Лю Бэй

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Чжао Ле-ди (царство Шу)»)
Перейти к: навигация, поиск
Лю Бэй
[[Файл:|180px]]
Император Шу Хань
Дата рождения:

161 год

Место рождения:

Уезд Чжосянь, область Чжоцзюнь (совр. город Чжочжоу, Баодин, Хэбэй)

Дата смерти:

10 июня 223 года (62 года)

Место смерти:

Байдичэн (8 км к востоку от совр. Фэнцзе, Чунцин)

Время царствования:

221-223

Преемник:

Лю Шань

Варианты имени
Традиционное написание:

劉備

Упрощённое написание:

刘备

Пиньинь:

Liú Bèi

По системе Уэйда—Джайлза:

Liu Pei

Второе имя:

Сюаньдэ (玄德)

Посмертное имя:

Чжаоле (昭烈)

Девиз правления:

Чжанъу (章武; 221–223)

Другие имена:

Юйчжоу Лю (劉豫州)

Лю Бэй (кит. 刘备; 162223) — один из наиболее могущественных полководцев эпохи Троецарствия и создатель западнокитайского царства Шу со столицей Чэнду (современная провинция Сычуань и прилегающие территории).





Биография

Молодые годы

Вырос в нищете в уезде Чжосянь, однако притязал на происхождение от первых ханьских императоров. Согласно каноническому тексту «Сань-го чжи», он был потомком Лю Чжэня — сына Чжуншаньского Цзин-вана Лю Шэна, который был сыном императора Цзин-ди, однако согласно комментарию жившего в V веке Пэй Сунчжи Лю Бэй был «потомком Линьиского хоу», а титул Линьиского хоу (臨邑侯) носили Лю Фу (сын Лю Яня) и его сын Лю Таоту — они также были потомками Цзин-ди, но по другой линии. Дед Лю Бэя Лю Сюн, и отец Лю Хун были мелкими чиновниками. Лю Бэй рано лишился отца, но с помощью родственника смог попасть в обучение к Лу Чжи, где подружился с Гунсунь Цзанем.

Когда в 184 году началось «восстание жёлтых повязок», то Лю Бэй призвал создавать добровольческие отряды, чтобы помочь правительству подавить мятежи. Получив финансовую помощь от двух богатых торговцев лошадьми — Чжан Шипина и Су Шуана — он собрал группу сторонников, среди которых были Гуань Юй и Чжан Фэй. Присоединившись к провинциальным войскам, они одержали ряд побед над повстанцами. В знак признания заслуг Лю Бэй был поставлен во главе уезда Аньси (на территории современного Динчжоу) в округе Чжуншань. Однако столкнувшись с коррупцией местных чиновников, он ушёл в отставку и отправился со своими сторонниками на юг, чтобы присоединиться к армии, борющейся с мятежниками на территории провинции Сюйчжоу (современная провинция Цзянсу). За успехи в этих предприятиях он был поставлен во главе уезда Гаотан.

Преемник Тао Цяня

Когда в 192 году поход против Дун Чжо завершился неудачей и страна погрузилась в хаос, то потерпев поражение от повстанцев Лю Бэй отправился на север чтобы присоединиться к Гунсунь Цзаню, который боролся с Юань Шао за контроль над провинциями Цзичжоу и Цинчжоу (современные Хэбэй и Шаньдун). Гунсунь Цзань поставил Лю Бэя во главе уезда Пинъюань, чтобы тот под началом Тянь Кая сражался против Юань Шао в Шаньдуне, но он проиграл Юань Таню (старшему сыну Юань Шао).

В 194 году Цао Цао, бывший союзником Юань Шао, выступил в поход на провинцию Сюйчжоу, чтобы разгромить там Тао Цяня. Тао Цянь обратился за помощью к Тянь Каю, и Тянь Кай с Лю Бэем повели войска ему на подмогу. Цао Цао поначалу сопутствовал успех, но затем его подчинённый Чжан Мяо восстал и позволил Люй Бу захватить базу Цао Цао в провинции Яньчжоу (запад современной проиинции Шаньдун), и Цао Цао был вынужден срочно вернуться. Тао Цянь попросил Лю Бэя разместиться с армией в близлежащем Сяопэе, и дал ему дополнительные войска; таким образом Лю Бэй оставил Тянь Кая и перешёл на службу к Тао Цяню. Лю Бэй заручился поддержкой мощных местных кланов Ми и Чэнь, и набрал себе дополнительных солдат. После того, как Тао Цянь скончался, клан Ми выступил за то, чтобы власть над Сюйчжоу была передана Лю Бэю, а не сыновьям Тао Цяня, однако Чэнь Цюнь сказал Лю Бэю, что в этом случае ему придётся соперничать за власть над провинцией с Юань Шу. Кун Жун и Чэнь Дэн посоветовали Лю Бэю сменить сторону, и перейти к Юань Шао, который противостоял Юань Шу. Лю Бэй так и поступил, и Юань Шао признал его правителем Сюйчжоу.

Конфликт с Люй Бу

В 195 году Люй Бу был разбит Цао Цао и нашёл убежище у Лю Бэя. В следующем году Юань Шу отправил в поход на Сюйчжоу генерала Цзи Лина с крупной армией. Лю Бэй повёл свою армию ему навстречу, и они в течение месяца стояли друг против друга в Сюйи и Хуайине. Тем временем, когда Чжан Фэй, оставленный охранять Сяпи, во время ссоры убил Цао Бао, то Люй Бу, воспользовавшись моментом, захватил контроль над городом и пленил семьи Лю Бэя и его сторонников. Получив известия об этом, Лю Бэй вернулся в Сяпи, но к этому моменту от его армии ничего не осталось. Собрав оставшихся людей, Лю Бэй вернулся в Хуайин, где был разбит Юань Шу. Зажатая с двух сторон и не имеющая еды армия в итоге сдалась Люй Бу, который в качестве жеста доброй воли освободил семью Лю Бэя и приказал Лю Бэю помочь ему противостоять Юань Шу. Лю Бэй осел в Сяопэе и набрал армию в 10 тысяч человек, но Люй Бу разгромил его, вынудив бежать в Сюйчан, где Люй Бэй был хорошо принят Цао Цао. Цао Цао дал Лю Бэю войска и сделал губернатором провинции Юйчжоу.

В 198 году Люй Бу обновил союз с Юань Шу, направленный против Цао Цао, и отправил Гао Шуня и Чжан Ляо против Лю Бэя. Цао Цао отправил на помощь Лю Бэю Сяхоу Дуня, однако они оба были разбиты Гао Шунем. Лю Бэю пришлось вновь бежать к Цао Цао. Цао Цао лично повёл армию против Люй Бу и окончательно разгромил его в битве при Сяпи.

Во время борьбы Цао Цао с Юань Шао

Цао Цао держал под своим контролем императора Сянь-ди и пользовался этим в своих интересах. В 199 году Лю Бэй присоединился к заговору Дун Чэна и хотел покинуть ставку Цао Цао в Сюйчане. Услышав, что Юань Шу сдался Юань Шао и следует к нему через Сяпи, Лю Бэй попросил армию чтобы перехватить его. Цао Цао согласился, и отправил на юг армию во главе с Чжу Лином и Лю Бэем. Обнаружив, что путь закрыт, Юань Шу вернулся в Шоучунь, где вскоре скончался. После этого Чжу Лин вернулся в Сюйчан а Лю Бэй воспользовался возможностью и убил Чэ Чжоу, который был поставлен императорским двором во главе провинции Сюйчжоу после разгрома Люй Бу. Взяв Сюйчжоу под контроль, он оставил Гуань Юя в арьергарде в Сяпи, а сам разместился в Сяопэе. В 200 году заговор Дун Чэна был раскрыт, и его участники были казнены вместе с семьями, но Лю Бэю, вовремя покинувшему Сюйчан, удалось выжить.

Покончив с внутренними врагами, Цао Цао обратился против основного внешнего врага — Юань Шао. Защитив основные переправы через Хуанхэ, отделявшую его территорию от территории подконтрольной Юань Шао, Цао Цао отправил Лю Дая и Ван Чжуна против основного союзника Юань Шао — Лю Бэя, но тому удалось отбиться. Тогда Цао Цао лично повёл армию на Лю Бэя и быстро его разгромил. Лю Бэй бежал на север к Юань Шао и был хорошо им принят, после чего стал сражаться на стороне Юань Шао.

Когда Лю Пи восстал против Цао Цао в Жунане, Лю Бэй убедил Юань Шао доверить ему армию чтобы помочь Лю Пи. Лю Бэй и Лю Пи атаковали Сюйчан, но были разбиты Цао Жэнем. Вернувшись на север, Лю Бэй побудил Юань Шао заключить союз с Лю Бяо — губернатором провинции Цзинчжоу (территория современных провинций Хубэй и Хунань). Юань Шао вновь послал Лю Бэя с армией в Жунань, где вместе с Гун Ду он смог убить служившего Цао Цао генерала Цай Яна.

У Лю Бяо

Разгромив Юань Шао в битве при Гуаньду, Цао Цао в 201 году двинулся на Жунань. Лю Бэй бежал в провинцию Цзинчжоу, где Лю Бяо лично приветствовал его как почётного гостя, дал ему войска и попросил разместиться в Синье. В 202 году Цао Цао отправил против него Юй Цзиня и Сяхоу Дуня, но Лю Бэй разгроми их в битве при Боване.

Под управлением Лю Бяо провинция Цзинчжоу процветала, и многие образованные люди искали там убежища от ужасов гражданской войны. Лю Бэй спросил отшельника Сыма Хуэя о наиболее выдающихся из них, и тот назвал ему Пан Туна и Чжугэ Ляна. Когда Лю Бэй смог, наконец, лично встретиться с Чжугэ Ляном, тот изложил ему разработанный им долгосрочный план Лунчжун завоевания господства в Поднебесной.

В 208 году Лю Бяо скончался. Наследовавший ему сын Лю Цун покорился Цао Цао, не проинформировав предварительно Лю Бэя. Когда Лю Бэй услышал о капитуляции Лю Цуна, то армия Цао Цао уже подходила к Ваньчэну. Лю Бэй во главе своих войск и последователей покинул Фаньчэн и двинулся на юг; к Даньяну с ним пришло сто тысяч человек. Так как эта масса людей проходила лишь 10 ли в день, то Лю Бэй отправил Гуань Юя вперёд, в Цзянлин, где размещался цзинчжоуский флот и находились арсенал и склады с припасами. Боясь, что Лю Бэй успеет в Цзяллин раньше него, Цао Цао отправил в преследование кавалерию. Ей удалось перехватить Лю, и во время битвы при Чанбане Лю Бэй лишиься большинства своих последователей. Самому Лю Бэю удалось бежать с небольшим числом сторонников.

Союз с Сунь Цюанем

Ещё пока Лю Бэй находился в Чанбане, к нему от Сунь Цюаня прибыл в качестве посла Лу Су, предложивший заключить направленный против Цао Цао союз между Лю Бэем и Сунь Цюанем. Чжугэ Лян направился к Сунь Цюаню в качестве посла Лю Бэя, и союз был заключён. В битве у Красной скалы объединённые войска разгромили армию Цао Цао, и он был вынужден отступить на север.

Лю Бэй посоветовал Сунь Цюаню назначить Лю Ци (старшего сына Лю Бяо) новым губернатором Цзинчжоу, и отправился со своими войсками брать под контроль те округа провинции, что располагались южнее Янцзы. После того, как это было сделано, он обосновался в Гунъане. Вскоре Лю Ци скончался, и Лю Бэй преемствовал его власть над Цзинчжоу; для легитимизации своего наследования он женился на младшей сестре Сунь Цюаня. Вскоре к нему начали прибывать его бывшие подчинённые, не желавшие служить Цао Цао. Армия Сунь Цюаня разместилась в северной части подконтрольной Сунь Цюаню территории, а Цзинчжоу была предоставлена Лю Бэю на тот срок, пока он не найдёт себе другую базу.

Создание царства Шу

В 211 году правивший провинцией Ичжоу (занимала Сычуаньскую котловину) Лю Чжан узнал, что Цао Цао собирается атаковать Чжан Лу в Ханьчжуне. Так как Ханьчжун занимал стратегически важное положение, являясь «воротами в Ичжоу», то Лю Чжан по совету Чжан Суна отправил Фа Чжэна послом к Лю Бэю, чтобы договориться о заключении союза для захвата Ханьчжуна до того, как это сделает Цао Цао. Оставив Чжугэ Ляна, Гуань Юя, Чжан Фэя и Чжао Юня в Цзинчжоу, Лю Бэй отправился с экспедиционным корпусом в Ичжоу. Лю Чжан тепло приветствовал его и дал ему ещё войск и предоставил провизию, после чего Лю Бэй направился к Цзямэнскому проходу на границе между территориями Лю Чжана и Чжан Лу. Там Лю Бэй вместо того, чтобы напасть на Чжан Лу, остановился, и начал закрепляться на этих землях, готовясь к захвату Ичжоу.

В 212 году Пан Тун предложил Лю Бэю три плана на выбор: (1) быстро двинуться на Чэнду, (2) принять командование армиями Лю Чжана на севере и потом двинуться на Чэнду, (3) вернутся в Байдичэн и выждать. Лю Бэй выбрал второй план; он сообщил Лю Чжану, что ему нужно больше войск для того, чтобы отвлечь внимание Цао Цао от востока (где Цао Цао в это время напал на Сунь Цюаня), и потребовал 10 тысяч солдат и дополнительное продовольствие для помощи в защите Цзинчжоу. Лю Чжан дал ему только 4 тысячи солдат и половину запрошенного провианта.

Советник Лю Чжана Чжан Сун планировал сместить Лю Чжана и заменить его Лю Бэем. Его старший брат Чжан Су узнал о переговорах Чжан Суна с Лю Бэем, и сообщил о них Лю Чжану. Узнав о заговоре, Лю Чжан был поражён. Он казнил Чжан Суна, и приказал своим генералам перекрыть подходы к Чэнду, чтобы Лю Бэй не узнал о том, что Лю Чжан знает о его планах. Тем не менее Лю Бэй получил информацию от своих шпионов, и прежде, чем гонцы Лю Чжана добрались до генералов Ян Хуая и Гао Пэя, оборонявших Бошуйский проход, Лю Бэй призвал их к себе и убил под предлогом того, что они были непочтительны с ним. После этого он направился на юго-запад и к 215 году захватил провинцию Ичжоу.

Услышав, что Лю Бэй захватил Ичжоу, Сунь Цюань отправил к нему послов, требуя возврата южной части Цзинчжоу, но Лю Бэй ответил, что вернёт Цзинчжоу только после того, как захватит Лянчжоу. Разъярённый словами Лю Бэя Сунь Цюань отправил Люй Мэна и Лин Туна на завоевание южной части Цзинчжоу. Лю Бэй был вынужден вернуться в Гунъань для организации отпора, но когда до него дошли известия о том, что Цао Цао планирует напасть на Ханьчжун, он заключил с Сунь Цюанем договор о границе по реке Сянцзян.

Цао Цао, тем временем, захватил Ханьчжун, но, вопреки советам своих приближенных, не стал нападать на Ичжоу, где позиции Лю Бэя ещё не были прочными, а вернулся обратно.

В 217 году Фа Чжэн указал Лю Бэю на стратегическую важность Ханьчжуна и посоветовал выбить оттуда войска Цао Цао, однако первая попытка закончилась неудачей. Весной 219 года войскам Лю Бэя удалось, наконец, овладеть Ханьчжуном, и он провозгласил себя Ханьчжунским ваном (кит. 漢中王), сделав своей резиденцией Чэнду.

В конце 219 года войска Сунь Цюаня, ведомые Люй Мэном, захватили удерживаемую Лю Бэем часть провинции Цзинчжоу; Гуань Юй был схвачен и казнён. Разъярённый Лю Бэй начал готовиться к войне с Сунь Цюанем. Тем временем в 220 году скончался Цао Цао, а его сын Цао Пэй низложил императора Сянь-ди и провозгласил образование нового царства Вэй. После того, как известия о переходе трона к Цао Пэю (и ложные слухи о казни императора Сянь-ди) достигли Лю Бэя в Ичжоу, тот также в 221 году объявил себя императором и основал царство Шу.

Осенью 222 года Лю Бэй лично повёл армию против Сунь Цюаня, чтобы отомстить за Гуань Юя и отвоевать южную часть провинции Цзинчжоу; управлять страной он оставил вместо себя Чжугэ Ляна. В битве при Сяотине его армия была разбита, а ему пришлось бежать в Байдичэн, где он и скончался в 223 году. На смертном одре он назначил Чжугэ Ляна и Ли Яня в качестве регентов при своём сыне Лю Шане.


См. также

  • Наиболее удачливый из генералов Лю Бэя, Гуань Юй, был обожествлён китайцами как бог войны.

Источник

  • [www.britannica.com/EBchecked/topic/344481/Liu-Bei Лю Бэй в Британской энциклопедии]

Напишите отзыв о статье "Лю Бэй"

Отрывок, характеризующий Лю Бэй

– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.