Чехословацкая новая волна
Поделись знанием:
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
Чехословацкая новая волна (Чешская новая волна; чеш. Československá nová vlna, Česká nová vlna) — термин, используемый для обозначения поколения чехословацких деятелей искусства кино, расцвет творчества которых пришёлся на 60-е годы ХХ века.
Для творчества режиссёров «Новой волны» характерно разнообразие жанров: лирика, комедия, трагикомедия, гротеск, историческое и военное кино. Часты экспрессионистские и сюрреалистические мотивы кафкианского типа, чёрный юмор, импровизация и тщательно прописанные диалоги главных героев. Одной из первых лент Чехословацкой новой волны, замеченной критиками, стала работа словацкого режиссёра Штефана Угера «Солнце в сети» («Slnko v sieti», 1962).
Представителями течения стали молодые режиссёры, многие из которых были выпускниками факультета кино (FAMU) Пражской академии музыкального искусства. Наиболее влиятельные мастера нового направления: Милош Форман, Вера Хитилова, Иван Пассер, Ярослав Папоушек, Антонин Маша, Павел Юрачек, Иржи Менцель, Ян Немец, Яромил Йиреш, Эвальд Шорм, Войтех Ясны, Ян Шмидт, Юрай Герц, Юрай Якубиско, Ян Кадар, Эло Гаветта.
Основные работы Чешской новой волны
- Лимонадный Джо, или Лошадиная опера / Limonádový Joe aneb Koňská opera (Олдржих Липский, 1964)
- Чёрный Пётр / Černý Petr (Милош Форман, 1963)
- О чём-то ином / O něčem jiném (Вера Хитилова, 1963)
- Вот придёт кот / Až přijde kocour (Войтех Ясны, 1963)
- Алмазы ночи / Démanty noci (Ян Немец, 1964)
- Интимное освещение / Intimní osvětlení (Иван Пассер, 1965)
- Магазин на площади / Obchod na korze (Ян Кадар, Эльмар Клос, 1965)
- Поезда под пристальным наблюдением / Ostře sledované vlaky (Иржи Менцель, 1966)
- Маргаритки / Sedmikrásky (Вера Хитилова, 1966)
- О торжестве и гостях / O slavnosti a hostech (Ян Немец, 1966)
- Любовные похождения блондинки / Lásky jedné plavovlásky (Милош Форман, 1966)
- Шутка / Žert (Яромир Йиреш, 1966)
- Повозка в Вену / Kocár do Vídne (Карел Кахиня, 1966)
- Бал пожарных / Hoří, má panenko (Милош Форман, 1968)
- Все добрые земляки / Vsichni dobrí rodáci (Войтех Ясны, 1968)
- Сжигатель трупов / Spalovač mrtvol (Юрай Герц, 1968)
- Дело для начинающего палача / Případ pro začínajícího kata (Павел Юрачек, 1969)
- Валерия и неделя чудес / Valerie a týden divů (Яромир Йиреш, 1969)
- Конец священника / Faráruv konec (Эвальд Шорм, 1969)
- Птицы, сироты и безумцы / Vtáčkovia, siroty a blázni (Юрай Якубиско, 1969)
См. также
Напишите отзыв о статье "Чехословацкая новая волна"
Ссылки
- [www.cinematheque.ru/post/136842/3 Статья Яна Лукеша]
- [rebels-library.org/news/2012/02/11/6-%D0%BF%D0%B8%D1%82%D0%B5%D1%80-%D1%85%D1%8D%D0%B9%D0%BC%D1%81-%D0%B2%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5-%D0%BA-%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B5-%D1%87%D0%B5%D1%85%D0%BE/ Питер Хэймс «Введение» к книге «Чехословацкая Новая Волна»]
|
Это заготовка статьи о кинематографе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Чехословацкая новая волна
– Да ты не видела?– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
