Чжао Юнь

Чжао Юнь
[[Файл:|180px]] Чжао Юнь на иллюстрации империи Цин
Полководец Шу Хань
Дата рождения:	неизвестно
Дата смерти:	229 год
Варианты имени
Традиционное написание:	趙雲
Упрощённое написание:	赵云
Пиньинь:	Zhào Yún
По системе Уэйда—Джайлза:	Chao Yun
Второе имя:	Цзылун (子龍)
Посмертное имя:	Шуньпинский хоу (順平侯)
Дополнение:	дети: Чжао Тун, Чжао Гуан

Чжао Юнь (также известен как Чжао Цзылун, умер в 229) — полководец, живший во времена поздней династии Хань и ранней эпохи Троецарствия в Китае. Большую часть своей жизни он служил военачальнику Лю Бэю и сыграл значительную роль в становлении царства Шу Хань. В китайской литературе и фольклоре он также упоминается как третий из Пяти полководцев-тигров.

Из-за недостатка информации, многие факты жизни Чжао Юня по-прежнему остаются неясными или неизвестными. В летописных записях Чэнь Шоу Записи о Трёх царствах о Чжао Юне есть лишь отрывок в тысячу слов. Примечания суйского историка Пэй Сунчжи вносят больше ясности об этом герое, но полная картина жизни Чжао Юня остается незавершенной.

Биография

Молодость

Чжао Юнь родился в Чжэньдине, Чанхань (в южной части современного Чжэндина, Хэбэй). Он поступил на службу к военачальнику Гунсунь Цзаню в конце 191 или начале 192 года в качестве командующего небольшой группой деревенских добровольцев. В 192 году он становится подчиненным Лю Бэя, служившего тогда майором в войске Гунсунь. Чжао Юнь командовал отрядом ухуаньской конницы численностью в несколько тысяч войска Лю. Позже он покинул войска Гунсунь Цзаня и Лю Бэя, чтобы присутствовать на похоронах своего старшего брата.

Чжао Юнь вернулся к Лю Бэю в 200 году, когда Лю Бэю нанес поражение Цао Цао. Лю Бэй попытался попасть под защиту Юань Шао. Судя по Записям о Трех Царствах, Чжао Юнь и Лю Бэй были очень дружны, так как спали на одной кровати во время пребывания в Е. Лю Бэй послал Чжао Юня тайно собрать больше добровольцев в небольшую армию Лю, все ещё находящуюся под крылом Юань Шао. С тех пор Чжао Юнь следовал за Лю Бэем на протяжении всего его пребывания в северном Китае.

В 202 году Чжао Юнь участвовал в битве при Боване (также иногда битва при Бованьпо) против полководца Цао Цао Сяхоу Дуня. В этом сражении Чжао Юнь взял в плен Сяхоу Ланя, своего старого знакомого из родного Чжэньдина. Чжао лично просил Лю Бэя пощадить Сяхоу Ланя и назначить его военным советником в войске Лю. Лю Бэй согласился. Однако Чжао Юнь никогда не позволял Сяхоу приближаться к Лю Бэю, что свидетельствовало о различии в их личных и деловых отношениях.

В 208 году Чжао прославил себя в битве при Чанбане против войска Цао Цао. Лю Бэй оставил свою семью позади, в спешке отступая. Тогда Чжао Юнь неожиданно ускакал на север, что породило слух о том, что Юнь сдался на милость Цао. Когда эту весть сообщили Лю Бэя, тот в гневе бросил топор на доносчика со словами: «Цзылун никогда меня не предаст!». Как и ожидалось, Чжао Юнь не изменил Лю Бэю. Сначала он доставил к мосту, который защищал Чжан Фэй, госпожу Гань. В следующий раз он вернулся вместе с маленьким сыном своего господина, Лю Шанем. За такие заслуги Чжао Цзылун был награждён званием я-мынь-цзян. (牙門將軍).

Роль в становлении Шу Хань

После битвы у красных утесов Чжао сыграл главную роль в завоевании земель Цзяннань. Он был награждён званием пянь-цзян-цзюнь (偏將軍) и был назначен великим управляющим Гуйяна, заменив на этом посту Чжао Фаня. Чжао Фань сблизился с Чжао Юнем и посватал ему свою золовку госпожу Фань, но Чжао Юнь отказался от свадьбы, сказав Чжао Фаню: «Раз мы с тобой побратались, значит твоя золовка должна быть и моей золовкой». Позже Чжао Юнь объяснил свой отказ: «Чжао Фань совсем недавно сдался Лю Бэю. Его намерения недостаточно ясны. Кроме того, в этом мире есть много других женщин»

Когда войско Лю Бэя вошло в провинцию И, Лю Бэй назначил Чжао Юня главным полководцем по надсмотру лагеря Лю Бэя в Гунъане. Жена Лю Бэя, госпожа Сунь, была младшей сестрой военачальника Сунь Цюаня. Воодушевленная властью и влиянием своего брата, госпожа Сунь и её свита часто совершали набеги и нарушали закон в округе. Лю Бэй считал Чжао Юня серьёзным, решительным и уверенным человеком, поэтому дал ему особое право вести внутренние дела в Гунъане, а также присматривать за разгулявшейся госпожой Сунь. Незадолго после того, как Лю Бэй покинул провинцию Цзин, Сунь Цюань тайно отозвал сестру обратно в восточную У. Госпожа Сунь хотела взять юного Лю Шаня с собой, но Чжао Юнь и Чжан Фэй настигли её на реке Янцзы и вернули ребенка обратно господину.

В 214 году Чжао Юнь вместе с Чжан Фэем и Чжугэ Ляном направился в провинцию И, чтобы помочь Лю Бэю воевать против Лю Чжана. Чжао отдал отдельный приказ своему войску идти из Цзянчжоу (современный Чунцин) через Цзянъян (современный Лучжоу) и Цзяньвэй до Чэнду. Лю Бэй наградил Чжао званием «Полководец летящего войска» после захвата Чэнду. В то время многие предлагали Лю Бэю наградить плодородными землями и плантациями вокруг Чэнду своих полководцев. Чжао Юнь же утверждал, что лучше вернуть земли местным крестьянам, и Лю Бэй последовал его совету.

Битва на реке Хань

В 219 году Лю Бэй и Цао Цао сражались за земли Ханьчжуна. У Цао Цао были огромные запасы еды на вершине северной горы. Чжао Юнь приказал своим воинам следовать за Хуан Чжуном, чтобы напасть на войско Цао и захватить припасы. Когда Хуан Чжун не вернулся вовремя, Чжао вместе с дюжиной воинов отправился на его поиски. Они столкнулись с авангардом войска Цао и уже готовились к бою, как неожиданно прибыло главное войско Цао. Ситуация для Чжао стала опасной, ведь его значительно превосходили числом. Юнь неожиданно напал на ряды войска Цао, на мгновение разрушив строй. Однако войска Цао довольно скоро перегруппировались и окружили Чжао. Ему пришлось пробиваться в собственный лагерь. Когда он увидел, что его полководец-лейтенант Чжан Чжу был ранен и остался позади, Чжао развернулся, чтобы спасти его.

Войско Цао бросилось в погоню за Чжао Юнем до самого его лагеря. Чжан И, управляющий Мяньяна, находившийся в лагере Чжао Юня, разумно предложил ему закрыть ворота. Однако, вошедши в лагерь, Чжао приказал спустить все знамена, прекратить бить в барабаны и оставить ворота широко раскрытыми. Войско Цао испугалось возможной засады в лагере и поспешно начало отступать. В тот же миг Чжао Юнь приказал со всей силы бить в барабаны, а его лучники стали поливать врага огненными стрелами. Войско Цао было взято врасплох и в суматохе начало разбегаться. Многие воины Цао утонули, пытаясь переплыть реку Хань, чтобы спастись от воинов Чжао Юня.

На следующий день после битвы Лю Бэй прибыл, чтобы оценить ситуацию. Он похвалил Чжао Юня за победу словами: «Цзылун — само воплощение храбрости!» и устроил пир в его честь. С того времени в войске Лю Бэя Чжао Юнь стал известен как ху-вэй-цзян-цзюнь (虎威將軍).

В 221 году Лю Бэй провозгласил себя императором царства Шу Хань и объявил войну восточной У, чтобы отомстить за смерть Гуань Юя и утраченную провинцию Цзин. Чжао Юнь пытался уговорить Лю Бэя отказаться от войны и сначала разобраться с Цао Вэй, но Лю Бэй не внял его доводам. Лю Бэй затем оставил Чжао Юня напасть на Цзянчжоу, а сам лично возглавил войско для нападения на У, но проиграл битву при Сяотине.

Старость

Лю Бэй умер в 223 году. Его преемником стал его сын Лю Шань. В тот же год Чжао Юню был даны звания чжэн-нань-цзян-цзюнь (征南將軍) и чжун-ху-цзюнь (中護軍) и титул Юнчанский хоу (永昌亭侯). Вскоре он был повышен до звания чжэнь-дун-цзян-цзюнь (鎮東將軍). В 227 году Чжао вместе с Чжугэ Ляном отправился в Ханьчжун, где они вели подготовку к первому северному походу.

Последняя битва Чжао Юня

Во время первого похода, в отличие от информации в романе Троецарствие, почетным званием вана был награждён Ма Су, а не Чжао Юнь. Люди того времени были удивлены таким решением Чжугэ Ляна. Чжао Юнь же был послан лишь в качестве приманки для главного войска Вэй, возглавляемого Цао Чжэнем. Однако когда Чжугэ Лян позже сетовал о своем поражении в северном походе, он явно отметил, что «его огромное войско на горе Ци и войско Чжао в долине Цзи были более многочисленны, чем вражеские войска» Но поражение от меньшего войска являлось результатом распределения ресурсов Чжугэ. Заметка Чэнь Шоу в Записях о Трёх царствах объясняет, почему Чжао был побежден: в ней говорится «Войска (Чжао) Юня и (Дэн) Чжи были слабы, а враг был силен, поэтому они и потеряли долину Цзи (雲、芝兵弱敵強，失利於箕谷)» Судя по записям, Чжугэ отправил дополнительные войска своему любимчику Ма Су и себе; Чжао Юню же было жаловано множество слабых нетренированных воинов. По-настоящему же Чжао Юнь в плане Чжугэ Ляна играл роль своеобразной «подушки», дабы брать на себя нападения Цао Чжэня. Таким образом Чжугэ мог бы долго заставлять Цао Чжэня пытаться пробиться на гору. В вышеупомянутом разговоре Чжугэ он даже мечтал, что многочисленность позволит ему одержать верх над врагом без рассмотрения варианта предоставить больше сил опытным полководцам, таким как Чжао Юнь и Вэй Янь. Лишь после этого разгрома Чжугэ понял, что не число приносит победу (今欲減兵省將，明罰思過，校變通之道於將來；若不能然者，雖兵多何益！).

Отступление

Видя невозможность победы, Чжао удалось свести потери к минимуму. Он воодушевил и сплотил выживших, настроил их решительно защищать свои позиции и лично возглавил арьергард, чтобы предотвратить вражескую погоню. Он не торопился отступать: припасов было достаточно, да и войско было организованным. Когда он в целости вернулся в Ханьчжун, Чжугэ Лян был удивлен столь успешным отступлением и приказал в качестве утешения раздать воинам Цзылуна произведенную в избытке шелковую ткань. Однако Чжао отказался выполнить этот приказ и сказал стратегу: «Как вы можете раздавать награды, когда ваша кампания провалилась? Прошу вас, оставьте шелк в хранилище и раздайте его в октябре» Чжугэ был восхищен этими словами. Чжао Юнь был награждён званием чжэнь-цзюнь-цзян-цзюнь (鎮軍將軍) за его роль в качестве приманки, хоть кампания и провалилась.

Смерть

Чжао Юнь умер в 229 году в Ханьчжуне. Император Лю Шань в 261 году дал ему посмертное имя Шуньпинский хоу (順平侯). Приказ Лю Шаня о даровании чести Чжао Юню: «Когда Чжао Юнь служил позднему императору (Лю Бэю), его вклад уже был значительным. Когда я был юн, я рассчитывал на его верность, которая спасет меня от опасности. Вот почему я дарую ему честь». Чжао Юнь был одним из 12 человек в Шу Хань, которым было даровано благородное посмертное имя.

У Чжао Юня было два сына: Чжао Тун и Чжао Гуан. Последний месте с Цзян Вэем участвовал в кампаниях против Вэй и был в их ходе убит в Тачжуне.

Фантастика

Многие поступки Чжао Юня были, возможно, сильно преувеличены в исторической новелле Ло Гуаньчжуна Троецарствие. В новелле Чжао Юнь описывается почти идеальным героем, демонстрирующим ни с чем не сравнимую физическую силу и непоколебимую преданность своему господину, потрясающую отвагу, острый ум и безмятежную харизму. Эти черты присутствуют практически во всех современных материалах о Чжао Юне. В новелле он изображается как отважный, верный и героический воин, который множество раз в одиночку выживает в невообразимо сложных ситуациях.

Спасение Лю Шаня при Чанбане

Новелла рисует нам картину, где Чжао в одиночку уничтожает многих вражеских полководцев, скачет от точки к точке в битве при Чанбане, расспрашивая местных о местонахождении госпожи Гань, госпожи Ми и Лю Шаня. В доказательство своей решимости он заявляет, что будет всюду искать их, а если не найдет — погибнет на поле боя. Одним из многих полководцев, павших тогда от руки Чжао Юня был Сяхоу Энь, державший у себя один из лучших мечей Цао Цао — «Цинган» (青釭). По слухам, этот меч мог пробить металл так, будто бы это был комок грязи, и Чжао взял меч с собой после убийства Сяхоу. Когда же он наконец нашел госпожу Ми и Лю Шаня около старого колодца, Ми, раненная в ногу, отдала ребенка Чжао Юню и отказалась идти с ним, сказав, что будет затруднять их путь назад. Пока приближались вражеские воины, Юнь и Ми спорили. В конце концов, Ми бросилась в колодец, не оставив Чжао выбора. Чжао привязал ребенка к груди и накрыл его стальной пластиной доспеха и стал пробиваться через окруживших их врагов лишь с помощью копья и недавно полученного меча Цингана. Доблесть Чжао Юня впечатлила Цао Цао, и он приказал лучникам не стрелять в Цзылуна, но взять его живым, надеясь, что Юнь сдастся на ему милость. В течение битвы Чжао врезался во вражеский строй семь раз, убив около 50 вражеских полководцев.

Чжао Юнь пробился и к мосту Чанбань, где встретил Чжан Фэя, который остался позади войска, чтобы не пропустить врага через мост. Чжао наконец вернулся к Лю Бэю, отдал ему Лю Чаня и умолял простить ему, что он не смог вернуть и госпожу Ми. Лю бросил младенца на землю, сказав, что даже его собственный сын не стоит того, чтобы такой великий полководец подвергал себя опасности. Цзылун едва успел поймать ребенка.

Спасение Лю Шаня из рук госпожи Сунь

В главе 61 (условия инцидента выдуманы), госпожа Сунь возвращается в восточную У, чтобы навестить больную мать, о состоянии которой она узнала от старшего брата Сунь Цюаня. По сути, Сунь Цюань солгал ей, чтобы затем использовать Лю Шаня в качестве выкупа за провинцию Цзин, которую У оспаривало. Когда Чжао услышал о том, что госпожа Сунь уехала вместе с наследником, он бросился на пристань и увидел, что Сунь с ребенком только что зашла на борт судна У, управляемого Чжоу Шанем.

Чжао Юнь, управляя маленькой рыбацкой лодкой, догнал судно У и перепрыгнул с лодки на его борт. Чжао Юнь пробился к госпоже Сунь и вернул Лю Шаня, но уже не мог безопасно вернуться назад. В этот момент судно настиг флот, который вел Чжан Фэй. Чжоу Шань попытался остановить их, но был убит Чжан Фэем. Госпожа Сунь согласилась отдать ребенка Чжао и Чжану, и одна вернулась в У.

В современной культуре

Чжао Юнь в равной степени распространен в китайской культуре, литературе, искусстве и анекдотах. Чжао был знаменит уже в период Троецарствия, поэтому сказки и предания о его подвигах передавались из поколения в поколение на протяжении веков. Благодаря новелле «Троецарствие» его имя стало ещё известнее.

В последнее время Чжао Юнь приобретает известность и за пределами Азии, благодаря различным средствам информации, включая Интернет и видеоигры. Чжао Юнь часто рисуется как молодой, статный, бесстрашный, неуязвимый, спокойный, искренний и самоотверженный герой в операх, новеллах, играх и комиксах.

Театрализованная версия истории жизни Чжао Юня воплотилась в фильме 2008 года «Троецарствие: Возрождение Дракона», с актером Энди Лау в роли Чжао Цзылуна. Ху Цзюнь сыграл Чжао Юня в фильме Джона Ву «Битва у Красной скалы». В 2010 году вышел на экраны сериал «Троецарствие» режиссёра Гао Сиси, в котором Чжао Юня играет Не Юань.

В маньхуа Чань Моу The Ravages of Time Чжао является предводителем группы убийц «Искалеченные воины». Его настоящим именем оказывается Ляоюань Хо, а имя «Чжао Юнь» он берет, когда служит господам не из рода Сыма, — по большей части Лю Бэю.

Серия манги и аниме Школьные войны содержит персонажа Chō'un Shiryū (Чжаоюнь Цзылун), за основу которого взят Чжао Юнь.

Актер Бэнцзи в 2009 году играл роль Чжао Юня в тайваньском teen idol сериале K.O.3an Guo, который является пародией на роман Троецарствие на современный лад.

Видеоигры

Чжао Юнь является одним из основных персонажей серии игр Dynasty Warriors от Koei. Его изображение часто помещается на видном месте (плакаты, обложки дисков, книг) и наиболее часто используется разработчиками в скриншотах и рекламе предстоящих релизов. В Dynasty Warriors 7 у него появляются новые доспехи, и более длинные волосы, собранные в хвост.

В Dynasty Warriors 5 он продолжает сражаться за Шу после смерти Лю Бэя и разговаривает с Лю Шанем в конце своей сюжетной линии. В Dynasty Warriors 6 Чжао Юнь становится бо (верховным полководцем империи) Лю Бэя. В Dynasty Warriors 4: Xtreme Legends Чжао Юнь должен спасти Лю Шаня (Чаня) из крепости и бежать к мосту Чанбань. В Dynasty Warriors 5: Xtreme Legends он и Хуан Чжун должны нанести поражение вражескому войску.

Чжао также появляется в Warriors Orochi, где оказывается в плену войска Ороти в начале игры. Позже его вызволяют Цзо Цы, Ёсихиро Симадзу и Син Цай. Затем он ставит перед собой цель найти и освободить Лю Бэя, в ходе выполнения которой объединяется с Юкимурой Санадой. Вместе с Юкимурой и другими союзниками, Чжао Юнь спасает Лю Бэя. Его персонаж в игре идентичен персонажу Dynasty Warriors 5, но ему также приписывается новое, немного чудное чувство юмора. Он также играет важную роль в других сюжетных линиях Warriors Orochi и встречается с такими персонажами как Сунь Цэ, Цао Пи и Нобунага Ода.

Чжао снова появляется в Warriors Orochi 2, но играет немного меньшую роль: он вместе с Вэй Янем приводит войско на подмогу Иэясу Токугаве в деревне Сайка. Позже он, Мицухидэ Акэти и Чжан Ляо нападают на Киёмори Тайру в крепости Коси, чтобы остановить обряд воскрешения Ороти с помощью Химико. В Dream Mode Чжао Юнь, Юкимура Санада и Ёсихиро Симадзу спасают Лю Бэя и крестьян.

Как и другие полководцы-тигры, Чжао Юнь появляется в игре 1993 года Sango Fighter, где сражается против войск Цао Цао.

Карточные игры

В коллекционной карточной игре Magic: The Gathering есть карточка с названием «Чжао Цзылун, полководец-тигр».

См. также

• Список персонажей романа "Троецарствие"
• Список персонажей серии игр "Dynasty Warriors"

Литература

• Чэнь Шоу. Записи о Трёх царствах. С аннотациями Пэй Сунчжи
• Ло Гуаньчжун. Роман Троецарствие.

Отрывок, характеризующий Чжао Юнь

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…