Период Сражающихся царств

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Чжаньго»)
Перейти к: навигация, поиск
История Китая
Доисторическая эпоха
3 властителя 5 императоров
Династия Ся
Династия Шан
Чжоу
Восточная Чжоу Вёсны и Осени
Сражающиеся царства
Империя Цинь
(Династия Чу) — смутное время
Хань Западная Хань
Синь: Ван Ман
Восточная Хань
Троецарствие: Вэй, Шу, У
Западная Цзинь
16 варварских государств Восточная Цзинь
Южные и Северные Династии
Династия Суй
Династия Тан

Период Сражающихся царств (кит. трад. 戰國時代, упр. 战国时代, пиньинь: Zhànguó Shídài, палл.: Чжаньго шидай) — период китайской истории от V века до н. э. до объединения Китая Цинь Шихуанди в 221 до н. э. Этот период следует за периодом Вёсен и Осеней (Чуньцю) и считается частью правления династии Восточная Чжоу, хотя династия Чжоу прекратила существование в 256 до н. э., на 35 лет раньше создания Империи Цинь и окончания данного периода.

Этот период описан в первую очередь в поздней хронике «Стратегии Сражающихся царств» (кит. трад. 戰國策, упр. 战国策, пиньинь: Zhàn Guó Cè, палл.: Чжаньгоцэ). Хроники менее подробны, чем Цзочжуань, поэтому об этом периоде известно меньше, чем о Вёснах и Осенях.

Если в предыдущий период царства признавали формальное господство дома Чжоу и выступали в защиту «цивилизованных стран» (с домом Чжоу во главе) от «варварского» окружения, то в данный период центральное царство Чжоу ослабло настолько, что перестало приниматься во внимание.

По поводу начала периода Чжаньго среди историков существует два мнения. Одни считают начальной датой прекращение летописей Чуньцю и Цзочжуань и смерть Конфуция — примерно 475 год до н. э., другие отсчитывают от 403 года до н. э. — окончательного распада сильного царства Цзинь на три части: Хань, Чжао и Вэй.

В период Чжаньго большие царства покоряли малые, вырастали в размере и формировали вокруг своего правителя (позже — вана) двор наподобие Чжоуского. Если в период Вёсен и Осеней в древнем Китае насчитывалось минимум 148 государств, то в период Сражающихся царств после многолетних захватнических войн их осталось в десять раз меньше. Среди них выделялись «семь сильнейших» (кит. трад. 戰國七雄, упр. 战国七雄, пиньинь: Zhànguó Qīxióng, палл.: Чжаньго цисюн) — семь гегемонов — Чу (楚), Хань (韩), Ци (齐), Цинь (秦), Вэй (魏), Янь (燕), Чжао (赵). Из остальных царств наиболее сильными были Шу, Сун, Юэ. Правители семи царств после 335 до н. э. присвоили себе титулы вана (王, царя) вместо прежнего титула гуна (公, князя), отчего ван царства Чжоу утратил даже номинальную власть и влияние.

Период Чжаньго характеризуется радикальными изменениями в социальной, политический и экономической сферах, и, как реакцией на это, бурным взрывом мыслительной традиции. Среди коренных изменений следует отметить: повышение уровня урбанизации, появление и внедрение железных орудий труда, и как следствие, повышение производительности труда крестьян и ремесленников, изменения в структуре армии — замена аристократии с их колесницами и небольшой дружиной массовыми армиями, составленными из рекрутов, что в свою очередь привело к более масштабным сражениям и жертвам, развитие товарно-денежных отношений и появление рынков, заселение малоосвоенных регионов и острейшая политическая нестабильность, проявившаяся в большом количестве крупномасштабных войн (например, Битва при Чанпине в 260 году до н. э.).

Среди философских школ данного периода основные следующие: конфуцианство (основные представители — Мэн-цзы и Сюнь-цзы), моизм (Мо-цзы), легизм (Шан Ян, Хань Фэй, Ли Сы), даосизм, инь ян цзя (школа натурфилософов), бин-цзя (школа военных), нун-цзя (школа земледельцев).





Распад царства Цзинь

В период Вёсен и Осеней царство Цзинь (晉) было самым могущественным в Китае, однако к концу периода его мощь ослабла из-за междоусобиц, царством стали управлять «шесть министров из шести родов» (六卿). После уничтожения в 498 году до н. э. поднявших мятеж кланов Фань и Чжунхан в силе осталось четыре рода — Чжи (智), Вэй (魏), Чжао (趙) и Хань (韓), при этом доминировал род Чжи. В 454 году до н. э. глава клана Чжи Бо Яо (智伯瑤, Zhi Bo Yao) потребовал от трёх других родов отдать ему земли, доставшиеся им при разделе земли мятежных кланов. Вэй и Хань не посмели сопротивляться и подчинились, но клан Чжао отказался это сделать. Тогда клан Чжи, заставив Вэй и Хань присоединиться к нему, осадил клан Чжао в Цзиньяне. Однако устранить род Чжао ему не удалось: Вэй и Хань ему не доверяли из-за его агрессивности и жестокости и тайно заключили сепаратный договор с Чжао. 8 мая 453 года до н. э. соединённые силы кланов Чжао, Вэй и Хань внезапно атаковали клан Чжи и полностью уничтожили его. Земли уничтоженного клана Чжи были в равных долях поделены между тремя кланами-победителями. Это был фактический распад некогда могущественного царства Цзинь.

Юридически это было оформлено в 403 до н. э., когда три рода договорились о разделении Цзинь на три государства. Этот момент называется «Три семьи разделили Цзинь» (三家分晉). Правители трёх царств Хань, Чжао и Вэй получили титул хоу (侯), который обычно переводится как «маркиз», три государства стали называться «три Цзинь» (三晉 — «Сань-Цзинь»). До 376 до н. э. существовало ещё формальное государство Цзинь на небольшой территории, которая была потом поделена между тремя Цзинь.

Кембриджская история Китая (т.1:22, Дерк Бодде) трактует 403 год до н. э. как дату начала периода Сражающихся царств.

Переворот в царстве Ци

В 389 году до н. э. род Тянь (田) захватил власть в царстве Ци, новый правитель получил титул князя (гун). Прежний правящий род Цзян (姜) пытался удержать власть до 379 года до н. э. на небольшой территории, но потом всё же был вынужден подчиниться роду Тянь.

Борьба царств Ци, Цинь и трёх Цзинь

В 371 году до н. э. правитель царства Вэй У-хоу умер, не назначив наследника. Началась война за наследие царства Вэй. Царства Чжао и Хань вступили в конфликт, но по непонятным причинам войска отошли, и престол занял сын У-Хоу, который позже провозгласил себя ваном и вошёл в историю как вэйский Хуэй-ван.

В 354 году до н. э. вэйский Хуэй-ван предпринял массированное наступление на царство Чжао. Некоторые историки считают, что это было местью за предыдущее вторжение Чжао в царство Вэй. В 353 до н. э. Чжао потерпело тяжёлое поражение, и войска Вэй вошли в город Ханьдань (邯鄲) — столицу Чжао. Но в этот момент в войну включилось соседнее царство Ци, не столько пытаясь спасти Чжао, сколько опасаясь чрезмерного усиления Вэй в случае аннексии им территории Чжао. Стратегией военных действий в царстве Ци занимался полководец Сунь Бинь (孫臏), потомок Сунь-цзы. Он предложил атаковать оставшуюся без защиты основную территорию царства Вэй в то время, когда вэйские войска ушли в поход на Чжао, дабы вынудить армию Вэй отступить из захваченных чжаоских земель. Армия Ци перерезала дорогу спешно возвращавшемуся войску Вэй, устроив на его пути большую засаду. В результате в битве под Гуйлин (англ.) (современный Чанъюань в провинции Хэнань) Вэй потерпело тяжёлое поражение. От этих событий в китайском языке сохранилась поговорка 圍魏救趙 «окружить Вэй, чтобы спасти Чжао», означающая удар в уязвимую точку, чтобы заставить противника прекратить атаку.

В 341 до н. э. Вэй напало на царство Хань, но царство Ци снова вмешалось, два полководца опять встретились на поле битвы, и Сунь Бинь снова победил за счёт продуманной стратегии (битва при Малин 馬陵之戰).

После этого положение царства Вэй ещё более ухудшилось, так как царство Цинь, воспользовавшись ослаблением царства Вэй после серии поражений от Ци, в 340 до н. э. атаковало Вэй с другого фронта. Войсками Цинь руководил знаменитый министр-реформатор Шан Ян. Вэй потерпело ещё одно поражение, и царство Цинь приобрело существенную территорию. Столица царства Вэй, город Аньи, оказался под угрозой, и вэйцы вынуждены были перенести столицу в Далян.

После всех этих событий царство Вэй ослабло, и в Китае стали доминировать царства Ци и Цинь.

Реформы Шан Яна в царстве Цинь

Около 359 до н. э. Шан Ян (商鞅), назначенный министром царства Цинь, начал серию успешных политических и экономических реформ, в результате которых царство Цинь превратилось в одно из сильнейших царств Китая. Считается, что именно благодаря реформам Шан Яна царство Цинь стало доминировать, а позднее смогло объединить весь Китай.

Провозглашение правителей ванами

В 334 до н. э. правители царств Вэй и Ци признали друг друга царями (присвоив себе титул вана — 王), зафиксировав тем самым беспомощность центрального правителя в царстве Чжоу. Правитель царства Чу назвал себя ваном ещё в период Чуньцю.

С этого момента другие удельные князья стали провозглашать себя ванами, после чего династия Чжоу утратила даже номинальное превосходство. В 324 до н. э. правитель царства Цинь провозгласил себя ваном[1].

В 323 до н. э. правитель царства Хань провозгласил себя ваном.

В 318 до н. э. правитель царства Сун, небольшого княжества, провозгласил себя ваном.

Последним провозгласил себя ваном правитель царства Чжао в 299 до н. э.

Эти события обесценили титул «вана», который из наивысшего звания превратился не более чем в титул царя одного из многих китайских государств. В последующей феодальной истории Китая он приблизительно соответствовал принцу, князю или высокопоставленному сановнику.

Экспансия царства Чу

Царство Чу, особенно в начале периода Чжаньго, стало очень могущественным. В 389 до н. э. царь назначил первым министром знаменитого реформатора Ци Ци (吳起), после чего царство значительно усилилось.

В 334 до н. э. царство Юэ (越) подготовило военный поход против царства Ци. Царь царства Ци путём успешных дипломатических переговоров уговорил царя Юэ направиться с походом против царства Чу. Юэ атаковал Чу, однако царство Чу организовало умелую контратаку, и нанесло Юэ сокрушительное поражение. После этого войска Чу не остановились, и продолжали занимать земли Юэ, расширив свою территорию вплоть до моря.

Рост могущества царства Цинь и Великие Стратегии

Основным фактором, оказавшим влияние на политику Сражающихся царств в IV—III веках до н. э., был неуклонный рост могущества царства Цинь в результате проведённых там кардинальных легистских реформ. Постепенно царство Цинь добилось превосходства над остальными царствами. Тогда были сформулированы две стратегии военных союзов — по вертикали (кит. трад. 合縱, упр. 合纵, пиньинь: hézòng, палл.: хэцзун) — с удалёнными государствами, и по горизонтали (кит. трад. 連橫, упр. 连横 , пиньинь: liánhéng, палл.: ляньхэн) — с сопряжёнными государствами. Поначалу к победе вели союзы по вертикали, но потом Цинь стало успешно пользоваться стратегиями пактов по горизонтали, и побеждать другие царства поочерёдно.

В 316 до н. э. Цинь победило небольшие царство Ба и царство Шу, присоединив их территории.

В 293 до н. э. состоялась битва при Ицюэ, в которой царство Цинь одержало победу над соединёнными силами Хань и Вэй. После этой битвы Вэй и Хань заметно ослабли, открыв путь к доминированию царства Цинь.

В 284 до н. э. царство Ци, постоянно нападавшее на своих соседей, чуть было не погибло под напором коалиции из всех шести прочих царств (Чжао, Чу, Хань, Вэй, Цинь и Янь) во главе с Юэ И из царства Янь[2]. Хотя циский генерал Тянь Дань смог восстановить государство и вернуть потерянные земли, могущество царства Ци было навсегда подорвано. Одновременно в ходе борьбы истощилось и ослабло царство Янь, стоящее в центре коалиции, но оставленное союзниками после разгрома Ци.

В 278 до н. э. царство Цинь атаковало царство Чу и заняло его столицу город Ин, царь Чу переместился в Шоучунь. Могущество царства Чу пошатнулось, однако через 50 лет Чу снова представляло собой серьёзную силу и пыталось организовывать сопротивление Цинь.

В 260 до н. э. состоялась битва при Чанпине, в которой столкнулись Цинь и Чжао. Войско Чжао было окружено и после 46-дневной голодной блокады вынуждено было сдаться. Циньский полководец Бай Ци, вопреки своему обещанию сохранить пленным жизнь, приказал закопать в землю живьём 400 000 сдавшихся в плен чжаоских ратников. Войну тяжело перенесли обе стороны, но Чжао получило удар, от которого оно так и не смогло оправиться.

Таким образом, за 50 лет Цинь стало полностью доминировать среди других царств.

Полное завоевание всего Китая царством Цинь

В 230 до н. э. Цинь завоевало Хань.

В 228 до н. э. Цинь завоевало Чжао.

В 225 до н. э. Цинь завоевало Вэй.

В 223 до н. э. Цинь завоевало Чу.

В 222 до н. э. Цинь завоевало Янь.

В 221 до н. э. Цинь завоевало Ци. С этого момента все царства были побеждены, и Китай объединился, утвердилась империя Цинь.

Наука и культура эпохи Чжаньго

В тот период в Китае появилось большое количество учёных, философов, мыслителей, стратегов, которые оставили много сочинений. В пространство общекитайской культуры втянулись царства, которые до этого считались варварскими, в частности Шу и Юэ.

Военное дело

В период Сражающихся царств произошла серьёзная модернизация как вооружения, так и военной науки. Бронзовое вооружение и доспехи постепенно заменялись железными. Тем не менее вооружение китайских воинов по ряду причин в основном оставалось бронзовым[3]. На вооружение пехоты поступили боевые секиры, алебарды, клевцы гэ, копья мао, ассегаи пи, трезубец цзи, боевые шесты шу и множество других видов оружия. Был усовершенствован комплекс защитного вооружения, включая специальные доспехи для боевых коней. Получил распространение арбалет. Стрела, выпущенная из такого арбалета, пробивала любые доспехи.[4] В начале периода стали широко применяться боевые колесницы. Чжаоский царь Улин-ван в 307 году до н. э. впервые применил боевую конницу, использованию которой он научился у северных племён ху, нападавших на его государство. Он же ввёл в употребление короткие куртки для воинов, несмотря на протесты аристократов, считавших и то, и другое отказом от китайской культуры и падением в дикость и варварство. Тем не менее, всадники быстро показали своё преимущество в военных действиях, после чего конницей обзавелись и другие царства.

Предполагается, что конница в эпоху Сражающихся царств использовалась главным образом не для сражений в конном строю, для чего требуется длительная выучка кавалеристов, а для быстрой переброски воинов, вступавших в бой спешенными, наподобие европейских драгун XVII—XIX веков. Исключение составляла наёмная конница из кочевников, которая имела такую выучку.[5] При этом после введения конницы использование боевых колесниц не исчезло: в 1980 году при раскопках знаменитой гробницы императора Цинь Шихуанди были обнаружены две бронзовые колесницы, состоящие из более чем 300 деталей.

Несмотря на все нововведения, в эпоху Сражающихся царств основной силой на поле боя оставалась пехота, поскольку в густонаселённом Китае не хватало пастбищ для разведения лошадей для кавалерии, а боевые колесницы стоили очень дорого. Согласно письменным источникам и данным археологии, на 100 пеших солдат приходилось не более чем 1-2 кавалериста. Так, из письменных источников известно, что в царстве Вэй на 700 тысяч воинов приходилось только 5 тысяч конников. Такое же соотношение дают раскопки гробницы Цинь Шихуана: из 8 000 фигур солдат на долю всадников приходится только 116 экземпляров (менее 1,5 %). Отсюда делается вывод о вспомогательной роли конников по отношению к пехоте в эту эпоху. На реках использовались многочисленные гребные суда, как для военных действий на воде, так и для снабжения войск продовольствием, которого требовалось очень много. Армии возросли многократно, появился опыт организации массированных операций войсками в несколько сот тысяч человек, а также обеспечения военных действий, заготовки корма и тыловой поддержки. Численность армий самых мощных царств, если верить древнекитайским летописцам, доходила до 600 тысяч человек, чего в Европе удалось достичь лишь спустя 2000 лет, в начале индустриальной эры. Вследствие этого войны в эпоху Сражающихся царств приобрели тотальный характер и, в отличие от более ранних войн, судьба которых решалась в одном или нескольких сражениях, длились годами.

Военные теоретики этой эпохи оставили множество трудов по тактике и стратегии, не утративших своего значения до нашего времени. По свидетельству древнекитайских историков, в период Сражающихся царств высокого развития достигло искусство фортификации, включая строительство как капитальных крепостей, так и полевых укреплений. После объединения Китая царством Цинь, по велению императора во избежание мятежей все укрепления и крепости внутри Поднебесной были снесены. Но стены, защищавшие Китай от набегов кочевников с севера, были не только сохранены, но и усилены и дополнены новыми участками. Так была создана Великая Китайская стена.

Металлургия

В этот период было в полной мере освоено железо, что отмечается и в исторических источниках: в летописи Цзо чжуань сообщается, что в царстве Цзинь в 513 г. до н. э. был отлит железный треножник с текстом законов. Если раньше железо считали грубым металлом, пригодным лишь для изготовления сельскохозяйственных орудий вроде лемехов и примитивных лопат, то в период Чжаньго железо нашло очень широкое применение. Произошла «железная революция», железо было внедрено повсюду, железные орудия труда почти полностью заменили бронзовые. Это стало возможным после того как древнекитайские металлурги открыли способы придания чугуну большей пластичности и получения так называемого ковкого чугуна.

В это время китайские металлурги научились делать из прежнего «грубого металла» изделия самого разного назначения, от топоров лесорубов до орудий женского обихода (шил и иголок), заменив таким образом относительно редкую и потому дорогую бронзу. В период Чжаньго китайцы уже имели доменные печи с дутьём и вагранки, до создания которых европейская металлургия дошла лишь через две тысячи лет. Производство металлических изделий стало массовым: по данным китайского археолога Хуа Цзюэмина, к 500 году до н. э. в Китае уже существовал технологически весьма совершенный способ стопочного литья — одновременная заливка металлом многоярусных форм давала большое количество одинаковых изделий. Китайские литейщики способом стопочного литья отливали монеты, пряжки для конских сбруй, детали упряжи, повозок и другие мелкие изделия, что позволяло производить их в огромных количествах. При необходимости полученные литьём целые серии изделий, например, мечи, топоры, лопаты и прочее дополнительно обрабатывались ковкой для придания им нужной формы и прочности. Тем не менее, как указывает выдающийся английский синолог Джозеф Нидэм, в Древнем Китае большую часть металлических изделий не ковали, а отливали.[6][7]

Земледелие

Массовое применение тягловых пахотных орудий типа рала с железным наконечником произвело подлинную революцию в земледельческой технике. С помощью таких орудий оказалось возможным возделывать не только пойменные земли, но и твёрдые почвы на высоких прибрежных террасах. Как следствие распространения металлических орудий, производительность сельского хозяйства значительно возросла, было проложено множество каналов для орошения полей и освоены для пахоты громадные площади земли. Сыма Цянь в «Хэ цюй шу» («Книга/Трактат о реках и каналах») перечислил более десятка больших каналов и канальных систем, существовавших в его время, и отметил, что малых каналов не перечесть.[8]

Рост населения

Многократный рост сельскохозяйственного производства в условиях высокой рождаемости привёл к росту населения, что было отмечено уже в древнекитайских источниках. Как сказано в «Чжаньго цэ», если в древние времена «число жителей даже больших городов не превышало трёх тысяч семей», то в V—III вв. до н. э. «города с десятью тысячами семей стали столь многочисленны, что смотрели друг на друга». Вместе с ростом населения многократно возросла и численность войск, ставших по-настоящему массовыми.

Философия

Период Чжаньго известен как расцвет «учёных ста школ». В это время развивалось конфуцианство (Мэн-цзы, Сюнь-цзы) классический даосизм (Чжуан-цзы), легизм (Хань Фэй), а также моизм. Формирование и развитие интеллектуальных традиций во многом зависело от правительственной поддержки: «странствующие философы», как правило принадлежавшие к сословию «ши» (士), привлекались ко дворам конкурирующих царств. Они занимали видные должности, предлагали правителям собственные программы государственных реформ и личностного совершенствования, обсуждали современную политику в историческом и мифологическом контексте.

Наиболее крупными проектами по привлечению интеллектуалов стали академия Цзися (稷下) в царстве Ци и ассамблея при дворе Люй Бувэя в царстве Цинь. Четыре правителя эпохи (战国四公子), оказавшие поддержку интеллектуалам, прославились в наибольшей мере.

Напишите отзыв о статье "Период Сражающихся царств"

Примечания

  1. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_II/frametext5.htm Neue Seite 10]. Проверено 8 апреля 2013. [www.webcitation.org/6Fx1UEvks Архивировано из первоисточника 17 апреля 2013].
  2. www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_VII/text80.phtml
  3. [kronk.spb.ru/library/komissarov-hachaturyan-2010-5.htm С.А. Комиссаров, О.А. Хачатурян, 2010]
  4. [kronk.spb.ru/library/komissarov-hachaturyan-2010-4.htm С. А. Комиссаров, О. А. Хачатурян, 2010]
  5. [kronk.spb.ru/library/komissarov-hachaturyan-2010-4.htm С.А. Комиссаров, О.А. Хачатурян, 2010]
  6. [kronk.spb.ru/library/komissarov-hachaturyan-2010-5.htm С. А. Комиссаров, О. А. Хачатурян, 2010]
  7. [planete-zemlya.ru/metallurgiya-drevnego-kitaya/ Металлургия древнего Китая]
  8. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Tom_IV/frametext29.htm Исторические записки. Сыма Цянь]


Отрывок, характеризующий Период Сражающихся царств

– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.


Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Период_Сражающихся_царств&oldid=79018861»