Югославские войска на родине

Югославские войска на родине
Флаг четников
Годы существования	13 мая 1941—1946
Страна	Королевство Югославия Королевство Югославия
Подчинение	Пётр II Карагеоргиевич (де-юре)
Входит в	Югославская королевская армия (де-юре)
Тип	партизанские войска
Включает в себя	ряд корпусов
Функция	борьба против оккупации
Численность	до 70 тысяч (1943 год)
Дислокация	Равна гора
Прозвище	Четники (серб. Четници)
Девиз	С верой в Бога за Короля и Отечество (серб. Са вером у Бога за Краља и Отаџбину)
Цвета	чёрный
Марш	Спремте се спремте, четници
Снаряжение	оружие британского, французского, чехословацкого, немецкого и югославского производства, старая югославская и британская униформа
Участие в	Вторая мировая война: Народно-освободительная армия Югославии Битва при Лознице (1941) Битва на Завлаке Битва за Крупань Битва за Баню-Ковилячу Битва за Шабац Битва за Крушевац (1941) Первое антипартизанское наступление Операция «Михаилович» Битва за Козару Битва на Неретве Битва на Сутьеске Книнская операция Полянская битва
Знаки отличия	шайкача с кокардой в виде сербского герба
Командиры
Известные командиры	Драголюб Михаилович Момчило Джуич Павле Джуришич Светомир Джукич Бошко Тодорович Коста Печанац

Югославские войска на родине (в противоположность «Югославским войскам за рубежом»), серб. Југословенска војска у отаџбини, неформальное название — четники, серб. четници — югославская монархистская партизанская националистическая организация в годы Второй мировой войны, политически стоявшая на идеях великосербского национализма. Основана 13 мая 1941, лидер — полковник (позднее произведён югославским эмигрантским правительством в генералы) Драголюб Михаилович. Четники ориентировались на королевское правительство Югославии в изгнании. Этнически в основном состояли из сербов.

История

Образование

После капитуляции Королевства Югославия по итогам Апрельской войны некоторые воинские формирования Королевской югославской армии, не признавшие поражения своей страны в войне, сформировали Королевские югославские войска на родине под руководством Драголюба Михаиловича и перешли к партизанским действиям. В большинстве своём войска состояли из этнических сербов. Михайлович в первые дни существования армии приказал войскам немедленно вооружиться и ожидать его приказов для начала боевых действий. В качестве своего принципа командования Михайлович выбрал мощные решительные удары, а не многочисленные мелкие атаки; он основывался на опыте Первой мировой войны.

С 1941 по 1943 годы на стороне четников выступали западные союзники в лице Великобритании и Британского содружества, Сражающейся Франции, других оккупированых нацистами европейских стран и Соединённых Штатов Америки. В журнале Time в 1942 году публиковались статьи об успехах войск Михайловича: они расценивались как основная движущая сила движения Сопротивления в Югославии, несмотря на тот факт, что против гитлеровцев и их сателлитов боролись и красные партизаны Иосипа Броза Тито. За головы Тито и Михайловича немцы обещали награду по 100 тысяч рейхсмарок.

В годы Второй мировой войны четникам, сторонникам православной монархии и сербского национализма, приходилось вести войну и с коммунистическими партизанами Тито, которых они также расценивали как своих врагов наравне с немецкими и хорватскими нацистскими захватчиками. Изначально и четники, и партизаны действовали совместно, несмотря на идеологические разногласия; в основном их действия не были довольно агрессивными и частыми по причине того, что нацисты угрожали расстреливать по 50 сербских мирных граждан за каждого раненого солдата вермахта или эсэсовца и по 100 человек за убийство своего солдата. Раскол начался после того, как четники Косты Печанаца перешли на сторону нацистов, что стало первым шагом на пути к расколу движения Сопротивления в Югославии и вылилось в открытую гражданскую войну.

Движение четников формировалось преимущественно в Сербии под влиянием и командованием Драже Михайловича, который придерживался антинемецких настроений, но не участвовал непосредственно во всех операциях против вермахта и его союзников: Михайлович считал, что открытое столкновение с немецкими оккупационными войсками равноценно самоубийству, и это может в итоге привести к массовым репрессиям в отношении сербского мирного населения. Первичной стратегией Михайлович называл стратегию выжидания, когда немецкий фронт на Балканах начнёт рушиться: он рассчитывал, что силы вермахта ослабнут в Северной Африке, в Западной или Восточной Европе, и в итоге немцы должны будут в таком случае вывести частично свои войска с Балкан. Драже предпочитал проводить небольшие диверсии, которые не вызывали бы резонанса у оккупантов, и рассчитывал постепенно ослабить противника.

Партизанское командование Тито считало иначе: отсутствие активных действий со стороны партизан или вовсе бездействие только усилит репрессии и беспредел со стороны оккупационных войск, поэтому партизаны начали с активных боевых действий, организовывая засады, диверсии, разрушая стратегически важные объекты и иногда вступая в открытый бой с противником. Эти разногласия и привели к тому, что некоторые подчинённые Михайловича стали вести сепаратные переговоры с немцами и получать от них поддержку. Официально соглашение о взаимопомощи между титовцами и четниками было подписано 26 октября 1941.

В начале лета 1941 года Михайлович вышел на связь с коллаборационистами из правительства Милана Недича. Отношение Драже к Милану Ачимовичу, главе комиссарской администрации, и к самому Милану Недичу было двояким: с одной стороны, эти люди подчинялись немцам и выполняли все распоряжения из Берлина. С другой стороны, они фактически снабжали германские гарнизоны всеми необходимыми ресурсами. Таким образом, четники и недичевцы вели друг против друга информационную войну, а с другой стороны помогали тайно друг другу.

Ранняя активность

Ключевым элементом стратегии Михайловича был страх перед широтой партизанского движения Коммунистической партии Югославии. Михайлович рассчитывал на то, что страны Оси будут побеждены силами союзников, а оккупация носит временный характер. Партизанам Тито он не доверял, поскольку те хотели убить двух зайцев сразу: освободить страну от немецких оккупантов и захватить власть, поскольку, с их точки зрения, свергнутое правительство короля Петра II уже не было законным. Михайлович принял решение, что партизанское движение должно быть подавлено если и не в ходе войны, то уж точно ближе к её концу. Жёсткое решение по философии Николо Макиавелли привело к тому, что ради избавления от коммунистов чётники пошли на компромисс с нацистами и фашистами, заручаясь их поддержкой.

Михайлович разработал план, согласно которому его войска должны были получать иногда материальную поддержку от немцев, однако поддерживать порядок в стране без какой-либо военной помощи Германии. Генерал был уверен, что тогда армия сможет себя обеспечить во время оккупации вплоть до конца войны и затем очистить территорию страны как от партизан, так и от германских сил. В начале ноября 1941 года, чтобы не вызвать подозрения, Михайлович предложил атаковать партизан. Однако в селе Дивцы 11 ноября 1941 на переговорах с немцами генералу не удалось тех убедить: в итоге Михайловича как бунтовщика, не подчиняющегося приказам немецкой администрации, объявили вне закона.

Немецкие оккупационные власти были в курсе переговоров Михайловича и Недича в Белграде летом 1941 года и готовы были принять отряды Михайловича в систему немецких гарнизонов, как ранее поступили с четниками Косты Печанаца. Однако разведка вскоре разузнала о том, что Тито и Михайлович заключили хоть и временное, но соглашение о совместных действиях против немецкой армии. Власть расценила действия Михайловича как двойную игру, и в итоге армии было приказано любой ценой уничтожить и тех, и других. Драже Михайлович и его войска были признаны врагами вермахта. В результате давления немцев генерал ушёл в подполье, и часть его войск ушла на сторону коллаборационистов Недича. В июне 1942 года Михайлович, долго скрывавшийся, перебрался в Черногорию, в итальянскую оккупационную зону.

Сторонники и единомышленники генерала Драже в Италии с самого начала стали сотрудничать с итальянскими оккупационными войсками. На территории Независимого государства Хорватии воевода Илия Трифунович-Бирчанин, Доброслав Евджевич, поп Момчило Джуич, майор Бошко Тодорович, Петар Бачович и многие другие с августа 1941 года при помощи итальянцев попытались утвердиться в качестве основного сербского движения времён Второй мировой войны.

У Италии были территориальные претензии к Королевству Югославии, вследствие чего итальянцы поддерживали и организационно помогали антиюгославскому усташскому движению. Независимое государство Хорватия признавалось законным на территории Хорватии как немцами, так и итальянцами. Вместе с тем, несмотря на наличие общих внешних врагов у итальянцев и хорватов, Королевство Италия предъявляло территориальные претензии к усташскому государству.

Итальянцы расценили антихорватское движение сербов как повод усилить свои контингенты на территории Хорватии и как будущую возможность прибрать к рукам часть Хорватии. Наличие лояльных солдат, которые готовы были разгромить партизанское движение, было на руку Италии, благодаря чему итальянцы стали сотрудничать с отдельными сербскими военачальниками. Они снабжали их оружием, оборудованием и материальными средствами, разрешали им проживать в гарнизонах и организовывали совместные операции против партизан.

В Черногории сторонники Михайловича Блажо Джуканович, Павле Джуришич и другие в 1942 году начали при помощи итальянцев вести боевые действия против партизан. В немецкой оккупационной зоне такие лица, как Лазарь Тешанович, Урош Дренович, Раде Радич, Цвиетин Тодич, Радивое Керович и другие пошли на перемирие с усташами и немцами, заключив их соответственно в мае и июне 1942 года в письменной форме. Только Бирчанин, Евджевич, Джуйич, Джуришич и другие отказывались от любых форм сотрудничества с итальянцами, немцами и хорватами, оставаясь верными королю Петру II и правительству в изгнании. Михайлович вынужден был участвовать в операциях войск стран Оси, однако выбирал те, которые, по его мнению, могли помочь сербскому населению и повлиять как-то на процесс освобождения страны.

Наступления стран Оси

В 1942 году Антигитлеровская коалиция запланировала открыть второй фронт в Европе, и одним из вариантов высадки союзников было побережье Далмации. Тем самым Югославия стала потенциальным плацдармом и повысила своё стратегическое значение для союзников и стран Оси. Однако по причине вражды четников и партизан союзники не могли определить, кому именно оказывать помощь, чтобы потом не нарваться на недовольство местного населения и возмущение СССР. Агенты Управления специальных операций отправились в Югославию на разведку, чтобы узнать, кто же составляет ядро антинемецкого Движения Сопротивления. Тем временем немцы начали борьбу с партизанами в Западной Боснии.

Операция по подавлению и разгрому партизан в Боснии получила кодовое имя «Вайсс». Четники были привлечены к этой операции, получая огромную поддержку от итальянской армии (оружие, боеприпасы и иное снабжение). Согласно плану, немцы должны были взять партизан в кольцо, а четники численностью от 10 до 20 тысяч человек должны были нанести мощный удар по партизанам на побережье реки Неретва. Эта операция состоялась с февраля по март 1943 года и вошла в историю как битва на Неретве. Партизанская армия, однако, сумела оказать достойное сопротивление противнику и вырвалась из кольца окружения. Стремительная атака партизан привела к разгрому итальянских сил, а четники потеряли огромное количество солдат и потеряли контроль за западной Дриной. После операции генерал Александер Лёр обвинил Драже Михаиловича в срыве операции и назвал того обманщиком.

Тем временем союзники свернули планы по высадке на Балканах и приняли решение оказывать помощь партизанам. На Тегеранской и Ялтинской конференциях Уинстон Черчилль и Иосиф Сталин договорились о будущем послевоенном обустройстве Югославии: в переходное югославское правительство, которое должен был возглавить Иосип Броз Тито, было решено включить как министров королевского правительства Югославии, так и деятелей Коммунистической партии Югославии, которые руководили партизанской армией.

Переход четников на сторону немцев

После капитуляции Италии немецкие войска, разоружив итальянцев, мгновенно заняли территорию вышедшей из войны страны, а формирования четников немедленно установили контакт с немецким командованием. В течение августа 1943 года немцы полностью реорганизовали свои силы на Балканах. 24 августа 1943 со стороны Министерства иностранных дел Германии Герман Нойбахер был назначен уполномоченным послом на Балканах.

Тем временем Югославские войска на родине также изменили свою структуру: Милешевский воевода Воислав Лукачевич 19 ноября 1943 подписал с Нойбахером договор о сотрудничестве и перемирии. Некоторые воеводы четников также подписали несколько соглашений о прекращении противостояния. Фактически во время боёв НОАЮ за всю территорию Сербии четники выступали на стороне немцев и их сателлитов. Союзники, перехватывая радиопереговоры, депеши и ведя разведку на уровне представителей британской военной миссии на Балканах, вскоре узнали подробно о том, как четники перешли к врагам. В декабре 1943 года все отношения между Антигитлеровской коалицией и четниками были разорваны, а вскоре и король Пётр II со своим правительством в изгнании отказался от поддержки четников.

Причиной изначальной поддержки четников союзниками были их антикоммунистические настроения, поскольку в случае победы партизан Югославия уходила в советскую зону влияния. Союзники планировали высадиться на Балканы по причине стратегической важности этого региона, однако им важно было узнать, кто на самом деле возглавляет движение Сопротивления. Именно для этой цели британские войска отправили в Югославию свою военную миссию. На Тегеранской конференции в 1943 году Сталин и Черчилль договорились не открывать там второй фронт, но и параллельно обсудили возможные сферы влияния в стране. 16 июня 1944 между представителями королевской власти и партизанами было подписано Висское соглашение, более известное как договор Тито — Шубашича, по которому после войны в Югославии формировалось временное коалиционное правительство. В документе сербов, хорватов и словенцев призывали не поддерживать четников, а перейти к партизанам. 29 августа 1944 Пётр II Карагеоргиевич, окончательно разочаровавшись в четниках, снял Михаиловича с должности главнокомандующего Югославских войск на родине, а 12 сентября личным указом назначил Иосипа Броза Тито верховным главнокомандующим всех сил Движения Сопротивления.

Спасение пилотов союзников

Четники, выступавшие на стороне Оси, вместе с тем оказывали всю возможную помощь западным союзникам. Так, в 1944 году была проведена спасательная операция «Халиед» (англ. Halyard), известная также как операция «Фал». Силами четников удалось эвакуировать несколько сотен американских пилотов, которые были сбиты немцами и очутились за линией фронта. 24 июля 1944 в союзной авиации появилось подразделение по спасению лётчиков — ACRU, которое сумело эвакуировать всего 2350 лётчиков из Югославии. Эта спасательная операция Второй мировой войны стала самой успешной в истории.

Четники и СССР

Четники, несмотря на свои антикоммунистические убеждения, считали Советскую Россию своим союзником (как с военной точки зрения, так и с точки зрения культурных, языковых и кровных связей). Летом 1941 года Дража Михайлович выражал надежду на то, что советская армия отобьёт наступление немцев, к осени захватит Румынию и дойдёт до Югославии. Веря в это, Михайлович личным приказом запретил четникам вступать в бои против советских солдат, угрожая смертной казнью тем, кто ослушается и нарушит этот приказ. Когда части Красной Армии вступили на территорию оккупированной Югославии, Михайлович предписал четникам обратиться к территории Словении и выдавить оттуда титовских партизан, но ни в коем случае не трогать русских союзников. Сами советские солдаты удивлялись тому, что четники не вступают с ними в бой (в течение всей войны аналогично отказывались отправлять свои войска против красноармейцев даже Милан Недич и Димитрие Лётич). Одной из причин был тот факт, что даже сербские националисты и антикоммунисты доверяли Советской России больше, чем западным союзникам в лице Великобритании и США.

Примеров помощи четников советской армии насчитывается довольно немало.

• Властимир Весич, командир Делиградского корпуса, первым установил контакт с советскими частями (52-я стрелковая дивизия 2-го формирования). Дабы избежать расправы, некоторые из четников убедили советских политруков, что титовцы на самом деле являются троцкистами, против которых и вели боевые действия четники.
• Неоспоримым является факт помощи четников советским войскам в борьбе за город Крушевац, когда четники вынудили капитулировать немецкий гарнизон города, передав пленных советским солдатам. Подполковник Драгутин Кесерович, воевода Расинский, после освобождения города даже встретился с полковником Патовкиным, одним из советских военачальников.
• В «Записках о войне» поэта Бориса Слуцкого, участвовавшего в боях в Югославии, есть упоминание о совместных действиях Красной Армии и сербских четников. В ноябре 1944 года в районе местечка Горни-Милановац советский батальон вёл упорную борьбу против окружавших его немцев, и на помощь к советским войскам поспешил корпус капитана Предрага Раковича, Любицкого воеводы четников. Вместе советские войска и четники отбили атаки. 93-я стрелковая дивизия, в которой служил Слуцкий, относилась к четникам благожелательно: выживший батальон насчитывал всего 60 штыков, и любая помощь воспринималась благожелательно. Слуцкий подтверждал, что в одном из военно-полевых госпиталей сестрой милосердия трудилась дочь Дражи Михайловича, Гордана (1927—2014).
• Тот же Борис Слуцкий, по своим словам, получал документ-воззвание, подписанное комендантом четников в Белой Церкви: четники по этому воззванию передавали всё своё войско в распоряжение Главнокомандования Красной Армии, завершая текст воззвания лозунгами «Да здравствует король! Да здравствует СССР!»

В октябре 1944 года близ села Михайловац (недалеко от города Неготин) крестьяне нашли трупы трёх офицеров 19-й стрелковой дивизии из 75-го стрелкового корпуса: майор Калашников, лейтенанты Шаталин и Наренян. У всех троих офицеров было перерезано горло, по словам крестьян. Поскольку четники часто расправлялись со своими врагами, перерезая им горло, подозрение в убийстве солдат пало на четников (до сих пор фотографии убитых солдат публикуются с подписью о том, что это сделали четники). Однако, согласно свидетельствам И.С.Аношина, 27 сентября 1944 года все трое офицеров были зверски убиты солдатами 2-го полка «Бранденбург», а на телах убитых были обнаружены многочисленные пулевые, колотые и резаные ранения. Тем не менее, советские солдаты не брали в плен тех четников, кто оказывал сопротивление.

В плен к советским войскам сдалось только 3 тысячи человек из личного состава четников (остальные войска попросту в бой не вступали). Некоторые историки утверждают, что партизаны направляли доносы на командиров РККА, заключавших соглашения с четниками о взаимопомощи, и тем самым разжигали искусственно вражду между Красной Армией и Югославскими войсками на родине. Борис Слуцкий в своих мемуарах писал, что партизаны реагировали на подобные отношения ярыми протестами: так, на глазах у комдива 93-й стрелковой дивизии полковника Салычева были застрелены два офицера четников, и это совершил комдив 23-й сербской партизанской дивизии; в другом случае четники, конвоировавшие пленных немцев к советским войскам, попали в партизанскую засаду и после перестрелки разбежались (пленные немцы также скрылись). По версии Слуцкого, партизанами двигало стремление «наговорить на четников пакостей побольше — в особенности по линии их отношения к России».

Конец движения

К концу войны движение четников потерпело полный крах: почти все активные сторонники были убиты или попали в плен (часть четников ушла на север, чтобы сдаться в плен британским и американским войскам). Михайлович и несколько его верных сторонников (в том числе и отец Радована Караджича) были схвачены титовскими партизанами при попытке уйти на Равну-гору. В марте 1946 года Михайлович был осуждён за сотрудничество с нацистами и многочисленные военные преступления против мирных жителей, а в июле был казнён.

Идеология четников

По большей своей степени четники были монархистами и действовали под девизом «За короля и Отечество» (серб. За краља и отаџбину). Они выступали также за возвращение частной собственности и традиционные сербские национальные ценности, чем вызывали недовольство коммунистов, которые выступали за республику, общественную собственность и единство всех народов Югославии. Хотя движение четников не имело какой-то ясной политической ориентации, изначально оно курировалось Сербским культурным клубом Драгишы Васича и Стевана Молевича. Молевич создал план единой Сербии и Великой Югославии, куда планировалось включить не только территории современных ныне бывших югославских республик, но и часть Италии, Австрии и даже север Албании. В проект входило и включение Великой Словении, а также изгнание всего мусульманского населения из страны. Отклонение от этой политики произошло на Светосавском съезде в селе Ба в январе 1944 года, на котором умеренные силы одержали верх. Умеренные предложили превратить Югославию в федерацию Сербии, Хорватии и Словении во главе с династией Карагеоргиевичей. Съезд стал ответом и на решения Тегеранской конференции, и на Второй съезд Антифашистского вече Народного освобождения Югославии.

Многие из четников, как свидетельствуют художественные и документальные фильмы, получили привычку отращивать свои бороды: обычно их носят православные священники не только в Сербии, но и России. Те четники, кто отращивал бороды, заявляли, что сбреют бороды только после того, как король Пётр и его свита вернутся в освобождённую страну (одним из таких был Ратко Мартинович, ушедший потом к партизанам): борода была как бы символом неподчинения немецким оккупационным властям. Вместе с тем на большинстве фотографий времён той войны изображены немногие четники, которые носят бороды.

Ядро армии четников составляли сербы православного вероисповедания. Вместе с тем в рядах четников несли службу и представители других наций: хорваты Звонимир Вучкович, Джуро Вилович, Владимир Предавец, словенцы Иван Фрегл и Карл Новак, боснийцы Исмет Поповац и Мустафа Мулалич. Помимо монархистов, в армии четников воевали югославские демократы, предвоенные члены Организации югославских националистов, антикоммунисты и антифашисты. Однако идеология национализма в армии четников была первенствующей, а иностранцев было ничтожно мало, что привело к подавлению идеологии югославизма и вылилось в массовые убийства католиков и мусульман.

Коллаборационизм и военные преступления

Четники довольно значительное время сотрудничали с немцами и итальянцами: в оккупированной Сербии на Милана Ачимовича и Милана Недича четники оказывали довольно сильное влияние и всячески помогали немецкой администрации в борьбе с партизанами. Вместе с тем четники старались замести следы своего сотрудничества с нацистами, активно воюя против усташей. По разным оценкам, в армии четников Михаиловича насчитывалось до 300 тысяч человек.

Довольно много групп югославских королевских солдат называли себя четниками: одна из таких групп стала известна как четники Косты Печанаца под руководством воеводы Константина Миловановича. В 1944 году Печанац был казнён судебной «чёрной тройкой» четников по обвинению в попытке выдать Драголюба Михаиловича сербским оккупационным властям и получить за него вознаграждение. Четники Михаиловича при Милане Недиче вместе с тем действовали на легальных основаниях и участвовали в борьбе против партизан.

В Хорватии четники под руководством священника и воеводы Момчило Джуича в борьбе против усташей заручились поддержкой итальянцев, которые часто, как и немцы, приходили в ужас при виде зверств усташей. Четники записывались в Добровольческую антикоммунистическую милицию и участвовали в борьбе против партизан. Порядка 30 тысяч человек снабжались итальянцами с одобрения командира 2-й армии Марио Роатты.

Драже Михаилович был лидером всего движения четников. В самом начале Апрельской войны он оказывал сопротивление немцам и итальянцам, не принял капитуляцию Королевства Югославия и продолжил сопротивление против оккупантов. Изначально он заручился поддержкой партизан, однако вскоре рассорился с ними окончательно и принял решение вести борьбу против них в первую очередь, оставив немцев на второй план и выбрав стратегию уклонения от схваток, а затем и вовсе признал немцев в качестве союзников, ожидая после войны добровольного ухода вермахта или же его разгрома при помощи союзников с Запада. Немногие группы продолжали бои против немцев: 28 октября 1941 состоялось одно из крупнейших сражений при Кралево, которое обернулось огромными потерями среди гражданского населения. Несмотря на то, что с октября 1944 года четники оказывали посильную помощь советским войскам, после войны югославское правительство не приняло это как оправдание и осудило лидеров четников по всей строгости закона. Впрочем, в конце 1944 и начале 1945 годов большая часть четников оставила Югославскую армию после того, как была объявлена амнистия всем, кто служил в роялистских военных подразделениях. Амнистия распространялась на служивших в Хорватском домобранстве, но не касалась усташей, лётичевцев и сотрудничавших открыто с недичевскими коллаборационистами.

Послевоенные годы и наши дни

Многие четники вынуждены были эмигрировать на Запад и осели в США, но в начале 1990-х годов стали возвращаться на свою родину. В 1990-е годы правительство Союзной Республики Югославии (фактически союза Сербии и Черногории) де-факто начало процесс реабилитации четников, пересмотрев взгляды на события Второй мировой и отказавшись от многих официальных титовских взглядов на те или иные события. В ходе разгоревшейся гражданской войны в югославских республиках четники стали восприниматься положительно сербами, поскольку представители их движения стремились восстановить территориальную целостность страны и предпринимали реальные усилия ради достижения этой цели (Югославская народная армия в самом начале политического кризиса это так и не сумела совершить). Фактически четники стали национальными героями для многих сербов, хотя до сих пор некоторые люди в Сербии, Хорватии и Боснии четников продолжают считать теми же военными преступниками, как усташей и мусульманских коллаборационистов, служивших в вермахте и СС.

В 1989 году почётное звание воеводы четников было присвоено Воиславу Шешелю решением воеводы четников Момчилы Джуича, которое он в 1998 году назвал ошибочным после того, как Шешель стал сотрудничать с Слободаном Милошевичем. В 1992 году Воислав Шешель присвоил звание воеводы Томиславу Николичу, президенту Сербии с 2012 года. В годы Югославских войн многие лидеры движения четников, сражавшиеся против хорватских военизированных подразделений и мусульманских отрядов, получили звания четнических воевод.

В 2004 году Народная скупщина Сербии утвердила закон, в которой признала четников ветеранами боевых действий и уравняла их в правах с югославскими партизанами (в том числе и в праве на получение воинской пенсии). Основанием стал тот факт, что четники также были в антифашистском движении и внесли свой вклад в разгром стран Оси. 176 депутатов Скупщины проголосовали «за», 24 — против (социалисты и социал-демократы), 4 воздержались. Однако по состоянию на 2013 год никто из 3 тысяч четников, попавших под этот закон, не получил свои выплаты. 14 мая 2015 Высший суд Белграда полностью оправдал Драголюба Михайловича и реабилитировал его.

Единое мнение в странах бывшей Югославии по поводу подобных попыток реабилитации до сих пор не выработано: против подобного высказываются такие организации, как Союз ветеранов Народно-освободительной войны Югославии, Хорватский антифашистский комитет и сербская Хельсинская группа по правам человека. В поддержку реабилитации высказываются лидеры монархистских движений и члены королевской югославской семьи, в том числе и кронпринц Александр Карагеоргиевич.

Боевые потери

За время оккупации Югославии в ряды четников вступили до 250 тысяч человек (туда относятся и четники «старого образца» — специальные подразделения Югославской королевской армии, и непосредственно Югославские войска на родине). В первый год численность Югославских войск на родине составляла до 50 тысяч человек. Со временем численность сильно менялась то в большую, то в меньшую сторону, поэтому даже историки не могут дать хотя бы приблизительный ответ на вопрос о численности Югославских войск на родине по годам. К середине 1944 года в армии четников насчитывалось до 80 тысяч человек, к осени это число после мобилизации достигло аж 150 тысяч человек (впрочем, большая часть из этих мобилизованных солдат не была в полной боевой готовности и не располагала даже минимальным набором оружия). Вступление советских войск на территорию Югославии и очередной всплеск активности партизан Тито привели к тому, что Михаиловичу пришлось вывести свои войска через Босну: только под его командованием после серии сражений находилось до 50 тысяч человек, из них 20 тысяч на сербской территории.

В декабре 1944 года после начала наступления четников в Восточной Боснии и столкновения с силами 2-й югославской армии войска Михаиловича стали нести потери не только по причине гибели в бою, но и по причине вспыхнувшей эпидемии тифа. Движению был нанесён роковой удар. В апреле 1945 года на Лиевчем поле четники потеряли ещё больше солдат, в битвах за Зеленгору и в долине Сутьеске в мае 1945 года их потери составили 10150 человек. Огромные потери они понесли убитыми и пленными в Словении, когда пытались выбраться в Италию, целая группа солдат была схвачена силами Корпуса народной обороны Югославии, Отдела по национальной безопасности и народной милиции. Впрочем, некоторые из них добровольно сдались в плен, услышав призыв короля Петра II Карагеоргиевича перейти на сторону Тито: король к тому моменту уже не признавал четников как силу Сопротивления. Сдавшиеся четники продолжали борьбу на Сремском фронте, в Боснии и Хорватии против немцев.

Ниже приводятся статистические данные по численности войск четников, а также их потерях в годы Второй мировой войны.

Всего участвовало в войне	ок. 250 тыс.
Убито в боях против немцев	ок. 10 тыс.
Умерло в концлагерях	ок. 16 тыс.
Убито в боях против партизан и расстреляно в плену немцами/усташами/партизанами	ок. 140 тыс.
Общие потери	ок. 166 тыс.

Структура Югославских войск на родине

Верховным главнокомандующим четников считался король Пётр II Карагеоргиевич. На вершине структуры Югославских войск на родине располагались Верховное командование, которым руководил Дража Михайлович и разведывательная служба. Оперативным отделом штаба командовал полковник авиации Мирко Лалатович; пост начальника разведывательной службы занимали в своё время майор Слободан Нешич, полковник Йован Црвенчанин, полковник Павле Новакович и майор Люба Йованович. В штабе были также офицеры, отвечавшие за связи с антикоммунистическими союзниками в Болгарии, Венгрии, Румынии, Греции, Албании и западными союзниками из Антигитлеровской коалиции.

Верховному командованию подчинялись командования следующих регионов:

• Командование Сербии
• Командование Южной Сербии
• Командование Стари-Раса
• Командование Восточной Боснии и Герцеговины (200-й горный штаб)
• Командование Западной Боснии (300-й горный штаб)
• Командование Белграда (2-й горный штаб)
• Командование северных краёв
• Командование Срема
• Командование Воеводины
• Командование Славонии

В распоряжении четников было более 70 корпусов, в ведении каждого из них были определённые подразделения (батальоны, бригады и дивизии). Наиболее известными и отличившимися в боях были Чегарский, Расинский, Делиградский, Озренский и другие. По состоянию на 1943 год в ведении четников были:

• Группа корпусов Горной королевской гвардии
  • 1-й Опленацкий корпус
  • 2-й Космайский корпус
• 1-й Равногорский корпус (52-й или 58-й горный штаб)
• 2-й Равногорский корпус (53-й горный штаб)
• 1-й Шумадийский корпус (56-й горный штаб)
• 2-й Шумадийский корпус (57-й горный штаб)
• Краинский корпус (67-й горный штаб)
• Млавский корпус (69-й горный штаб)
• Смедеревский корпус (74-й горный штаб)
• Авалский корпус (76-й горный штаб)
• Рудникский корпус (80-й горный штаб)
• Колубарский корпус (78-й горный штаб)
• Мачванский корпус (85-й горный штаб)
• Церский корпус (86-й горный штаб)
• Валевский корпус (83-й горный штаб)
• Пожегский корпус (19-й горный штаб)
• Златиборский корпус (18-й горный штаб)
• Яворский корпус (51-й горный штаб)
• Варваринский корпус (157-й горный штаб)
• Расинский корпус (23-й горный штаб)
• Ястребацкий корпус (23/1-й горный штаб)
• Топлицкий корпус (33-й горный штаб)
• Чегарский (Нишский) корпус (64-й горный штаб)
• 1-й Косовский корпус (127-й горный штаб)
• 2-й Косовский корпус (193-й горный штаб)
• Власинский корпус (153-й горный штаб)
• Нишавский корпус (45-й горный штаб)
• Делиградский корпус (61-й горный штаб)
• Тимокский корпус (65-й горный штаб)
• Княжевацкий корпус (190-й горный штаб)
• Южноморавский корпус (165-й горный штаб)
• Иванковацкий корпус (60-й горный штаб)
• 1-й Вардарский (Козяцкий) корпус (157-й горный штаб)
• 2-й Вардарский (Поречский) корпус
• Горно-Подлогский корпус
• Ресавский корпус (79-й горный штаб)
• Ябланицкий корпус (169-й горный штаб)
• Лимский корпус (149-й горный штаб)
• Комский корпус (111-й горный штаб)
• Дурмиторский корпус
• Никшичский корпус
• Острожский корпус
• Зетский корпус
• Ловченский корпус
• Црмницко-Приморский корпус
• Бококоторский корпус
• Дубровницкий корпус
• 1-й Милешевский корпус (505-й горный штаб)
• 2-й Милешевский корпус
• Романийский корпус (220-й горный штаб)
• Дринский корпус
• Невесиньский корпус
• Требиньский корпус (250-й горный штаб)
• Зеницкий корпус (240-й горный штаб)
• Боснийско-Краинский корпус
• 1-й Центральнобоснийский корпус (310-й горный штаб)
• 2-й Центральнобоснийский корпус
• Маевицкий корпус
• Озренский корпус
• Требавский корпус
• Динарская дивизия
• 1-й Ликский (502-й Велебитский) корпус
• Боснийский корпус имени Гаврилы Принципа
• 1-й Далматинский (501-й Косовский) корпус
• 2-й Далматинский корпус
• 3-й Далматинский корпус
• Командование в Горной Лике и Хорватском Приморье
  • Ликско-Кордунский корпус
  • Приморский (Ликско-Приморский) корпус
• 1-й Банатский корпус (235/1-й горный штаб)
• Сремский летучий корпус
• Белградская группа корпусов
  • 1-й Белградский корпус
  • 2-й Белградский корпус
  • 3-й Белградский корпус
  • 4-й Белградский корпус
  • 5-й Белградский корпус

В ведении четников были следующие группы корпусов:

• Группа корпусов Горной гвардии Его Величества Короля Петра II
• Посавско-Колубарская группа корпусов
• Церско-Маевицкая группа корпусов
• Шумадийская группа корпусов
• Расинско-Топлицкая (Копаоникская) группа корпусов
• Великоморавская группа корпусов
• Нишавская группа корпусов
• Млавско-Смедеревская группа корпусов
• Южноморавская группа корпусов
• Белградская группа корпусов
• Северобоснийская группа корпусов

В ведении четников были также группы ударных корпусов: 2-я, 4-я и 8-я.

Военное снабжение четников

Оружие

Вопрос о том, каким образом югославские части получали своё оружие, до сих пор является предметом споров. В социалистической Югославии утверждалось, что партизаны располагали оружием, которое им удалось захватить со складов ещё до того, как его конфисковали немцы и итальянцы, а также иногда добывали его в бою; что касается четников, то, по заявлениям историков Югославии, их якобы снабжали оружием немцы и итальянцы. Четники, в свою очередь, заявляют, что у партизан оружия было вполне достаточно, а испытывали недостаток в вооружении и припасах именно монархисты, которые вынуждены были просить о помощи западных союзников (к слову, они поставляли оружие и партизанам, и четникам). Снабжение четники получали от итальянцев до 1943 года, а от немцев начали его получать после капитуляции Италии, но не постоянно.

Обычный среднестатистический солдат армии четников был оснащён в 1930-е годы винтовкой, револьвером, кинжалом и рядом гранат. Личное снаряжение было минимальным. Акцент при его обучении делался на психологическую подготовку. Ближе к началу войны были подготовлены новые подразделения югославской армии, обученной для борьбы со шпионами противника и проведения диверсий. Фактически это был своеобразный югославский спецназ. Такие четники были оснащены винтовкой со штыком, зажигательной гранатой и кастетом. В их снаряжение входили штаны, гимнастёрка, накидки и горные ботинки, а сами они были обучены прыгать с парашютом и ходить на лыжах.

В 1944 году, когда четники контролировали довольно обширные территории оккупированной Югославии, в их армии в среднем было по одному пистолету-пулемёту или автоматической винтовке на 25 человек; у каждого солдата было в среднем по 20-30 патронов на винтовку и до нескольких сотен на пистолет-пулемёт или ручной пулемёт. Количество гранат и единиц артиллерии было довольно ограниченным и считалось чисто символическим, поскольку в этом плане снабжение четников было гораздо хуже.

Лёгкое стрелковое оружие

Основным оружием четников во Второй мировой войне служила винтовка Mauser M1924, известная также как M24 FN: это был югославский вариант легендарной немецкой винтовки Mauser 98k. Производство подобных винтовок велось с 1940 года: часть винтовок использовалась и югославскими партизанами. А основным холодным оружием четников стал легендарный штык-нож M1910/24 (известный также как «колашинац»), который прилагался к винтовке. Его рукоятка внешне напоминала рукоять турецкого кинжала, и нож иногда называли ножом гвардии короля Александра (по причине ошибок переводчиков его иногда называют «гвардейским ножом»). На ножнах для этого штык-ножа изображался череп с костями, как на знамени четников. Таким холодным оружием были оснащены так называемые «колячи» — четники, которые лично казнили предателей, пленных и шпионов. Они просто перерезали горло приговорённым к смерти. Помимо этой винтовки, у четников также были на вооружении чехословацкие копии «маузеров» типа Vz.24.

Из оружия малой дальности выделялись разнообразные револьверы и пистолеты. Одной из самых популярных моделей пистолетов была Browning M1910/22 (модификация FN Model 1910), которая использовалась наравне с немецкими пистолетом Люгера «Парабеллум» и пистолетом Вальтера P38, но при этом по количеству превосходила их. Из револьверов большее распространение получили австрийский Rast-Gasser M1898, который использовался югославскими армиями ещё в начале XX века, а также ряд бельгийских моделей типа «Шамело-дельвинь». У некоторых могли быть пистолеты Mauser C96 с большим деревянным прикладом.

Своих пистолетов-пулемётов у четников не было, и их приходилось добывать в бою. Из известных моделей выделялись немецкие MP-38 и MP-40, которые по ошибке называют «шмайссерами» в честь конструктора Хуго Шмайссера, который не занимался их разработкой. Этим оружием были вооружены солдаты Динарской дивизии, а также Мачванского, Валевского, Расинского, Делиградского и других корпусов. Также четники были вооружены итальянскими пистолетами-пулемётами Beretta MAB 38, которые им поставляли итальянцы до своей капитуляции, и американскими пистолетами-пулемётами Томпсона, которые им передавала британская военная миссия. Изначально ещё до войны Югославия оформила заказ на 100 образцов Thompson M1921, но он не успел прийти вовремя, поскольку начались боевые действия. Часть из них потом попала в руки Сербского добровольческого корпуса. Также у четников были чехословацкие ZK-383.

Пулемётов у четников было не так много, зато по типам моделей у них было абсолютное разнообразие. Почти все из них добывались в бою: самым известным образцом стал ZB vz. 26 чехословацкого производства, на основе которого изготавливался пулемёт BREN. Его четники предпочитали использовать гораздо чаще, чем более мощные MG 34 и MG 42. Также у четников были другие чехословацкие пулемёты ZB vz. 30 и ZB-53.

Наконец, каждый четник был вооружён гранатами. Большой популярностью пользовались немецкие ручные гранаты Stielhandgranate 1924 года, но при этом у четников были гранаты и югославского производства. Так, в число наиболее распространённых югославских гранат входили ручная четырёхгранная граната Vasic M12/25, яйцевидной формы граната M17/25, а также оборонительная М35 и наступательная M1938. Помимо всего прочего, у четников были и огромные запасы взрывчатки.

Тяжёлое оружие и артиллерия

Основу артиллерии четников составляли миномёты и пушки. Так, в 4-й группе ударных корпусов Югославских войск на родине в каждой бригаде примерно на 560 человек приходилось до пяти лёгких миномётов, до пяти тяжёлых миномётов и от 15 до 30 автоматических пушек и пулемётов. Так, в 3-м ударном корпусе, в роте сопровождения было четыре 47-мм пушки (считается, что в апреле 1941 года лейтенант королевской армии, позднее иеромонах Георгие Боич спрятал их от немцев и не позволил тем конфисковать орудия, после чего в конце года передал их четникам). Орудия были в распоряжении Топлицкого, Расинского (в январе 1944 года оба орудия захвачены партизанами на горе Радан), 2-го Косовского (четыре противотанковых орудия) и Валевского корпусов (900 винтовок, 20 пистолетов-пулемётов и один лёгкий миномёт).

Четникам пришлось неоднократно прятать своё оружие, и большинство тайников не были известны командирам. Комендант Боснийской зоны, подполковник Захарие Остойич в депеше от 6 марта 1944 сообщал следующие данные о скрываемом оружии:

• Озрен — 1800 винтовок, 80 пистолетов-пулемётов.
• Требава с Посавиной — 2000 винтовок, 30 пистолетов-пулемётов и 3 миномёта.
• Любичская бригада — 800 винтовок, 10 пистолетов-пулемётов и 4 приклада
• Жепская бригада — 900 винтовок, 5 пистолетов-пулемётов, 6 пулемётов, два миномёта
• Зеницкая бригада — 500 винтовок, 20 пистолетов-пулемётов и 10 прикладов.

Я думаю, что есть гораздо больше оружия, но командиры скрывают подробности.

Униформа

Основная униформа, которая использовалась четниками, была старой формой Королевской югославской армии (зачастую встречалась форма горных стрелков). Также они носили трофейную форму (преимущественно итальянскую). Основным головным убором у четников была или сербская шапка-шайкача, или чёрная феска со шлыком. В 1944 году в армии четников ввели погоны, которые позволяли отличать солдат по званию: погоны сами были зелёного цвета, а отличительным элементом на них были полосы жёлтого цвета (как прямые, так и косые).

Литература

• Романенко С. А. Между национальной и пролетарской диктатурой (Милан Недич — Дража Михайлович — Анте Павелич — Йосип Броз Тито). // Международный исторический журнал, № 5, 1999.
• Тимофеев А. Ю. Четники. Королевская армия. — М.: Вече, 2012. — 308 с. — ISBN 978-5-9533-6203-0.
• Tomasevich Jozo. [books.google.com/books?id=yoCaAAAAIAAJ&printsec=frontcover War and Revolution in Yugoslavia, 1941–1945: The Chetniks]. — Stanford: Stanford University Press, 1975. — ISBN 978-0-8047-0857-9.
• Tomas Nigel. [books.google.rs/books?id=A8X6UH58dlgC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false Axis Forces in Yugoslavia 1941-45]. — Osprey Publishing, 1995. — ISBN 978-1-85532-473-2.
• Мартиновић Ратко. Од Равне горе до Врховног штаба. — Београд: Рад, 1979.
• Мартиновић Никола. [www.znaci.net/00001/11.htm Дража Михаиловић]. — Београд: Пегаз, 1991.
• Milazzo Matteo J. The Chetnik Movement & the Yugoslav Resistance. — Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1975. — ISBN 978-0-8018-1589-8.
• Roberts Walter R. [books.google.com/books?id=43CbLU8FgFsC Tito, Mihailović and the allies: 1941–1945]. — 3rd. — New Brunswick, NJ: Duke University Press, 1987. — ISBN 978-0-8223-0773-0.
• Петрановић Бранко. [znaci.net/00001/92.htm Србија у Другом светском рату 1939—1945]. — Београд: Војноиздавачки и новински центар, 1992.
• Pavlowitch Stevan K. [books.google.rs/books?id=R8d2409V9tEC&printsec=frontcover&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false Hitler's new disorder: the Second World War in Yugoslavia]. — Columbia University Press, 2008. — ISBN 978-0-231-70050-4.
• Тимофејев Алексеј. Руси и Други светски рат у Југославији. — Институт за новију историју Србије, 2011. — ISBN 978-86-7005-089-1.
• Димитријевић Бојан. [books.google.ba/books?id=T1stAQAAIAAJ Ђенерал Михаиловић: Биографија]. — Београд: Институт за савремену историју, 2004.

Ссылки

Документы времён Второй мировой войны

• [www.znaci.net/00001/4_14_1.htm Зборник докумената Војноисторијског института, том 14, књига 1 - ДОКУМЕНТИ ЈЕДИНИЦА, КОМАНДИ И УСТАНОВА ЧЕТНИЧКОГ ПОКРЕТА ДРАЖЕ МИХАИЛОВИЋА 1941/1942]
• [www.znaci.net/00001/4_14_2.htm Зборник докумената Војноисторијског института, том 14, књига 2 - ДОКУМЕНТИ ЈЕДИНИЦА, КОМАНДИ И УСТАНОВА ЧЕТНИЧКОГ ПОКРЕТА ДРАЖЕ МИХАИЛОВИЋА 1. јануар - 8. септембар 1943]
• [www.znaci.net/00001/4_14_3.htm Зборник докумената Војноисторијског института, том 14, књига 3 - ДОКУМЕНТИ ЈЕДИНИЦА, КОМАНДИ И УСТАНОВА ЧЕТНИЧКОГ ПОКРЕТА ДРАЖЕ МИХАИЛОВИЋА 9. септембар 1943 - јули 1944]
• [www.znaci.net/00001/4_14_4.htm Зборник докумената Војноисторијског института, том 14, књига 4 - ДОКУМЕНТИ ЈЕДИНИЦА, КОМАНДИ И УСТАНОВА ЧЕТНИЧКОГ ПОКРЕТА ДРАЖЕ МИХАИЛОВИЋА 1. август 1944 - крај рата]

Видео

• [www.youtube.com/watch?v=lFqNfC3agOs&feature=player_embedded#! Смотра јединица и маршеви Тимочког корпуса ЈВуО], Оригинални документарни филм Тимочког корпуса на сајту YouTube. Смотра јединица и маршеви. Смотра Бољевачке бригаде, командант капетан Радомир Петровић - Кент предаје рапорт команданту корпуса мајору Љуби Јовановићу.
• [www.youtube.com/watch?v=FdWKrYyIlto&feature=related Ветерани ЈВуО на војној паради у Сиднеју, 25. априла 2008. Прилог аустралијске телевизије на сајту YouTube]
• [www.youtube.com/watch?v=5ZXF-71FZv0&NR=1 Ветерани ЈВуО на војној паради у Аустралији у Сиднеју, 2008.]

Отрывок, характеризующий Югославские войска на родине

В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.
Ростов не спуская глаз, несмотря на топтание лошадьми французских жандармов, осаживавших толпу, следил за каждым движением императора Александра и Бонапарте. Его, как неожиданность, поразило то, что Александр держал себя как равный с Бонапарте, и что Бонапарте совершенно свободно, как будто эта близость с государем естественна и привычна ему, как равный, обращался с русским царем.
Александр и Наполеон с длинным хвостом свиты подошли к правому флангу Преображенского батальона, прямо на толпу, которая стояла тут. Толпа очутилась неожиданно так близко к императорам, что Ростову, стоявшему в передних рядах ее, стало страшно, как бы его не узнали.
– Sire, je vous demande la permission de donner la legion d'honneur au plus brave de vos soldats, [Государь, я прошу у вас позволенья дать орден Почетного легиона храбрейшему из ваших солдат,] – сказал резкий, точный голос, договаривающий каждую букву. Это говорил малый ростом Бонапарте, снизу прямо глядя в глаза Александру. Александр внимательно слушал то, что ему говорили, и наклонив голову, приятно улыбнулся.
– A celui qui s'est le plus vaillament conduit dans cette derieniere guerre, [Тому, кто храбрее всех показал себя во время войны,] – прибавил Наполеон, отчеканивая каждый слог, с возмутительным для Ростова спокойствием и уверенностью оглядывая ряды русских, вытянувшихся перед ним солдат, всё держащих на караул и неподвижно глядящих в лицо своего императора.
– Votre majeste me permettra t elle de demander l'avis du colonel? [Ваше Величество позволит ли мне спросить мнение полковника?] – сказал Александр и сделал несколько поспешных шагов к князю Козловскому, командиру батальона. Бонапарте стал между тем снимать перчатку с белой, маленькой руки и разорвав ее, бросил. Адъютант, сзади торопливо бросившись вперед, поднял ее.
– Кому дать? – не громко, по русски спросил император Александр у Козловского.
– Кому прикажете, ваше величество? – Государь недовольно поморщился и, оглянувшись, сказал:
– Да ведь надобно же отвечать ему.
Козловский с решительным видом оглянулся на ряды и в этом взгляде захватил и Ростова.
«Уж не меня ли?» подумал Ростов.
– Лазарев! – нахмурившись прокомандовал полковник; и первый по ранжиру солдат, Лазарев, бойко вышел вперед.
– Куда же ты? Тут стой! – зашептали голоса на Лазарева, не знавшего куда ему итти. Лазарев остановился, испуганно покосившись на полковника, и лицо его дрогнуло, как это бывает с солдатами, вызываемыми перед фронт.
Наполеон чуть поворотил голову назад и отвел назад свою маленькую пухлую ручку, как будто желая взять что то. Лица его свиты, догадавшись в ту же секунду в чем дело, засуетились, зашептались, передавая что то один другому, и паж, тот самый, которого вчера видел Ростов у Бориса, выбежал вперед и почтительно наклонившись над протянутой рукой и не заставив ее дожидаться ни одной секунды, вложил в нее орден на красной ленте. Наполеон, не глядя, сжал два пальца. Орден очутился между ними. Наполеон подошел к Лазареву, который, выкатывая глаза, упорно продолжал смотреть только на своего государя, и оглянулся на императора Александра, показывая этим, что то, что он делал теперь, он делал для своего союзника. Маленькая белая рука с орденом дотронулась до пуговицы солдата Лазарева. Как будто Наполеон знал, что для того, чтобы навсегда этот солдат был счастлив, награжден и отличен от всех в мире, нужно было только, чтобы его, Наполеонова рука, удостоила дотронуться до груди солдата. Наполеон только прило жил крест к груди Лазарева и, пустив руку, обратился к Александру, как будто он знал, что крест должен прилипнуть к груди Лазарева. Крест действительно прилип.
Русские и французские услужливые руки, мгновенно подхватив крест, прицепили его к мундиру. Лазарев мрачно взглянул на маленького человечка, с белыми руками, который что то сделал над ним, и продолжая неподвижно держать на караул, опять прямо стал глядеть в глаза Александру, как будто он спрашивал Александра: всё ли еще ему стоять, или не прикажут ли ему пройтись теперь, или может быть еще что нибудь сделать? Но ему ничего не приказывали, и он довольно долго оставался в этом неподвижном состоянии.
Государи сели верхами и уехали. Преображенцы, расстроивая ряды, перемешались с французскими гвардейцами и сели за столы, приготовленные для них.
Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.