Чжао Гань

Чжао Гань – (кит. 趙幹; работал во второй пол. X века) – китайский художник.

Биография.

Точные даты рождения и смерти Чжао неизвестны. О нём сохранилось крайне мало сведений. Известный теоретик и историк искусства древности Го Жо-сюй (XIв.) в своём трактате «Записки о живописи» сообщает о художнике очень коротко: «Чжао Гань родом из Цзяннани. Писал воду, служил как сюэшэн в Академии живописи в Цзяннани». «Сюэшэн» - был самый низкий ранг чиновника в Академии, слово переводится как «ученик» или «студент». Академия живописи (Хуаюань) была основана в 961 году последним императором династии Южная Тан Ли Юем (под тронным именем Хоу Цзу правил в 961-975гг), который был большим знатоком и коллекционером живописи, каллиграфии и поэзии. В своей Академии он собрал лучших мастеров, пожаловав им различные чиновные ранги; среди её членов числились такие известные художники как Дун Юань, Цзюй Жань, Чжоу Вэньцзюй, Гу Хунчжун и др. Чжао Ганя принято считать учеником Дун Юаня – ведущего пейзажиста южнотанской Академии, творчество которого исследователи связывают с так называемым «Цзяннаньским пейзажным стилем». Основными сюжетами этого пейзажа были изображения рек и озёр южного края в районе Цзяннани, а композиционное построение картин формировалось большими плоскостями изображённых вод.

В 975 году император Ли Юй отрёкся от трона в пользу усиливавшейся династии Северная Сун, которая стремилась под своей властью объединить все китайские земли. Лю Юй отправился в северосунскую столицу для выражения покорности, вместе с ним туда уехали и некоторые художники его Академии. Однако никаких сообщений о судьбе Чжао Ганя в этот период нет. Некоторые исследователи считают, что он к тому моменту либо бросил живопись, либо скончался. Сто лет спустя его имя фигурирует в «Сюаньэхэ Хуапу» - каталоге живописи сунского императора Хуэйцзуна (1082-1135), в котором сообщается, что большинство работ Чжао Ганя было посвящено изображениям цзяннаньского края, озёр и рек, рыбацких деревень, и строений в окружении бамбука и цветов. Цзяннаньской теме посвящена и единственная достоверная картина, принадлежащая его кисти – свиток «По реке после первого снега».

Оценка художественного вклада Чжао Ганя у разных критиков и историков живописи значительно отличается. По мнению одних, это второстепенный художник, не поднявшийся выше ранга «сюэшэн»; другие, как например, известный теоретик и критик эпохи Мин Дун Цичан (1555-1636), считают возможным упоминать его имя в ряду великих мастеров пейзажа от Ли Сысюня до Ма Юаня и Ся Гуя.

По реке после первого снега.

Картина представляет собой шёлковый свиток размером 25.9 х 376.5 см, написанный тушью и красками; хранится в Национальном дворцовом музее Тайбэя. В начале свитка имеется небольшая надпись, в которой сообщается имя художника, его должность при дворе и название картины – всё в один столбец. Надпись, вероятно, сделана рукой императора Ли Юя. На картине художник изобразил рыбаков, отправляющихся за уловом после первого выпавшего осенью снега. Чжао Гань с почти научной достоверностью и скрупулёзностью отобразил все технические особенности рыбного промысла в Китае X века – сети, укрытия от дождя, одежду, рыболовные приспособления, снасти и лодки. Всё это передано так же достоверно и точно, как жесты самих рыбаков и все нюансы их деятельности. Эти сюжеты вполне можно было бы счесть серией этнографо-исторических зарисовок, скомпонованных в одну большую картину. Однако художник смог не только изобразить быт рыбаков, но и передать леденящую атмосферу поздней осени: деревья стоят голыми, с помощью разбрызганного кистью белого пигмента Чжао Гань изобразил падающие на рыбаков снежинки, а холодный ветер в начале свитка так пронизывает путника, что тот спрятал озябшие руки в рукава. Подавляющее большинство экспертов считают это произведение авторским подлинником X века, что является большой редкостью среди старинной китайской живописи, которая большей частью сохранилась в поздних копиях.

Список произведений Чжао Ганя.

(по кн. James Cahill «An index of early Chinese painters and paintings: Tang, Sung, and Yüan» University of California Press. 1980)

• По реке после раннего снега. Пейзаж с рыбаками и путниками. Свиток. Название написано императором Чжанцзуном династии Цзинь (правил в 1190-1209гг), который согласно колофону, получил эту картину от чиновников. Колофоны Кэ Цзюсы (датирован 1330г) и других юаньских литераторов. Стоит юаньская дворцовая печать Тянь Чжибао, употреблявшаяся ок. 1330г. Вероятно, оригинальная работа. Гугун, Тайбэй.
• Туманный осенний пейзаж. Приписывается. Минская копия старой (северосунской?) работы. Гугун, Тайбэй.
• Пейзаж. Двойной альбомный лист. Стоит поддельная подпись. Гораздо более поздняя работа. Гугун, Тайбэй.

Библиография.

• Пострелова Т.А. Академия живописи в Китае в X—XIII вв. — М.: Наука, 1976. Стр.33-34
• Cahill, James. Chinese Painting. Geneva, 1960. pp 58-59
• John Hay, '"Along the river during Winter's First Snow": A Tenth-Century Handscroll and Early Chinese Narrative'; Burlington Magazine, May 1972, 114, no 830, pp. 294-303
• Three Thousand Years of Chinese Painting. Yale University Press. 1997, p 95

Отрывок, характеризующий Чжао Гань

– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом: