Русский четырёхгранный игольчатый штык

Русский четырёхгранный игольчатый штык — холодное колющее оружие, примыкаемое к стволу винтовок Бердана («Берданка») и Мосина («Трёхлинейка»), к карабину Мосина образца 1944 года и к самозарядному карабину Симонова образца 1945 года (СКС, «Симоновка»). В литературе часто встречается и другое название — Русский штык.

История

Казнозарядная винтовка системы Горлова-Гуниуса («система Бердан № 1») проектировалась русскими офицерами полковником Горловым и капитаном Гуниусом в США и пристреливалась без штыка. Горлов как специалист военного дела по своему усмотрению выбрал для винтовки русский традиционный игольчатый трёхгранный штык, который устанавливался под стволом огнестрельного оружия. Так как штык игольчатого типа имеет преимущество при штыковом бое в плотном строю, а игольчатая форма штыка уменьшает шанс увязания в теле противника и повышает пробиваемость. Также игольчатый штык имел массу намного меньше, чем у аналогичного по габаритам клинкового штыка (примкнутый клинковый штык увеличивает нагрузку именно на переднюю часть ствола оружия, снижается точность стрельбы стоя и с колена), при игольчатых гранёных штыках, где шейка отклоняет лезвие на некоторое расстояние от оси канала ствола, стрельба не представляет проблем. Другое преимущество большая длина перед клинковым штыком, так как общая длина ружья (винтовки) со штыком должна быть таковой, чтобы пехотинец мог на безопасном расстоянии отразить сабельный удар кавалериста. После проведённых стрельб с трёхгранным штыком, оказалось, что пуля уходит от точки прицеливания при поражении цели. После этого был спроектирован более прочный игольчатый четырёхгранный штык. Этот штык, как и на предыдущих винтовках Русской армии, для компенсации деривации был помещён справа от ствола.

Игольчатый четырёхгранный штык принят на вооружение Русской армии в 1870 году, использовался с 4,2-линейной пехотной винтовкой образца 1870 года («система Бердан № 2») и, чуть видоизменённый, к драгунской версии этой же винтовки.

«... снова возбуждён вопрос о замене штыков тесаками ... по примеру пруссаков. Три раза уже был обсуждаем этот вопрос лицами компетентными: все единогласно отдавали преимущества нашим штыкам и опровергали предположения государя, чтобы штыки примыкались к ружьям только в то время, когда предоставится надобность действовать холодным оружием. И несмотря на все прежние доклады в таком смысле, вопрос снова поднимается в четвёртый раз. С большой вероятностью, тут можно предполагать настояния герцога Георга Мекленбург-Стрелицкого, который не может допустить, чтобы у нас что-либо было лучше, чем в прусской армии».

— Отрывок из дневника Д. А. Милютина, за 14 марта 1874 года.

В 1891 году появилась новая модификация штыка к винтовке Мосина принятой на вооружение в том же году.

Имеется несколько модификаций:

• крепление к винтовке хомутиком;
• крепление к винтовке пружинной защелкой;
• крепление к винтовке пружинной защелкой с намушником;
• и так далее.

Остриё имело заточку в форме отвёртки. Ранения, наносимые четырехгранным игольчатым штыком, были тяжелее чем нанесённые штык-ножом, имели большую глубину и малое входное отверстие, поэтому ранение сопровождалось сильным внутренним кровотечением, из-за чего штык осуждался как негуманный.

Империя вступила в Великую войну и русский штык перестал быть только русским, трофейные русские 3-линейные винтовки образца 1891 года («система Мосина», «Мосинка») массово использовали вооружённые силы Германии, Австро-Венгрии и Болгарии.

Ещё в первую мировую войну проявились недостатки четырёхгранного штыка — при позиционной войне, в окопе, в лесу штык часто мешал солдатам. Отмечена также повышенная хрупкость штыка.

В 1930 году с модификацией «трёхлинейки» был и модифицирован штык. Четырёхгранный штык оставался на вооружении Красной Армии вплоть до Великой Отечественной войны, не в последнюю очередь из-за экономии средств на перевооружение стрелковых частей более современным штык-ножом.

В 1944 году принимается на вооружение новый 3-линейный карабин, он имел также игольчатый штык, но другой конструкции Н. С. Сёмина. Штык был зафиксирован на карабине и откидывался вперёд при необходимости, он был выбран в результате конкурса из 8 штыков как наиболее подходящий. Этим штыком оснастили карабин образца 1938 года, после чего карабин получил название «карабин образца 1944 года».

Игольчатый четырёхгранный штык неотъёмный, складной, был в комплекте самозарядного карабина Симонова, образца 1945 года, хотя вскоре после начала производства, был заменён на ножевидный.

Игольчатый четырёхгранный штык после Великой Отечественной войны оставался на складах неприкосновенного запаса (НЗ) долгое время вместе с винтовкой и карабином Мосина различных модификаций.

См. также

• 6Х2 — штык-нож к автоматам АК и АКМ
• 6Х3 — штык-нож к автомату АКМ
• 6Х4 — штык-нож к автоматам АКМ и АК74
• 6Х5 — штык-нож к автоматам АК74 и АН-94

Литература

• Александр Люгарр, «Руководство фехтования на штыках», 1905 год.
• «Руководство по рукопашному бою», Воениздат, Москва.
• Юрий Максимов, «Просто берданка» // журнал «Мастер-ружьё», № 12 (141), декабрь 2008. стр. 36 — 41
• Андрей Данько,Константин Лыков, «Русский штык. Штыки к винтовкам и карабинам С. И. Мосина», 2015 год.

Ссылки

• [topwar.ru/33946-russkiy-shtyk.html Сайт Военное обозрение, Русский штык.]
• [www.megasword.ru/index.php?pg=901 Четырёхгранный штык к винтовке Мосина обр. 1891 г.]
• [primamedia.ru/news/447669/ Сайт примамедия «Книга "Русский штык" открыла тайну винтовочных штык-ножниц, созданных во Владивостоке».]
• [youtube.com/watch?v=BqUapMj29Bg Штык к винтовке Мосина образца 1891/1930г.] на YouTube

Отрывок, характеризующий Русский четырёхгранный игольчатый штык

– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.