Чжан Готао
| Чжан Готао | |
| 张国焘 | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Партия: | |
| Основные идеи: | |
Чжан Готао (кит. трад. 張國燾, упр. 张国焘, пиньинь: Zhāng Guótāo); (26 ноября 1897, уезд Пинсян провинции Цзянси — 3 декабря 1979, Торонто) — китайский коммунист, один из основателей КПК.
Биография
Родился в провинции Цзянси. Поступил в Пекинский университет, где в 1916 познакомился с одним из первых китайских марксистов Ли Дачжао и начал участвовать в политической деятельности. В июле 1921 участвовал в Учредительном съезде КПК в Шанхае. С августа 1921 года — генеральный секретарь Всекитайского секретариата профсоюзов. Возглавил несколько забастовок железнодорожников и рабочих текстильной промышленности, что принесло ему известность.
В 1924 участвовал в I съезде гоминьдана, в который вошла КПК. В 1926 выбран генеральным секретарем КПК в провинции Хубэй. Один из организаторов Наньчаньского восстания 1 августа 1927 года. В 1928 году избран в политбюро КПК на 6-м съезде КПК, проходившем в СССР. Оставался в СССР до 1931 года как представитель КПК в Коминтерне.
После возвращения в Китай стал главой крупной территории находившейся под контролем коммунистов (советский район на границе провинций Хубэй, Хэнань и Аньхой), командующий 4-м корпусом Красной Армии Китая. Там он создал крупную революционную базу, площадью более 40 тыс. кв километров с населением в 3,5 миллиона и армией в 45 тыс. человек. В 1933 в результате «Четвёртого похода» Чан Кайши войска Чжан Готао были вынуждены оставить район и перебазироваться в Северную Сычуань. В январе 1934 был избран в новое Политбюро ЦК КПК.
Великий поход
В июне 1935 войска Чжан Готао соединились с войсками Центральной армейской группы Красной Армии Китая, руководимыми Мао Цзэдуном. В этот момент в армии Чжана Готао было 80 000 солдат, а в армии Мао, ослабленной продолжительным Великим походом только около 10 000. В этой ситуации Чжан Готао претендовал на лидерство. 18 июля Чжан Готао был назначен главным комиссаром Красной армии. В начале августа 1935 на совещании Политбюро ЦК КПК в Моугуне было решено продолжать поход объединёнными силами двух колонн (восточной и западной) на север, ближе к районам, граничащим с СССР.
Обострившаяся борьба в руководстве партией между Мао Цзэдуном, стремившимся к захвату руководства партией и армией, и Чжан Готао и его сторонниками привела к расколу партии и её вооруженных сил. Восточная колонна китайской красной армии, при которой находилась часть членов ЦК КПК и Политбюро ЦК, в том числе Мао Цзэдун ушла на север и в октябре 1935 достигли возглавляемого Гао Ганом и Лю Чжиданем советского района на стыке провинции Шэньси и Ганьсу.
Западная колонна ККА во главе с Чжу Дэ и Чжан Готао, в течение года действовала в Сычуань-Сиканском пограничном районе, и прибыла в пограничный район Шэньси — Ганьсу в октябре — ноябре 1936, на год позже восточной колонны. Она понесла огромные потери в результате боев с войсками местного милитариста Ма Буфана и Готао потерял влияние.
В апреле 1937, находясь с официальной миссией за пределами особого района, Чжан Готао по собственной инициативе направился в Ухань, мотивируя это невозможностью примирения с Мао Цзэдуном. Находясь там, он перешёл на сторону Гоминьдана и в начале мая 1937 обнародовал «Обращение к китайскому народу», в которой обвинил Мао и КПК в целом в преследовании узкопартийных целей в ущерб национальным интересам. После этого он был обвинен в предательстве, смещен с руководящих постов и исключён из партии.
Жил в Чунцине, но без власти, ресурсов и поддержки он не занимал никаких важных должностей после этого и только провёл исследование о КПК для шефа гоминьдановской разведки Дай Ли[1]. После поражения националистов в 1949 эмигрировал в Гонконг. В 1968 году переехал в Канаду. Умер в Торонто в 1979, за год до смерти приняв христианство[2].
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Напишите отзыв о статье "Чжан Готао"
Примечания
- ↑ [books.google.ru/books?id=jYYYQYK6FAYC&pg=PA490&lpg=PA490&dq=%22Zhang+Guotao%22+%22Dai+Li%22&source=bl&ots=hESYBRJE1q&sig=4i911iyqDT_9AbHd7twMWTvmFEM&hl=ru&sa=X&ved=0CDEQ6AEwA2oVChMIvvyRur_zxgIVAadyCh3wswQX#v=onepage&q=%22Zhang%20Guotao%22%20%22Dai%20Li%22&f=false Frederic E. Wakeman. Spymaster: Dai Li and the Chinese Secret Service. Berkeley and Los Angelos: University of California Pr. 2003.]
- ↑ Schiller Bill. "The man who could have been Mao", The Toronto Star, Sep 26, 2009 [www.thestar.com/news/world/article/701359] .
Отрывок, характеризующий Чжан Готао
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
