Шэнъянь

Шэнъянь 聖嚴
основоположник Фагушань
1989 — 2009
Община:	чань-буддизм
Преемник:	Го Дун
Имя при рождении:	Чжан Баокан 張寳康
Рождение:	4 декабря 1930(1930-12-04) пров. Цзянсу
Смерть:	3 февраля 2009(2009-02-03) (78 лет) Тайбэй
Принятие священного сана:	1959
Принятие монашества:	1943

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Преподобный Шэнъянь (聖嚴; Пиньинь: Shèngyán, имя при рожд. Чжан Баокан 張寳康) (3.01.1930 — 3.02.2009) — буддийский монах, один из выдающихся учителей современного китайского чань-буддизма. Основатель Буддийской ассоциации Фагушань.

Мастер Шэнъянь называл себя «странствующий монах, идущий вперед через снег и ветер». Влиятельным журналом «Содружество» (天下雜誌) в 1998 г. он был назван как один из 50 наиболее влиятельных людей на Тайване за 400 лет.

В 14 лет будущий Мастер стал послушником монастыря Гуанцзяо в Волчьих горах в китайской провинции Цзянсу, где провел несколько лет. Он был мобилизован в армию Гоминьдана и вместе с ней эвакуировался на Тайвань в 1949 г. После демобилизации в 1959 г. принял посвящение в сан. Более 6 лет пон провел в одиночном отшельничестве на юге Тайваня. Для того, чтобы поднять статус буддизма и качество монашеского образования, Мастер в 40-летнем возрасте решил ехать в Японию для получения университетского образования. После получения докторской степени в университете Риссё он уехал в США, где преподавал чаньские практики, будучи преемником линий линьцзи и цаодун. Мастер объяснял учение простым языком, что способствовало его широкому распространению. Он написал более 100 книг.

Мастер основал Китайский институт буддийских исследований и Университет Фагу, чтобы готовить исследователей высшего уровня. В последние деясятилетия он вел публичные диалоги с ведущими фигурами в области технологий, искусства и культуры, он также сотрудничал с другими религиями. Его широкий ум и кругозор признаны как в собственной стране, так и за рубежом.

В сентябре 2006 г. Мастер передал пост настоятеля своему ученику дост. Го Дуну, учредив тем самым линию передачи Фагу.

Дух линии передачи Фагу

Чань-буддизм преп. Шэнъяня наследует школам линьцзи и цаодун и интегрирует черты разных школ индийского и китайского буддизма. Сохраняя приверженность традиции, этот подход является инновационным.

Наследование школам Цаодун и Линьцзи и становление линии передачи Фагу

Мастер Шэнъянь является преемником дхармы дост. Мастера Дунчу линии цаодун, в которой «дух освобождает тело и душу, живя в настоящем». Ему было дано религиозное имя Хукун («пустота мудрости») и религиозный титул Шэнъянь («торжество святости»). Он также воспринял дхарму дост. Мастера Лингуана линии линьцзи, в которой «дух поднимается и позволяет быть свободным». Он получил имя Чжиган («воплощение силы») и титул Вэйжоу («созерцание мягкости»).

Выдвигая собственные идеи и интерпретации буддийского учения, Мастер Шэнъянь возродил практику «тихого озарения» линии цаодун. Он также утвердил сущность созерцания «хуатоу» линии линьцзи. Делая упор и на знании, и на практике, он создал оригинальный современный чань-буддизм. Таким образом, линия фагу («барабан дхармы») объединяет практики двух предшественников.

Линия Фагу китайского чань-буддизма

Её характерными чертами являются социальная «включенность», толерантность, адаптируемость, способность соответствовать нуждам современных людей и общества. Мастер Шэнъянь для воодушевления обратился к индийскому и тибетскому буддизму в поисках свежей струи и развития китайского буддизма для лучшего соответствия нынешним и будущим нуждам.

Преп. Шэнъянь предложил линию фагу, чтобы воодушевить монашествующих и мирских практиков служению миссии восстановления китайского чань-буддизма, ответственности за соединение прошлого и будущего на благо людей во всем мире.

Основные даты биографии

1930 г. — родился в провинции Цзянсу, наречен Чжан Баокан;

1943 г. — стал послушником в монастыре Гуанцзяо, Наньтун, Цзянсу;

1949 г. — вступил в армию и эвакуировался на Тайвань из Шанхая в конце гражданской войны;

1959 г. — завершил службу в армии, посвящён в сан дост. Мастером Дунчу (1908—1977);

1961 г. — начал практику аскезы и 6-летнее отшельничество в монастыре Чаоюань в Гаосюне;

1969 г. — приступил к 6-летней учёбе в Университете Риссё, Токио, где получил докторскую степень по литературе;

1977 г. — вернулся на Тайвань, чтобы принять бразды управления Китайским институтом буддийской культуры и монастырем Нунчань согласно воле дост. Мастера Дунчу;

1979 г. — основал центр чань в Нью-Йорке, позднее переименованный в монастырь Дунчу;

1985 г. — основал Китайский институт буддийских исследований в Бэйтоу, Тайвань;

1989 г. — основал общество Фагушань;

1990 г. — созвал первую международную Китайскую буддийскую конференцию;

1992 г. — предложил в качестве основополагающей цели Фагушань «защиту духовной среды»;

1993 г. — провел первую на Тайване церемонию восприятия бодхисатвы; получил награду лидер кампании;

— получил премию Сунь Ятсена в области искусства и литературы за книгу «Жизнь бхикшу Шэнъяня и формирование его ума»;

1994 г. — выступает с инициативой защиты социальной среды и осуществляет совместные поминальные службы, празднования юбилеев и свадеб в буддийском стиле;

1997 г. — учредил ретрит-центр «Барабан Дхармы» в Пайн-Буш, Нью-Йорк;

— посещает 11 международный конгресс «Народы и религии» в Падуе, Италия, и встречается с Папой Иоанном Павлом II в Ватикане;

1998 г. — выбран журналом «Содружество» как один из 50 самых влиятельных людей на Таване за 400 лет;

— диалог с Его святейшеством Далай-ламой XIV на тему «Дух Манджушри: буддийские учения мудрости»;

1999 — предлагает пятичленную кампанию духовного возрождения;

— возглавил усилия Фагушань для помощи после землетрясения 9/21 на Тайване;

2000 — Посещает саммит религиозных и духовных лидеров, проводимый в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке, представляя китайский буддизм;

— получает награду в области культуры Исполнительного юаня Тайваня за пожизненный вклад в работу по культурному образованию;

— проводит первый 49-дневный ретрит «тихого озарения» в ретрит-центре «Барабан Дхармы» в Пайн-Буш, Нью-Йорк;

2001 г. — проводит первый 49-дневный ретрит «тихого озарения» в Фагушани;

2002 г. — посещает Мировой экономический форум в Нью-Йорке;

— посещает Всемирный совет религиозных лидеров в Бангкоке;

— спонсирует и сопровождает возвращение статуи Будды Акшобхья, похищенной в 1997 г., в Пагоду Четырёх ворот в провинции Шаньдун, Китай;

— получает академическую награду Сунь Ятсена за книгу «Ключи Тяньтай к уму: простое изложение и комментарий Цзяогуан ганцзун»;

2003 г. — посетил с 10-дневным визитом Москву, сделал два доклада и провел чаньский ретрит;

— получил вторую Президентскую премию в области культуры за продвижение идеала «защиты духовной среды» и вклад в социальную гармонию и мир во всем мире;

— посетил Израиль и Палестину совместно с другими лидерами религиозного движения за мир;

2004 г. — посетил встречу WCRL и Всемирный молодёжный саммит за мир в Азиатско-Тихоокеанском регионе в Бангкоке и встречу WCRL в Иордании;

2005 г. — посетил и произнес речь на встрече лидеров за веру и развитие, организованную Мировым банком в Дублине, Ирландия;

— выступил с речами в Пекинском университете, Университете Цинхуа, Нанкинском университете и Университете Сунь Ятсена во время академического тура в Китай;

— получил почетную докторскую степень Буддийского университета Махачулалонгкорнраджавидьялайя, Таиланд;

2006 г. — возглавил делегацию 15 молодых лидеров, представляющих Фагушань, на Глобальном саммите молодёжных лидеров ООН в штаб-квартире ООН в Нью-Йорке;

— передал позицию настоятеля своему последователю, дост. Го Дуну;

2009, 3 февраля — скончался, возвращаясь в Фагушань после лечения в госпитале Национального университета Тайваня.

Отрывок, характеризующий Шэнъянь

– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.