Четырнадцать часов

Четырнадцать часов
Fourteen Hours
Жанр	Драма Триллер
Режиссёр	Генри Хэтэуэй
Продюсер	Сол С. Сигел
Автор сценария	Джон Пэкстон Джоэл Сэйр (история)
В главных ролях	Ричард Бейсхарт Пол Дуглас Барбара Бел Геддес Дебра Пейджет Агнес Мурхед
Оператор	Джо МакДоналд
Композитор	Альфред Ньюман
Кинокомпания	Двадцатый век Фокс
Длительность	92 мин
Страна	США США
Язык	английский
Год	1951
IMDb	ID 0043560
Выход фильма «Четырнадцать часов» (оригинальное название — Fourteen Hours)

К:Фильмы 1951 года

«Четырнадцать часов» (англ. Fourteen Hours) — драматический триллер режиссёра Генри Хэтэуэя, вышедший на экраны в 1951 году.

Фильм рассказывает о попытках полиции, родственников и близких спасти молодого человека, который решил покончить жизнь самоубийством, спрыгнув с пятнадцатого этажа нью-йоркской гостиницы. Сценарий написал Джон Пэкстон на основе статьи Джоэла Сэйра в журнале «Нью-Йоркер». «Хотя во вступительных титрах фильма сообщалось, что история и изображаемые персонажи „полностью вымышлены“, фильм, как и рассказ Сэйра, основан на реальном случае самоубийства Джона Уильяма Уарда. 26-летний Уард выбросился с 17-го этажа нью-йорской гостиницы 26 июля 1938 года после продолжительной попытки полиции спасти его».

Фильм снят в характерном для Хэтэуэя полудокументальном стиле «непосредственно на улицах Нью-Йорка, к участию в массовых сценах на улицах города было привлечено более 300 статистов».

Фильм и его создатели добились широкого признания в профессиональной среде. В 1951 году Хэтэуэй был номинирован на Золотой лев Венецианского кинофестиваля. В 1952 году фильм получил номинации на премию БАФТА как лучший фильм и на Оскар за лучшую художественную постановку (Лайл Р. Уиллер, Леланд Фуллер, Томас Литтл, Фред Джей Роуд), а сценарист фильма Пэкстон был номинирован Гильдией писателей Америки на премию за лучший сценарий.

Несмотря на серьёзную рекламу фильма и в основном благоприятные отзывы критики, фильм канул в безвестность довольно быстро, и впоследствии редко демонстрировался или становился предметом обсуждения, впрочем как и судьба Джона Уильяма Уарда.

Сюжет

Однажды утром официант гостиницы в Нью-Йорке доставляет завтрак в номер одному из постояльцев. Отсчитав сдачу, официант обнаруживает, что его клиент исчез из комнаты. После недолгих поисков официант с ужасом видит, что молодой человек, с которым он должен рассчитаться (Ричард Бейсхарт), стоит за окном на выступе здания на пятнадцатом этаже. С улицы молодого человека замечает полицейский, управляющий движением, по имени Чарли Даннигэн (Пол Дуглас). Он стремительно поднимается в гостиничный номер и, высунувшись в окно, пытается отговорить молодого человека от опрометчивого шага. Хотя ему удаётся установить с ним контакт и втянуть в разговор, приехавшая по вызову бригада полицейских прерывает их разговор, а старший офицер полиции Москар (Говард Да Сильва) приказывает Даннигэну вернуться на своё место патрулирования. Однако после того, как молодой человек отказывается разговаривать с другими полицейскими и специально вызванными психиатрами, Москар приказывает найти и вернуть Даннигэна. Проинструктированный профессиональными психиатрами, Даннигэн возобновил разговор с молодым человеком. Тем временем под окнами гостиницы начинает собираться народ, вскоре подъезжают пожарные и другие экстренные службы, все близлежащие улицы перекрывают. Пожарные разворачивают внизу спасательное полотно, однако при падении с такой высоты оно будет не способно удержать человека.

Вскоре полиция выясняет, что молодого человека зовут Роберт Косик, и привозит в гостиницу его мать (Агнес Мурхед). Мать вступает в разговор с сыном, однако вскоре её страстное желание спасти его переходит в истерику, что как будто только усиливает желание Роберта покончить с собой. Через некоторое время привозят отца Роберта (Роберт Кит), который не живёт с семьёй уже много лет. В гостиничном номере на глазах у полиции мать Роберта начинает обвинять отца в том, что он разрушил семью и не помогал ей воспитывать сына. Тем временем Даннигэн уговаривает Роберта побеседовать с отцом, которого он ненавидит с подачи матери, и по возможности, примириться с ним. Пока отец пытается разговаривать с Робертом, Даннигэн выясняет у матери, кто такая Вирджиния, которую упомянул Роберт. Оказывается, что это его невеста, с которой он расстался некоторое время назад. Полиция срочно посылает за Вирджинией, которая живёт и учится в соседнем штате.

Тем временем, внизу под окнами гостиницы собирается огромная толпа народу, которая начинает жить своей жизнью. Таксисты, застрявшие в пробке, ради забавы делают ставки на то, когда парень прыгнет. Молодой клерк по имени Дэнни (Джеффри Хантер) заводит знакомство с молодой офисной сотрудницей Рут (Дебра Пейджет), случайно оказавшись рядом с ней в толпе. Из адвокатского бюро напротив гостиницы за Робертом наблюдает молодая красивая женщина (Грейс Келли), которая прибыла для подписания документов о разводе, разделе детей и имущества. Однако под впечатлением от разыгрывающейся трагедии в доме напротив, она отказывается от развода и воссоединяется с мужем.

Через некоторое время Даннигэну удаётся убедить Роберта, что он освободит для него гостиничный номер от всех людей, с тем, чтобы тот мог поесть и немного отдохнуть. Эта уловка почти срабатывает, однако когда Роберт уже ступает в комнату, туда неизвестно откуда врывается безумный проповедник, который начинает посылать зловещие пророчества с пугающими жестами. Полиция его быстро нейтрализует, однако Роберт от страха вновь выбирается в окно и занимает своё место на выступе здания.

После этого эпизода Даннигэн теряет доверие Роберта, и ему долго не удаётся восстановить с ним контакт. Тем временем, полиция предпринимает и другие попытки снять Роберта. В частности, с верхнего этажа на качелях спускают полицейского, который должен схватить Роберта и удерживать его в своих объятиях. Однако, увидев этот манёвр, молодой человек чуть было не срывается вниз, и в результате полиция вынуждена отменить операцию. Вместо этого полиция заносит в здание огромную сеть и разворачивает её этажом ниже, чтобы поймать в неё Роберта в случае падения.

В процессе общения членов семьи с полицией и прессой выясняется, что мать Роберта была талантливой музыкантшей и могла сделать очень успешную карьеру, однако в 19 лет забеременела. После этого её карьера рухнула, как и все её жизненные планы. Во всех своих бедах она стала винить отца, что в итоге и привело к их расставанию. Истеричная мать с детства прививала у Роберта ненависть к отцу, и такое воспитание матери повлияло на то, что Роберт стал очень нервным, уединённым и неуверенным в себе человеком. Его разрыв с Вирджинией также стал следствием его неуверенности в себе и в её чувствах по отношению к нему.

С наступлением темноты полиция привозит Вирджинию (Барбара Бел Геддес), которая подтверждает Роберту, что, несмотря на расставание, она по-прежнему любит его. Чтением любовных писем и романтическими разговорами ей удаётся улучшить состояние Роберта. Затем в дело вновь вступает Даннигэн, который рассказывает о своей семье, о рыбалке и о том, как они приятно будут вместе проводить время. Роберт уже готов вернуться в комнату, однако в этот момент какой-то парень внизу случайно задевает выключатель огромного юпитера. Мощный луч света резко освещает Роберта и слепит ему глаза, в результате чего молодой человек теряет равновесие и падает вниз, однако попадает в расставленную полицией сеть. Роберта затаскивают в номер, а Дэннигэн в сопровождении прибывших жены и сына выходит из гостиницы. За этой сценой наблюдает воссоединившаяся обнимающаяся пара, а Дэнни и Рут уходят, взяв друг друга за руки.

В ролях

• Ричард Бейсхарт — Роберт Козик
• Пол Дуглас — Чарли Даннигэн
• Барбара Бел Геддес — Вирджиния Фостер
• Дебра Пейджет — Рут
• Агнес Мурхед — Кристин Хилл Козик
• Роберт Кит — Пол Козик
• Говард Да Сильва — заместитель шефа полиции Москар
• Джеффри Хантер — Дэнни Клемпнер
• Мартин Гэйбел — Доктор Страусс
• Грейс Келли — Миссис Луиз Энн Фуллер

Историческая основа и сценарий фильма

По информации сайта Turner Classic Movies, история фильма была основана на реальном случае самоубийства Джона Уильяма Уарда, 26-летнего человека, который спрыгнул с 17-го этажа гостиницы «Готем» в Нью-Йорке 26 июля 1938 года, после того, как простоял одиннадцать часов на выступе здания. Дорожный полицейский, выдавая себя за коридорного гостиницы, пытался уговорить Уарда на том основании, что его уволят с работы, если Уард не вернётся с выступа обратно в помещение. Уарда, который до этого уже предпринимал попытки покончить жизнь самоубийством, также умоляла отказаться от своего намерения его сестра. Но все усилия уговорить Уарда ни к чему не привели, и в конце концов Уард прыгнул вниз. Полиция развернула специальную сеть для его поимки, но её площадь оказалась недостаточной для предотвращения падения. В нескольких кварталах вокруг места происшествия было остановлено движение, и тысячи зрителей наблюдали за развитием событий с земли.

В 1951 году Джоэл Сэйр опубликовал в журнале «Нью-Йоркер» статью, документально описывающую события 26 июля 1938 года. На её основе сценарист Джон Пэкстон, известный по фильму нуар «Перекрёстный огонь» (1947), написал сценарий, придав событиям художественную трактовку и внеся в них некоторые изменения. В частности, он переименовал гостиницу «Готэм» в гостиницу «Родни», а также поменял имена Джона Уильяма Уарда и Чарльза Гласко на Роберт Козик и Чарли Даннигэн соответственно.

Режиссёр и исполнители ролей в фильме

К 1950 году Хэтэуэй «наслаждался значительным успехом после проката нуаровых триллеров „Дом на 92-й улице“ (1945), „Поцелуй смерти“ (1947) и „Звонить Нортсайд 777“ (1948), в которых широко использовалось реальная городская среда с добавлением слоя неприукрашенного правдоподобия». Для работы над фильмом Хэтэуэй «привёл небольшую армию из 175 актёров и техников для проведения съёмок на улицах Нью-Йорка»".

Роль психически неуравновешенного Роберта Козика была отдана голливудскому новичку Ричарду Бейсхарту. Бейсхарт был известен по ролям в фильмах нуар «Он бродил по ночам» (1948) и «Напряжённость» (1949), а впоследствии сыграл в фильмах Федерико Феллини «Дорога» (1954) и «Мошенничество» (1955), а также в эпических драмах «Титаник» (1953) и «Моби Дик» (1956). Несмотря на то, что у него был постоянный дублёр, в течение 50-дневного съёмочного периода Бейсхарт был вынужден простоять практически на одном месте на выступе здания почти триста часов.

Бейсхарта дублировал непрофессиональный актёр Ричард Лаковара, который стоял вместо него в продолжительных эпизодах на выступе здания, специально расширенном, чтобы минимизировать риск падения. Лаковару удерживал спрятанный под одеждой защитный пояс, который был соединён со спасательным тросом.

Роль офицера полиции и приветливого семьянина получил тяжеловатый и неуклюжий характерный актёр Пол Дуглас, известный по комедийным ролям, а также по нуаровым драмам «Паника на улицах» (1950) и «Стычка в ночи» (1952)

Для исполнения ролей второго плана были привлечены несколько многообещающих голливудских новичков, среди них Джеффри Хантер, Дебра Пейджет и Грейс Келли, а также опытные ветераны Агнес Мурхед, Роберт Кит, Говард Да Сильва и Джефф Коури.. Для Хантера и Келли, а также характерной актрисы Джойс Ван Пэттен, эта картина стала дебютом на большом экране.

Грейс Келли в своём первом фильме появляется в очень небольшой роли как одна из многочисленных свидетельниц происходящего, которая собирается разводиться. Хотя игра Келли осталась сравнительно незамеченной, вскоре она сделал успешную карьеру в кино, сыграв в прославленном вестерне «Ровно в полдень» (1952), а также в фильмах Хичкока «В случае убийства набирайте «М»» (1954) и «Окно во двор» (1954).

Театральная актриса Барбара Бел Геддес, до этого зарекомендовавшая себя ролями в фильмах нуар «Длинная ночь» (1947), «Пленница» (1949) и «Паника на улицах» (1950), была выбрана на роль возлюбленной Козика. Интересно, что после этой картины она не играла в кино в течение семи лет, пока в 1958 году не снялась в фильме Альфреда Хичкока «Головокружение».

Финал фильма

Для фильма было снято два варианта окончания: в одном из них Козик падает и разбивается как раз в тот момент, когда пожарные растягивают сеть, чтобы его поймать (подобно тому, как это было в неудавшейся попытке спасения в 1938 году), а в другом его спасают. Хэтэуэй предпочитал правдивый, грустный финал, но как раз в день, когда проходил предварительный просмотр фильма, дочь президента «Двадцатый век Фокс» Спироса Скураса выпрыгнула из окна и разбилась. Подавленный горем, Скурас хотел вообще отказаться от проката фильма и поставить его на полку, однако студия в конце концов выпустила фильм шесть месяцев спустя с обнадёживающим хорошим концом.

Оценка критики

Кинокритик Босли Кроутер в «Нью-Йорк таймс» высоко оценил фильм, назвав его «необычным, тщательно проработанным и удивительно лаконичным», который соединил в себе «захватывающий саспенс, увлекательную драму и элементы острой социальной критики». Адам Брегман охарактеризовал фильм как «захватывающую историю, взятую из заголовков газет своего времени и мастерски поставленную Хэтэуэем». Сходную оценку дал фильму и Деннис Шварц, назвав фильм «захватывающим триллером, снятым как документальный фильм». Шварц подчеркнул также, что фильм «развивается в том же ключе, что и „Туз в рукаве“ (1951) Билли Уайлдера. Он идёт по стопам „Туза в рукаве“, строя большую часть напряжения через реакцию свидетелей, жителей Нью-Йорка, для которых этот случай превращается в жестокое развлечение». Журнал «TimeOut» резюмировал словами, что эта «головокружительная мелодрама выполнена в профессиональном сдержанном журналистском стиле», а, сравнивая фильм с нуаром «Туз в рукаве», указал на то, что «акцент в картине сделан в такой же степени на дела наблюдающих за самоубийцей, как и на положение его самого».

Критики положительно оценили режиссёрскую работу Генри Хэтэуэя. Кроутер написал, «что очень точная постановка Хэтэуэя полна энергии», «демонстрируя горячее биение и сурово откровенный срез жизни большого города». Шварц заявил, что фильм «хорошо сделан и наполнен документальными подробностями, что придаёт ему убедительный вид». Журнал «Variety» обратил внимание на то, что режиссёру удалось добиться «саспенса в полном объёме».

Особое внимание обратила на себя необычная композиция и сюжет картины, достигнутые во многом благодаря сценарию Джона Пэкстона. Брегман подчеркнул, что «эта уникальная и по большей части забытая драма… включает в себя несколько историй, развивающихся вокруг основной интриги». Кроутер отметил, что «Пэкстон… не остановился только на одной истории. Человек на выступе становится не более чем основой, вокруг которой разворачивается акробатическая драма с переворотами. И это нарастающая драма — обычного дорожного регулировщика, матери и отца бедного парня, приведённых умолять его, неистовые неумелые попытки спасения психически нездорового человека, жестокая толпа на улице — всё это вместе создаёт эмоциональный подъём и фон для глубоких переживаний героя, вызванные несчастной жизнью родителей и развалившимся домом». Кроутер пишет, что «почти столь же трогательно показана жизнь простого нью-йоркского копа, который оказывается самым близким к человеку на выступе». Кроутер продолжает: «Вокруг них (двух героев) раскручивается драма с участием репортёров и бессердечных радиокомментаторов, любопытной толпы, взирающий с замиранием сердца от ужаса или просто в ожидании спектакля со смертельным концом». Брегман отмечает, что в круговорот событий вовлечены «многие, начиная от группы раздражённых таксистов, застрявших в пробке, до молодой пары, у которой завязываются отношения во время этого события, и безумного псевдо-священника». Кроутер подводит итог: «Если не считать одного маленького уличного случая с наблюдающими парнем и девушкой из банального эпизода в адвокатском офисе, то в остальном плотная ткань этой драмы соткана великолепно».

Основные актёрские работы также получили в целом положительную оценку. Так, Кроутер написал, что «в роли „прыгуна“ Ричард Бейсхарт выполняет потрясающую мучительную работу на площади одного квадратного фута актёрского пространства», а «Variety» отметил, что «Бейсхарт выглядит крепко». Однако Брегман придерживается иного мнения, написав, что «у Бейсхарта тяжёлая роль, и он не вполне с ней справляется, он выглядит настолько подавленным, что просто мямлит свой текст. Его персонаж совсем не столь силён и интересен, как у Дугласа».

По мнению Брегмана, «Дуглас великолепен в раскрытии искренней теплоты своего персонажа», сходного мнения придерживается Кроутер, отметив, что Дуглас «играет доброго полицейского, который использует свои скромные возможности разума и терпения», чтобы найти выход из этого странного дела. Однако «Variety» придерживается мнения, что «Дуглас делает своего полицейского неуклюжим и играет слабо».

Кроутер отметил также игру Агнес Мурхед, написав, что она «великолепна в роли невротической матери человека на выступе», такого же мнения придерживается и «Variety»: "Мурхед сильно играет роль эгоистичной матери, а Роберт Кит достигает её отличного уровня в роли отца. Брегман также считает, что «Мурхед и Кит придают усиление страдающему образу главного героя, в то время, как полиция предпринимает много разнообразных и неудачных попыток схватить или уговорить его». Отметив также игру Барбары Бел Геддес в роли возлюбленной и Мартина Гейбела в роли психиатра, Кроутер заключает, что эти актёры — «лишь немногие из тех, кто придаёт фильму уникальный облик и достоверность, делая его превосходным американским фильмом».

Ссылки

[www.imdb.com/title/tt0043560/?ref_=fn_tt_tt_1 Четырнадцать часов] на сайте IMDB

[www.allmovie.com/movie/fourteen-hours-v92238 Четырнадцать часов] на сайте Allmovie

[www.rottentomatoes.com/m/14_hours/ Четырнадцать часов] на сайте Rotten Tomatoes

[www.tcm.com/tcmdb/title/75543/Fourteen-Hours/ Четырнадцать часов] на сайте Turner Classic Movies

[www.youtube.com/watch?v=Sjgmfjd0FDY Четырнадцать часов] трейлер на сайте YouTube

Отрывок, характеризующий Четырнадцать часов

– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.