и местные болгарские комитаджи и националисты Хорватии и Словении; также они в преддверии выборов строго следили за политическими собраниями. Впрочем, руководство четников также было коррумпировано, а часть членов движения четников часто сама нарушала его же устав, не следуя в полной мере ни идеалам, ни целям. На популярности движения это всё же никак не сказывалось.

Вторая мировая война

После разгрома королевства Югославии в Апрельской войне территорию Югославии разделили между собой Венгрия, Болгария, Румыния и Италия, попутно создав марионеточные «независимые» государства Хорватия и Македония, а также утвердив коллаборационистские правительства в Словении, Сербии и Черногории. Раздел сербских этнических земель и пришествие к власти прогерманских лиц были не самыми плохими последствиями для местного сербского населения: в Хорватии пришедшие к власти усташи начали открыто преследовать сербов и организовали систематический геноцид сербского населения.

11 мая 1941 генерал Драголюб «Драже» Михайлович отказался признавать капитуляцию Югославской армии и на базе верных ему частей 41-го пехотного полка объявил об образовании «Равногорского движения», которое будет бороться против немецкой оккупации. В день образования Равногорского движения четников на горе Равне был образован штаб, была введена структура движения: оперативные части, взводы, роты, батальоны, бригады и корпуса. Отдельные лица отвечали за инструктаж, вербовку и подготовку солдат. Четники Драголюба Михайловича были настроены на восстановление единства страны с монархией и королём Петром II во главе: на момент начала боевых действий четников королевская семья находилась в изгнании в Лондоне. Изначально четники пошли на компромисс с красными партизанами Иосипа Броза Тито, договорившись о сотрудничестве и совместных действиях, однако серия поражений разрушила этот союз. Идеологические разногласия и разные взгляды на ход войны привели к тому, что четники решили избавиться от партизан. Ради избавления от партизан часть командиров четников пошла не только на сотрудничество с немецкими властями, но даже с итальянскими войсками и военными отрядами Хорватского домобранства и движения усташей. Итальянским оккупационным войскам в той или иной степени оказывали помощь четницкие воеводы Момчило Джуич, Доброслав Евчевич, Илия Трифунович-Бирчанин, Байо Станишич, Петар Бачович и Павле Джуришич; с усташами сотрудничали Урош Дренович, Лазарь Тешанович, Раде Радич и многие другие; немцев с августа 1941 года поддерживал открыто Коста Печанац, а с конца 1943 года — и Драголюб Михайлович, хотя при этом четники Михайловича не собирались выходить из антигитлеровской коалиции. Для легализации многие четники стали записываться в Добровольческую антикоммунистическую милицию, которая действовала на оккупированных итальянцами землях, и в Сербскую государственную стражу на территории оккупированной немцам Сербии. Тайный расчёт четников заключался в том, что как только коммунистическое движение в Югославии будет разгромлено, монархисты обратят своё оружие против немцев и начнут против них войну до победного конца. Тем не менее, часть четников нападала постоянно на итальянские части, а после их капитуляции — и на немецкие. Ответные немецкие меры были суровыми: немцы и их союзники расстреливали и попавших в плен четников, и всех тех, кто им симпатизировал.

Тегеранская конференция 1943 года постановила, что Михаиловича можно расценивать только как пособника нацистских оккупантов, сотрудничавшего с НГХ и марионеточным режимом Недича. Михаилович же пытался доказать обратное на деле: четники спасали и выхаживали сбитых британских и американских лётчиков, а после ввода советских войск на территорию Югославии при первой же возможности связывались с советскими частями, предлагая всю посильную помощь и стремясь доказать, что титовские партизаны на самом деле не ведут борьбу против немцев. К концу войны значительная часть четников, пользуясь объявленной амнистией, перешла на сторону партизан, а вот отряды Момчило Джуича и Доброслава Евчевича, осознав бесперспективность борьбы, отступили с немцами в Словению. Оттуда часть войск ушла в Италию, а часть — в Австрию, готовясь капитулировать перед британскими и американскими войсками. Те же, кого британцы депортировали обратно в Югославию, были в большинстве своём без суда и следствия приговорены к смерти как пособники гитлеровцев. Эта точка зрения в югославской историографии господствовала вплоть до конца существования СФРЮ. Драголюб Михаилович также оказался в числе тех самых расстрелянных.

В 2006 году в Сербии Воислав Михаилович, внук Драже, потребовал провести повторное расследование, считая, что приговор его деду был вынесен незаконно. Суд, изучив материалы архивов стран-участниц Второй мировой, 14 мая 2015 оправдал и реабилитировал генерала Драголюба Михаиловича. Решение было воспринято в балканских странах неоднозначно.

Современность

В 1990-е годы «четниками» стали называть участников всех сербских националистических формирований, которые воевали в Хорватии и в Боснии и Герцеговине за Республику Сербскую Краину и Республику Сербскую, поддерживали идею Великой Сербии и боролись против хорватских и мусульманских частей. В настоящее время «четниками» называют себя сторонники сербского националиста Воислава Шешеля, который провозгласил себя последователем Драголюба Михайловича. Официально на данный момент осталось единственное движение четников — Равногорское четническое движение. Однако, известны и военизированные формирования четников — например, отряд «Йован Шевич», участвовавший в войне на Донбассе на стороне самопровозглашённых ДНР/ЛНР.

Символика

Символика четников — чёрное знамя, где изображён череп с костями, а внизу написано: «С верой в Бога. Свобода или смерть» (серб. Слобода или смрт). Для четников большим смыслом обладает термин «Отачбина» (серб. Отаџбина: Отечество). В руках они нередко носят «брояница» (чётки). Обычно четники отпускают длинные бороды.

Традиционным приветствием четником является троеперстие (два пальца — мизинец и безымянный — сжимаются в кулак), что символизирует святую Троицу.

Маршем сербских четников считается песня "Спрем'те се, спрем'те".

Вооружение и форма

Четники были вооружены винтовками со штыками. Также они имели при себе гранаты и кастеты. Из одежды для них характерны штаны, гимнастерка и горные ботинки (или опанки). На голове они носили черную шапку-шайкачку с кокардой в виде двуглавого орла.

Литература

• Tomasevich Jozo. [books.google.com/books?id=yoCaAAAAIAAJ&printsec=frontcover War and Revolution in Yugoslavia, 1941–1945: The Chetniks]. — Stanford: Stanford University Press, 1975. — ISBN 978-0-8047-0857-9.
• Петрановић Бранко. Историја Југославије 1918-1988: Краљевина Југославија 1918-1941. — Београд: Нолит, 1988.
• Петрановић Бранко. [znaci.net/00001/92.htm Србија у Другом светском рату 1939—1945]. — Београд: Војноиздавачки и новински центар, 1992.
• Ђекић, Ђорђе. Почеци српског четништва: организација четничког покрета у Кнежевини Србији у 19. веку. Београд: Слободна Књига, 2000.
• Пешић, Миодраг Д. Стари четници. Крагујевац: Нови Погледи, 2000.
• Pavlowitch Stevan K. [books.google.rs/books?id=R8d2409V9tEC&printsec=frontcover&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Hitler's new disorder: the Second World War in Yugoslavia]. — Columbia University Press, 2008. — ISBN 978-0-231-70050-4.
• Николић, Коста Немачки ратни плакат у Србији. Завод за уџбенике - Београд, 2012
• Ђилас, Милован Револуционарни рат. Књижевне новине - Београд, 1990

Ссылки

• [www.srpsko-nasledje.rs/sr-c/1998/12/article-11.html „Сакупи се једна чета мала“], Мр Симо Живковић, Српско наслеђе, историјске свеске, број 12, децембар 1998.  (серб.)
• [www.vojska.net/srp/istorija/makedonija/cetnici/ Istorija četništva]  (серб.)
• [www.ravnagorachetniks.org/ Покрет српских четника Равне горе]  (серб.)

Отрывок, характеризующий Четники

– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.