Четыре стадии просветления

Четыре стадии просветления в буддизме тхеравады — четыре степени достижения полного просветления, состояния архата, которое буддист может достичь в течение жизни. Эти стадии называются сротаапанна, сакадагамин, анагамин и архат.

Перед четырьмя стадиями

Обычный человек, или патхаджана (pṛthagjana, puthujjana) погружён в бесконечный круговорот сансары и не способен освободиться. Совершая добрые или злые поступки в соответствии со своими желаниями, он перерождается в более высоких или более низких мирах и местопребываниях. Пока он не контролирует своё сознание, его цели спонтанны, что приводит к большим страданиям.

Благородные люди

Те, кто вступил на благородный Восьмеричный Путь, становится "благородным" (āryapudgala, пали: ariyapuggala), который уже гарантированно станет архатом, но не обязательно в этом перерождении. Эта цель будет достигнута в зависимости от достижений.

Вошедшие в поток

Первая стадия называется Сротапанна (Srotaāpanna, пали: Sotāpanna), буквально означает «тот кто вошёл в поток» (входить: āpadyate, поток: srotas), согласно традиционной метафоре, сравнивающей достижение просветления с переходом бурной реки. Тот, кто входит в поток, открывает свои глаза дхарме (dharmacakṣus, Pāli dhammacakkhu).

Вошедшим в поток гарантируется просветление не больше чем через семь перерождений, а может и скорее. При этом они уже не будут перерождаться в несчастных мирах адских существ, претов или животных .

Войти в поток можно став праведным человеком, узнав о Дхарме, добившись правильного состояния ума и живя в соответствии с дхармой.

Тот, кто вошёл в поток, получает подкрепление своему интеллекту от учения Будды (samyagdṛṣṭi или sammādiṭṭhi, «правильное воззрение»), он следует буддийской морали (шила) и почитает Три драгоценности (Будда, Дхарма и Сангха).

Однажды-возвращающиеся

Сакадагамины (sakṛdāgāmin, пали: sakadāgāmī) или экавичика (тиб. барчечикпа, букв. "только с одним препятствием") - это те, кто ещё один раз вернутся. Такие будут ещё ровно один раз рождены в мире людей, а потом станут архатами.

Невозвращающиеся

Третьей стадией являются анагамины (anāgāmin, пали: anāgāmī), то есть те, кто уже не придёт. Невозвращающиеся уже не вернутся в мир людей или любой мир ниже его после смерти. Они будут рождены в Сфере форм в мирах Шудхаваса (то есть в чистых обителях), откуда они достигнут нирваны. Некоторые из них могут переродиться в более высоких мирах Шудхавасы, но они уже не переродятся в низших мирах.

Анагамины уже сбросили пять препятствий, которые связывают его сознание с сансарой. Они уже частично просветлённые, и им остаётся достичь совершенства и прийти к полному просветлению.

Архаты

Четвёртая стадия -архат, полностью просветлённые, кто полностью освободился от оков и кто после своего ухода (санскрит: parinirvāṇa ^IAST, пали: parinibbāna) не будет рождён ни в одном миру сансары.

Литература

Типитака.

Суттанипата. Пер. Н. Герасимова. М. 1983.

Джатаки. Пер. Б. Захарьина. М. 1979.

Милиндапаньха. Пер. А. Парибка. М. Наука. 1989.

Буддизм. Словарь. М. 1995.

См. также

• Буддийская космология

Отрывок, характеризующий Четыре стадии просветления

А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.