Чечвянский, Василий Михайлович

Василий Чечвянский
укр. Василь Михайлович Чечвянський
Имя при рождении:	Василь Михайлович Губенко
Псевдонимы:	Василий Чечвянский, Василий Грунский, Чечвянский-Колумб, Чеч., Вас. Чеч., Чиче, В. Ч.
Место рождения:	Хутор Чечва, недалеко от города Грунь Зиньковского уезда на Полтавщине, Российская империя (ныне Ахтырский район)
Род деятельности:	писатель
Жанр:	рассказ, юмореска, «усмишка»
Язык произведений:	украинский

Василий Михайлович Чечвянский (настоящее имя и фамилия — Василий Михайлович Губенко) (укр. Василь Михайлович Чечвянський, 11 марта (28 февраля по старому стилю) 1888, хутор Чечва близ городка Грунь Зеньковского уезда Полтавской губернии (ныне Ахтырский район Сумской области Украины) — 15 июля 1937, Киев) — советский украинский писатель, юморист и сатирик 30-х годов ХХ века. Взял себе литературный псевдоним Василий Чечвянский от хутора Чечва — места своего рождения.

Биография

Родился в многодетной (17 детей) крестьянской семье. Один из его младших братьев — Остап Вишня (Павел Михайлович Губенко), также стал известным в СССР писателем-юмористом и сатириком. Братья Василий и Павел закончили Грунскую начальную, а затем Зиньковскую двухгодичную школу в Полтавской губернии. Согласно существовавшему приказу киевского генерал-губернатора «о наборе мальчиков в фельдшерскую школу при Киевском госпитале» (с четырехлетним казëнным обучением) в 1902 году отец привез Василия в Киев, где он успешно сдал вступительные экзамены и был принят в фельдшерскую школу, которую закончил в 1906 году. Сдал экстерном экзамены за 8-й класс гимназии, начал службу в армии. Участник первой мировой войны. Фронтовик. Затем служил в Красной Армии, занимая ряд высоких интендантских должностей в Северо-Кавказском округе.

Во время службы в армии Василий Губенко начал заниматься литературным творчеством. Опубликовал на страницах военных газет ряд небольших фельетонов.

В начале 1924 года демобилизовался из РККА. Поселился в Ростове-на-Дону, где активно сотрудничал в местной печати как газетчик—фельетонист, а в конце того же года вернулся в тогдашнюю столицу Украины — Харьков. С этого времени он полностью посвятил себя журналистской и литературной деятельности, активно печатался в украинских газетах и журналах.

В начале 1925 года Василий Чечвянский — заведующий филиалом газеты «Известия» в Полтаве. В 1926 году вернулся в Харьков, поступил на работу в редакцию журнала «Красный перец», затем был назначен ответственным секретарëм этого журнала. Был членом ВУСПП.

По обвинению в участии в украинской контрреволюционной националистической фашистской организации, 2 ноября 1936 г. Василий Чечвянский был арестован. 14 июля 1937 в Киеве выездная сессия Военного трибунала Верховного суда СССР на основании ст. в. 54-8, 54-11 УК УССР вынесла приговор о расстреле Василия Чечвянский и на следующий день — 15 июля 1937 года, его казнили. Репрессиям подверглась и вся семья Чечнянского — жена и сыновья.

В 1957 году Василий Чечвянский был реабилитирован.

Избранные произведения

• сборники юморесок
  • «Цари природы» (1928)
  • «Ех, товарищи …» (1928)
  • «Кадило» (1929)
  • «Между прочим» (1929)
  • «Переливание крови» (1929)
  • «Оздоровление аппарата»
  • «Оскудение»
  • «Фактор» (1930)
  • «Не вам говоря» (1930)
  • «Пародии» (1930)
  • «Республиканцы» (1930)
  • «Несчастные» (1933)
  • «Утилю путевку» (1934)

По реабилитации вышли его сборники «Избранные юморески» и «Мягкий характер» (1959). В 1990 году в библиотечке журнала «Огонёк», на русском языке — «Ответственность момента».

Ссылки

• [www.muza.in.ua/inkognito/96-jjomu-prishili-literaturni-pomilki.html Йому «пришили» літературні помилки] (укр.)

Отрывок, характеризующий Чечвянский, Василий Михайлович

«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.