Чжан Цзычжун

Чжан Цзычжун
Чжан Цзычжун
Дата рождения	1891(1891)
Место рождения	Шаньдун
Дата смерти	1940(1940)
Место смерти	Хубэй
Годы службы	1914—1940
Звание	Генерал
Награды и премии	Орден Голубого Неба и Белого Солнца

Чжан Цзыджун (упрощенный китайский: 张自忠; традиционный китайский: 张自忠, пиньинь Zhang Zìzhōng; Wade-Giles: Chang Tzu-chung, 1891-16 мая 1940) — китайский генерал Национально-революционной армии (НРА) во время Второй Китайско-японской войны. Был самым высоким по рангу офицером НРА, погибшим на войне. Проявил большую доблесть на полях сражений и считался одним из самых доблестных и уважаемых китайских генералов во время Второй японо-китайской войны.

Биография

Родился в Линьинге в провинции Шаньдун. В 1911 году изучал право в Тяньцзине. В 1914 году был назначен командиром взвода в 20-й дивизии.

С 1935 по 1936 год был председателем правительства провинции Чархар. В 1937 году был назначен мэром Тяньцзиня. С 1937 года командовал тридцать восьмой армией, потом — с 1940 года 59-м корпусом. С 1938 года был командующим 27-й армией. С 1939 года — главнокомандующий правым флангом фронта. С 1939 по 1940 гг. — командующий 33-й армией^[что?].

Погиб в 1940 году в бою на высоте близ Ичана в провинции Хубэй.

Награды

В 1940 году посмертно произведен в звание Генерал.

Память

Его мавзолей находится в Бейбее, Чунцин. В его честь названы улицы в Шанхае, Пекине и Тяньцзине.

Ссылки

• [www.zhangzizhong.com A memorial site for Zhang Zizhong] (in Simplified Chinese)
• [english.chinamil.com.cn/site2/special-reports/2005-07/21/content_255735.htm A commemorative site in English for Zhang Zizhong]

Отрывок, характеризующий Чжан Цзычжун

– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.