Чжан Чжисинь

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чжан Чжисинь
кит. 张志新
Дата рождения:

5 декабря 1930(1930-12-05)

Место рождения:

Тяньцзинь

Дата смерти:

4 апреля 1975(1975-04-04) (44 года)

Место смерти:

Хуньнань

Гражданство:

КНР КНР

Образование:

Китайский народный университет

Партия:

Коммунистическая партия Китая

Основные идеи:

коммунизм

Род деятельности:

переводчица с русского языка; коммунистическая пропагандистка, заведующий отделом пропаганды Ляонинского комитета КПК; политзаключённая

Чжан Чжисинь (кит. 张志新; 5 декабря 1930, Тяньцзинь — 4 апреля 1975, Хуньнань) — китайская коммунистка, функционер пропагандистского аппарата КПК. В период Культурной революции выступала с открытой критикой Мао Цзэдуна, Линь Бяо и Цзян Цин. В 1969 арестована и приговорена к пожизненному заключению. В 1975 казнена по указанию племянника Мао Цзэдуна Мао Юаньсиня. При начале китайских реформ реабилитирована. В современном Китае символизирует сопротивление режиму «Банды четырёх».





Юность коммунистки

Родилась в семье музыканта — преподавателя Тяньцзиньского университета. С детства овладела игрой на струнных инструментах (её сестра профессионально занималась фортепиано). Училась в Тяньцзине, затем в Китайском народном университете. Получила специальность переводчика с русского языка.

Под влиянием отца Чжан Чжисинь воспитывалась в фанатичной приверженности коммунистической идеологии. В 1950—1953 участвовала в агитации китайских добровольцев Корейской войны. В качестве переводчика привлекалась для нужд НОАК. Выступала коммунистическим агитатором в студенческой среде. С 1955 состояла в КПК.

Сторонница Пэн Дэхуая

В 1957 Чжан Чжисинь с мужем была зачислена в партийный аппарат и направлена в отдел пропаганды Шэньянского горкома КПК. С 1962 возглавляла отдел пропаганды Ляонинского провинциального комитета КПК.

При этом в руководстве КПК Чжан Чжисинь ориентировалась на маршала Пэн Дэхуая, симпатией к которому прониклась со времён Корейской войны. Пэн Дэхуай был противником культа Мао Цзэдуна и разоряющего крестьянство «Большого скачка» — это усиливало в мировоззрении Чжан Чжисинь критические фрондирующие черты. Отстранение Пэна с поста министра обороны в 1959 стало для Чжан сильным моральным ударом. После этого она прониклась неприязнью к Мао Цзэдуну и особенно к Линь Бяо, поставленному на пост Пэн Дэхуая.

Арест и тюрьма

В 1966 в КНР началась Культурная революция. В начале 1967 хунвэйбины расправились с Пэн Дэхуаем — после унижений и избиений маршал был заключён в тюрьму, где умер в 1974. Возмущённая Чжан Чжисинь стала выступать с открытой критикой Мао Цзэдуна, Линь Бяо и Цзян Цин.

У меня большие сомнения по поводу Председателя Мао. Я не доверяю [ему]. Сейчас все дела решаются по одному его слову. Не слишком ли много веса придаётся его словам? Что касается Пэн Дэхуая и его книги, то устав партии провозглашает право каждого члена на выражение своего мнения.

У меня большие сомнения по поводу безоговорочного следования новым указаниям Председателя Мао. Я полагаю, что ставить их под сомнение вполне допустимо. Линь [Бяо] говорит, что каждое слово Председателя Мао — это истина в последней инстанции. Я думаю, что и это утверждение можно поставить под сомнение, не обаятельно, что каждое его изречение верно, всегда ведь можно задать вопрос «а почему?». <…>

Я считаю, что никто не может служить исключением. Нельзя одного человека ставить выше партии.<…>

— Выступление 1 октября 1969 года

В сентябре 1969 Чжан Чжисинь была арестована и приговорена к пожизненному заключению. В тюрьме содержалась в кандалах, подвергалась пыткам и издевательствам со стороны охраны и заключённых-уголовников[1]. Со своей стороны, она держалась твёрдо, подчёркивала свою враждебность к Мао Цзэдуну, которого называла «главарём ультраправых сил», высказывала симпатии к Лю Шаоци[2]. Пыталась писать агитационные материалы в духе коммунистического фрондирования.

В 1971 был разоблачён заговор Линь Бяо. Министр обороны пытался бежать в СССР, погиб в авиакатастрофе и объявлен предателем-контрреволюционером. Чжан Чжисинь акцентировала этот факт, демонстрировавший правоту её оценок. Однако на условиях её содержания это не отразилось.

Казнь

26 февраля 1975 состоялось заседание Ляонинского комитета КПК с участием Мао Юаньсиня — племянника Мао Цзэдуна, политкомиссара Шэньянского военного округа, видного руководителя провинциальной парторганизации. Мао Юаньсинь был активным деятелем «Культурной революции», организовывал хунвэйбинские отряды. В середине 1970-х он являлся доверенным лицом Мао Цзэдуна, проводником политики Цзян Цин и «Банды четырёх».

На заседании партийного комитета Мао Юаньсинь потребовал казни Чжан Чжисинь: «Сохранить её жизнь ещё на день — преступление перед партией и Председателем». Это решение было немедленно утверждено и проведено через суд, задним числом изменивший приговор в сторону ужесточения[3].

На предсмертном собеседовании с администрацией Чжан Чжисинь подтвердила неизменность своих взглядов: «Я сказала то, что думают очень многие. Но боятся в этом признаваться. Я произнесла открыто, вот и вся разница». 4 апреля 1975 она была казнена в шэньянском районе Хуньнань. Перед расстрелом ей перерезали горло[4].

Реабилитация и память

9 сентября 1976 скончался Мао Цзэдун. 6 октября 1976 были арестованы Цзян Цин и её ближайшие сподвижники, в том числе Мао Юаньсинь. Власть перешла к Хуа Гофэну и группе его ближайших сторонников. К середине 1977 решающее влияние в руководстве КПК и КНР приобрёл Дэн Сяопин. На следующий год в Китае начались крупномасштабные реформы.

Смена правящей группы сопровождалось самой жёсткой критикой «Банды четырёх» и её режима как «феодально-фашистской диктатуры». Важной составной частью этой критики являлось разоблачение маоистского террора, показательные процессы над проводниками репрессий и реабилитация жертв «Культурной революции». 1 марта 1979 суд провинции Ляонин полностью реабилитировал Чжан Чжисинь. (Мао Юаньсинь отбыл 17 лет заключения.) Руководитель отдела пропаганды ЦК КПК, будущий генеральный секретарь ЦК КПК Ху Яобан инициировал детальное расследование дела об аресте и казни Чжан Чжисинь. Однако оно было быстро свёрнуто, поскольку демонстрировало режим 1960—1970-х в крайне неприглядном свете.

В современном Китае Чжан Чжисинь пользуется уважением как «борец против „Банды четырёх“». В Народном парке Гуанчжоу установлена конная скульптура обнажённой лучницы с её узнаваемыми чертами и надписью «Боровшимся за правду»[5].

Семья

Чжан Чжисинь была замужем за функционером КПК, имела сына и дочь. В период её заключения мужа заставили отречься от жены. Незадолго до казни она написала ему письмо, в котором призывала «быть сильным»[6].

Дочь по образованию философ, сын — химик, проживает с семьёй в США.

Интересные факты

Еженедельник Наньфан жэньу чжоукань причислил Чжан Чжисинь к двенадцати самым красивым женщинам в истории Китая[7].

Напишите отзыв о статье "Чжан Чжисинь"

Примечания

  1. [phtv.ifeng.com/program/wdzgx/detail_2012_08/13/16760633_2.shtml 张志新:文革中批毛泽东 狱中遭强奸枪毙前被割喉]
  2. [hum.uchicago.edu/faculty/ywang/history/ZhangZhiXing.htm 张志新冤案还有新的秘密(摘要)]
  3. [news.sohu.com/20090918/n266829303.shtml 张志新 死神也不能夺去的勇气和美丽]
  4. [news.ifeng.com/history/zhongguoxiandaishi/detail_2012_09/06/17390744_0.shtml 张志新临刑照片:喉管被割断 脸扭曲得没人形]
  5. [www.360doc.com/content/09/0811/21/161879_4849611.shtml 人民公园:广州第一公园]
  6. [msn.ifeng.com/12/200712/1219_1667_336263_4.shtml 文革:张志新割喉惨死冤案的真相]
  7. [www.msk.kp.ru/photo/18711/446921/ 12 самых красивых женщин Китая]

Отрывок, характеризующий Чжан Чжисинь

И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.