Чешские племена

Чешские племена — группа западнославянских племен, жившая в районе Чешской котловины рядом с племенами лехитов и лужичан. Название является условным, так как в летописях нигде не встречается племя «чехи» само по себе (в отличие от тех же полян), но если оно и существовало, то было немногочисленным. До сих пор непонятна этимология названия этнонима Чехи — возможно, это сокращенная форма слова *čelověkъ, то есть «член рода».

Заселение славянами Чехии

Продвижение славян в Чехию относится к 1-й половине VI в., что надёжно подтверждается распространением здесь пражско-корчакской керамики. После ухода лангобардов в 568 году из Центральной Европы в Северную Италию славяне пражско-корчакской группы широко расселяются в бассейне верхнего течения Лабы; именно эти переселенцы и положили начало раннесредневековым чешским племенам.

Известны следующие чешские племена:

• чехи (Češi) — Средняя Чехия, по обоим берегам Влтавы;
• литомержичи (Litoměřici) — к северу от чехов, на правом берегу Лабы;
• дечане (Děčané) — к северу от литомержичей, на правом берегу Лабы;
• лемузы (Lemuzi) — к западу от дечан, на левом берегу Лабы;
• лучане (Lučané) — к северо-западу от чехов, в нижнем течении Огрже;
• седличане (Sedličané) — к западу от лучан, в среднем течении Огрже;
• гбаны (Hbané) — к западу от седличан, в верхнем течении Огрже;
• тугошть (Tuhošť), или домажличи (Domažlici) — Западная Чехия;
• дудлебы (Doudlebové) — Южная Чехия;
• зличане (Zličané) — к востоку от чехов;
• пшоване (Pšované) — к северо-востоку от чехов, на правом берегу Лабы;
• хорватцы (Charvátci) — к северо-востоку от пшован;
• хорваты (Charváti), или «чёрные хорваты» — к востоку от хорватцев и зличан.

На юго-востоке от чешских племён расселялись мораване (Moravané). На северо-востоке жили славянские племена Силезии: слензане (Slezané), дедошане (Dědošané), бобряне (Bobřané), требовяне (Třebované).

В процессе заселения нынешней территории Чехии славянами имели место смешение и перегруппировка населения, причём к основному пражско-корчакскому массиву добавились переселенцы из антских земель. Если названия дудлебов и хорватов находят параллели в других частях славянского мира, то большинство названий других племён образованы от местных топонимов (так что эти племена были территориальными новообразованиями). При этом регионы расселения чешских племён практически не выделяются на основании археологических материалов, то есть вся совокупность этих племён представляла собой культурное единство.

Письменные упоминания

Часть чешских племен упоминается в книге анонимного автора X в.:

Také Morava, Karvati, Sorbin, Lučanin, Ljachin, Krakar, Bojmin jsou pokládáni za potomky Dodanin"

В Пражском документе 1086 года, описывающем границы пражского епископства, были упомянуты:

Occidentem versus…Lucsane, Daciane…Ad Aquilonem…Psouane, Crouati et altera Chrouati, Zlasane, Trebouane, Bolorane etc.,

На этот же документ опирался и Козьма Пражский:

Pragensis episcopus Gebhardus saepe confratribus suis et Coepiscopis cae terisque Principibus nostris, ac novissime nobis conquestus est, quod Pragensis Episcopatus, qui ab initio per totum Bohemiae ac Moraviae Ducatum vnus et integer constitutus […] Termini autem eius (Pragensis sedis) occidentem versus hii sunt: Tugast, qui tendit ad medium fluminis Chub, Zelza, Zedlica Zedlicane, Liusena Lucsane, Dasena Daciane, Liutomerici Lutomirici, Lemuzi vsque ad mediam sylvam, qua Bohemia limitatur. Deinde ad aquilonalem hii sunt termini: Psouane, Ghrouati [Crouati] et altera Chrouati, Zlasane, Trebouane, Boborane, Dedosese Dedosesi usque ad mediam sylvam, qua Milcianorum occurrunt termini. Inde ad orientem hos fluvios habet terminos: Bug scilicet et Ztir cum Krakouia [Krakova] civitate, provinciaque, cui Wag nomen est, cum omnibus regionibus ad praedictam urbem pertinentibus, que Krakow est. Inde Ungarorum limitibus additis, usque ad montes, quibus nomen est Tritri [Tatri], dilatata procedit. Deinde in ea parte, quae Meridiem respicit, addita regione M o r a v i a usque ad fluvium, cui nomen est Wag, et ad mediam sylvam, cui nomen est Mudre [Muore], et eiusdem montis, eadem Parochia tendit qua Bavaria limitatur

Быт и хозяйство чешских племён

Большинство поселений чешских племён представляют собой селища, однако с VIII в. в большом количестве строятся городища, состоявшие из града и предградья. Типичным примером служит расположенное на территории зличан городище Либице (в X в. оно служило резиденцией княжеского рода Славниковичей, а в 995 г. перешло в руки Пржемысловичей). Славянское поселение здесь возникло уже в VI в., с конца VIII в. появились первые укрепления, и тогда же возникло предградье.

Основу хозяйственной деятельности чешских племён составляли земледелие и животноводство. Земледелие было пашенным — использовались рала (с железными наконечниками и без таковых), а в качестве тягловой силы выступали лошади и волы. При раскопках поселения Бржезно в долине реки Огрже (основанного лангобардами, которых в середине VI в. сменили славяне) обнаружен следующий состав зерновых культур: 46 % — пшеница, 32 % — ячмень, 11 % — рожь, 10 % — овёс, 1 % — просо. Что касается животноводства, то по найденным на том же поселении остеологическим материалам восстанавливается такой состав стада: крупный рогатый скот — 52 %, свиньи — 22 %, овцы — 11 %, лошади — менее 2 %, куры — 10 %, утки — 2 %.

Погребальные памятники чешских племён VIII—X вв. представлены грунтовыми могильниками с трупоположениями. В типичном грунтовом могильнике, раскапывавшемся у села Башть под Прагой, имелось около сотни могил. Некоторые из них обозначены на поверхности выкладкой отдельных камней по их контурам; есть и могилы с каменными плитами, на которых выбиты кресты. Могилы содержат керамику, бусы (из стекла, янтаря или цветных металлов), бронзовые и серебряные височные кольца, серьги, железные ножи. В ареалах дудлебов и зличан встречаются курганные захоронения; в ранних курганах содержатся трупосожжения, которые с 1-й половины IX в. вытесняются трупоположениями, но вскоре отмирает и сам курганный обряд.

Как и для других славянских племён, входивших в пражско-корчакскую группировку, для женского головного убора чешских племён были характерны эсоконечные височные кольца — проволочные (или дротовые) кольца различного диаметра, у которых один конец завит в виде латинской буквы S. Носились они на висках одной или обеих частей головы, а прикреплялись, как правило, к налобной ленточной повязке или же к головному убору.

Исторические судьбы чешских племён

В 623—658 гг. чешские племена входили в состав обширного, но непрочного государства Само.

С начала IX в. чешские земли становятся объектом захватнических устремлений франкских феодалов. В 805 г. Карл Великий послал в Чехию большое войско, которое двигалось по трём направлениям, а затем соединилось на р. Огрже и продвинулось за Лабу. Там оно осадило град Канбург (Канина вблизи Мельника). В сражениях погиб князь «боэманов» Лехо, однако поход успехом не увенчался. Последующие походы привели, однако, к тому, что чешские племена согласились выплачивать дань Франкской империи. В 817 г. Людовик II Немецкий унаследовал — вместе с баварским престолом — притязания на Чехию.

В январе 845 года 14 чешских князей, решив принять христианство, прибыли в Регенсбург к Людовику II Немецкому и были по его приказу крещены. Однако уже в следующем году они напали на его войско, возвращавшееся из похода на Моравию (чем этот эпизод с чешским христианством и закончился).

Письменные источники IX в. упоминают о двух политических объединениях чешских племён — Богемском и Хорватском союзах. Согласно «Франкским анналам», в Богемском союзе вокруг чехов объединились литомержичи, лемузы, лучане, седличане, гбаны и зличане. Часть племён была включена в этот союз силой: так, «Хроника Козьмы Пражского» упоминает о победе на Туровском поле чешского войска во главе с Честимиром над войском лучан, возглавляемом князем Влатиславом.

В 880-е гг. чешские земли оказываются в подчинении у великоморавского князя Святополка [870—894]. Святополк избрал своим ставленником в Чехии среднечешского князя Борживоя из рода Пржемысловичей. Поскольку Борживой в 883 г. принял от архиепископа Мефодия крещение, сделав это без согласия сейма, то был низложен, а сейм выбрал другого князя — по имени Строймир. Однако в 884 г. Святополк вновь посадил своего ставленника на трон и утвердил его верховенство над прочими князьями; Борживой, одержав победу над сеймом, построил в 884—885 гг. на старом сеймовом поле свою крепость (современный Пражский Град).

Когда Борживой умер (889), Святополк сам занял чешский престол; однако после его смерти (894) Чехия отложилась от Великой Моравии и признала сюзеренитет восточно-франкского короля Арнульфа [887—899]. Во главе князей, которые в 895 г. принесли в Регенсбурге вассальную присягу восточно-франкскому королю Арнульфу, стояли некий Витислав и сын Борживоя Спытигнев I [894—915].

В X—XI вв. происходит процесс стирания различий между чешскими племенами, объединёнными под властью Пржемысловичей; племенная структура сходит со сцены, и постепенно формируется чешская народность, унаследовавшая название одного из племён.

Литература

• Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI — XII вв.) / Отв. ред. Г. Г. Литаврин. — М.: Наука, 1991. — 253 с. — ISBN 5-02-010032-3..
• Седов В. В.  Славяне: историко-археологическое исследование. — М.: Языки славянской культуры, 2002. — 624 с. — ISBN 5-94457-065-2..
• Sláma, J. Přínos archeologie k počátkům českého státu. — Sborník Národního muzea, řada A, sv. 37, 1983, č. 2—3. — S. 159—169.
• Sláma, J. Příspěvek k dějinám nejstarších slovanských hradišť na českém území. — Sborník Západočeského muzea v Plzni, Historie VIII, Plzeň, 1992. — S. 191—177.
• Třeštík, D. České kmeny, Historie a skutečnost jedné koncepce. — Praha: Studia mediaevalia Pragensia 1, 1988. — S. 129—143.
• Třeštík, D. Počátky Přemyslovců. — Praha, 1997. — S. 54—96.
• Turek, R. Die frühmittelalterlichen Stämmegebiete in Böhmen. — Praha, 1957.
• Turek, R. Čechy v raném středověku. — Praha, 1982.
• Vaněček, V. Prvních tisíc let … Předstátní společenská organizace a vznik státu u českých Slovanů. — Praha, 1949.

Отрывок, характеризующий Чешские племена

– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.
«Так вы до сих пор не замечали, как я прекрасна? – как будто сказала Элен. – Вы не замечали, что я женщина? Да, я женщина, которая может принадлежать всякому и вам тоже», сказал ее взгляд. И в ту же минуту Пьер почувствовал, что Элен не только могла, но должна была быть его женою, что это не может быть иначе.
Он знал это в эту минуту так же верно, как бы он знал это, стоя под венцом с нею. Как это будет? и когда? он не знал; не знал даже, хорошо ли это будет (ему даже чувствовалось, что это нехорошо почему то), но он знал, что это будет.
Пьер опустил глаза, опять поднял их и снова хотел увидеть ее такою дальнею, чужою для себя красавицею, какою он видал ее каждый день прежде; но он не мог уже этого сделать. Не мог, как не может человек, прежде смотревший в тумане на былинку бурьяна и видевший в ней дерево, увидав былинку, снова увидеть в ней дерево. Она была страшно близка ему. Она имела уже власть над ним. И между ним и ею не было уже никаких преград, кроме преград его собственной воли.
– Bon, je vous laisse dans votre petit coin. Je vois, que vous y etes tres bien, [Хорошо, я вас оставлю в вашем уголке. Я вижу, вам там хорошо,] – сказал голос Анны Павловны.
И Пьер, со страхом вспоминая, не сделал ли он чего нибудь предосудительного, краснея, оглянулся вокруг себя. Ему казалось, что все знают, так же как и он, про то, что с ним случилось.
Через несколько времени, когда он подошел к большому кружку, Анна Павловна сказала ему:
– On dit que vous embellissez votre maison de Petersbourg. [Говорят, вы отделываете свой петербургский дом.]
(Это была правда: архитектор сказал, что это нужно ему, и Пьер, сам не зная, зачем, отделывал свой огромный дом в Петербурге.)
– C'est bien, mais ne demenagez pas de chez le prince Ваsile. Il est bon d'avoir un ami comme le prince, – сказала она, улыбаясь князю Василию. – J'en sais quelque chose. N'est ce pas? [Это хорошо, но не переезжайте от князя Василия. Хорошо иметь такого друга. Я кое что об этом знаю. Не правда ли?] А вы еще так молоды. Вам нужны советы. Вы не сердитесь на меня, что я пользуюсь правами старух. – Она замолчала, как молчат всегда женщины, чего то ожидая после того, как скажут про свои года. – Если вы женитесь, то другое дело. – И она соединила их в один взгляд. Пьер не смотрел на Элен, и она на него. Но она была всё так же страшно близка ему. Он промычал что то и покраснел.
Вернувшись домой, Пьер долго не мог заснуть, думая о том, что с ним случилось. Что же случилось с ним? Ничего. Он только понял, что женщина, которую он знал ребенком, про которую он рассеянно говорил: «да, хороша», когда ему говорили, что Элен красавица, он понял, что эта женщина может принадлежать ему.
«Но она глупа, я сам говорил, что она глупа, – думал он. – Что то гадкое есть в том чувстве, которое она возбудила во мне, что то запрещенное. Мне говорили, что ее брат Анатоль был влюблен в нее, и она влюблена в него, что была целая история, и что от этого услали Анатоля. Брат ее – Ипполит… Отец ее – князь Василий… Это нехорошо», думал он; и в то же время как он рассуждал так (еще рассуждения эти оставались неоконченными), он заставал себя улыбающимся и сознавал, что другой ряд рассуждений всплывал из за первых, что он в одно и то же время думал о ее ничтожестве и мечтал о том, как она будет его женой, как она может полюбить его, как она может быть совсем другою, и как всё то, что он об ней думал и слышал, может быть неправдою. И он опять видел ее не какою то дочерью князя Василья, а видел всё ее тело, только прикрытое серым платьем. «Но нет, отчего же прежде не приходила мне в голову эта мысль?» И опять он говорил себе, что это невозможно; что что то гадкое, противоестественное, как ему казалось, нечестное было бы в этом браке. Он вспоминал ее прежние слова, взгляды, и слова и взгляды тех, кто их видал вместе. Он вспомнил слова и взгляды Анны Павловны, когда она говорила ему о доме, вспомнил тысячи таких намеков со стороны князя Василья и других, и на него нашел ужас, не связал ли он уж себя чем нибудь в исполнении такого дела, которое, очевидно, нехорошо и которое он не должен делать. Но в то же время, как он сам себе выражал это решение, с другой стороны души всплывал ее образ со всею своею женственной красотою.