Чжан Цзэдуань

Чжан Цзэдуань (кит. трад. 張擇端, упр. 张择端, пиньинь: Zhāng Zéduān; XI в.) — китайский придворный художник династии Сун.

Биография и творчество.

Даты рождения и смерти художника не известны. Его имя не встречается в современных ему документах. Единственным источником сведений о художнике является надпись на свитке «Праздник Цинмин на реке» (Цинмин шан хэ ту). На нём сохранился колофон, написанный в 1186 году неким Чжан Чжу, который жил в Пекине во время правления чжурчжэньской династии Цзинь (т.е. через 60 лет после разгрома Бяньляна, предположительно так подробно изображённого на свитке). В колофоне Чжан Чжу сообщает всё, что ему известно об авторе: «Ханьлиньский учёный Чжан Цзэдуань, титульное имя Чжэндао, был уроженцем Дунъу (Шаньдун). В молодости он приехал в столицу для продолжения учёбы. Позже он занялся живописью. Он был особенно талантлив в жанре цзехуа (изображение архитектуры), лодок, повозок, рынков и мостов, рвов и дорог. Он был столь же искусен и в иных живописных жанрах». Это всё, что известно о художнике.

Более поздним учёным принадлежит мнение, что художник работал в начале XII века во время правления императора Хуэй-цзуна (1100-1125), однако достоверных свидетельств, доказывающих это, не существует. Ещё более поздние авторы стали писать, что Чжан Цзэдуань благополучно пережил падение династии Северная Сун, перебрался на юг и став в южносунской (1127-1279) столице Линьане художником-академистом дослужился до чина дайчжао. В каталогах дворцовых собраний династий Мин (1368-1644) и Цин (1644-1911) упоминаются некоторые утраченные к тому времени произведения Цзэдуаня: «Весна в горах», «Гора Уи», «Тайчжэн в весеннем купании».

Крупный американский исследователь Р. Барнхарт полагает, что поскольку Чжан Цзэдуань назван «ханьлиньским учёным», т.е. членом Академии Ханьлинь, то он должен ассоциироваться не с членами Академии Живописи императора Хуэй-цзуна, а с началом XI века – временем долгого правления императора Жэнь-цзуна (1023-1063), когда придворные живописцы Гао Кэмин и Янь Вэньгуй формировали Академию Ханьлинь. Ландшафтные элементы в единственном свитке художника также тяготеют к живописи этого периода более, чем к живописи XII века, когда при дворе создавалось очень мало работ в этом жанре, с которыми бы можно было произвести сравнение. Кроме того, техническое исполнение этого свитка гораздо скромнее тех достижений живописи, которыми прославилась эпоха Хуэй-цзуна. Скорее всего, свиток следует увязать с той разновидность реализма, который существовал в ранний период династии Северная Сун и связан с именами таких мастеров, как Фань Куань, Ци Сюй, Янь Вэньгуй, Хуан Цюань, Го Чжуншу и Чжао Чан.

В пользу более раннего времени творчества художника свидетельствует и тематика свитка. На нём изображена бурная экономическая жизнь сунской столицы, которая существовала на ранних этапах правления сунской династии, и вряд ли имела место в таком виде в период её упадка. По всей вероятности, свиток отображает интенсивное экономическое развитие раннесунской эпохи, когда новые города, включая столицу, строились и ширились, в каждом городе работал мощный экономический механизм, а коммерческие предприятия процветали. Тем не менее, время жизни художника и время создания свитка остаются предметом полемики.

Список произведений.

(по кн. James Cahill «An index of early Chinese painters and paintings: Tang, Sung, and Yüan» University of California Press. 1980, pp. 57-58)

• 1.Праздник Цинмин на реке» (Цинмин шан хэ ту). Пекин, Дворцовый музей Гугун. Свиток, шёлк, тушь, подкраска. Атрибуция в колофоне от 1186г. Существуют несколько версий-вариаций этого свитка:
• I. версия Чжао Чжэ, династия Мин, датирована 1577г
• II. версия из Дворцового музея Тайбэя (SH 11); имеет колофоны, написанные в период династии Сун
• III. версия из Дворцового Музея Тайбэя (SH 75), создана в период династии Мин; имеет некоторые изменения в композиции
• IV. две поздние версии из Музея Метрополитен, Нью Йорк
• V. две поздние версии из галереи Фрир, Вашингтон.

• 2.Фестиваль Лодок-драконов. Тяньцзинь, Музей искусства. Изображены лодки на озере Цзиньмин. Большой альбомный лист. Имеет подпись. Возможно, южно-сунский рисунок.
• 3.Горы весной. Дворцовый музей, Тайбэй. Приписывается. Стоят печати Лян Цинбяо. Возможно, раннеминская работа, или ещё более ранняя. Качественно выполненное произведение.
• 4.Торговец птицами. Коллекция Ацуши Митаки, Токио. Имеет подпись. Юаньская или минская работа.

Библиография.

• Roderick Whitfield, “Chang Tse-tuan’s Ch’ing-ming Shang-ho t’u”, Proceedings of the International Symposium on Chinese Painting, Taipei, 1972, pp. 351-388.
• Пострелова Т.А. Академия живописи в Китае в X-XIII веках. М. 1976, стр. 91-110
• Various authors. Three Thousand Years of Chinese Painting. Yale University Press, London, 1997. pp 104-105
• Fahr-Becker, Gabriele (ed) The Art of East Asia, Cologne, 1999. pp. 157-158
• Духовная культура Китая. Энциклопедия. Т.6, М. 2010, стр. 816-817

Отрывок, характеризующий Чжан Цзэдуань

– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.