Чжэндэ

Чжу Хоучжао кит. 朱厚照<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Император Китая из династии Мин
5 июня 1505 — 20 апреля 1521
Предшественник:	Чжу Ютан
Преемник:	Чжу Хоуцун
Вероисповедание:	Буддизм
Рождение:	26 октября 1491(1491-10-26) Пекин, Китай
Смерть:	20 апреля 1521(1521-04-20) (29 лет) Пекин, Китай
Место погребения:	Гробницы императоров династии Мин
Род:	Мин
Отец:	Чжу Ютан
Мать:	Чэнь
Супруга:	Цзинь И
Дети:	отсутствуют

Чжу Хоучжао (26 октября 1491 — 20 апреля 1521) — десятый император Китая с 1505 по 1521 из династии Мин.

Биография

Родился 26 октября 1491 года в семье императора Чжу Ютана и императрицы Чэнь. Получил конфуцианское образование. Ещё в качестве наследника трона приблизил к себе евнуха Лю Цзиня.

В июне 1505 года после смерти своего отца Чжу Ютана 14-летний Чжу Хоучжао занял императорский престол под тронным именем Чжэндэ. В отличие от своего отца, Чжу Хоучжао не занимался государственными делами, совершал глупые и безрассудные поступки. Чжу Хоучжао передал управление делами империями евнуху Лю Цзиню, который возглавил клику, которая получила название «Восемь тигров». Она состояла из дворцовых евнухов, которые заправляли всеми делами в государстве. Они способствовали подъёму коррупции, беззакония, нарушению судебной системы. Некоторое время противодействовать Лю Цзиню пытались ученые из академии Ханьлинь. Однако евнух благодаря провокации убедил Чжу Хоучжао в сговоре членов Ханьлинь против императора. В итоге десятки ученых были казнены, многих отправили в ссылки. Эти действия значительно нарушили работу административной системы. Начали вспыхивать восстания крестьян, бунты горожан и мятежи. В 1507 году в провинциях Хубэй и Хунань началось крестьянское восстание, которое с трудом удалось подавить в 1511 году. Впоследствии — 1510 году — против императора выступил член правящего рода — ван Чжу Фа. Однако это выступление удалось подавить благодаря действиям евнуха Чжан Юна. Он же во время праздничного банкета убедил Чжу Хоучжао в заговоре против него со стороны Лю Цзиня. Во время обыска у последнего было найдено 36 млн фунтов золота и серебра, оружие, императорские одежды. За это Лю Цзинь и члены клики восьми тигров были казнены.

После этого Чжу Хоучжао продолжал игнорировать государственные дела, занимаясь охотой и развлечениями. Император также имел страсть к усыновлению своих фаворитов. Число усыновленных им людей приближалось к сотне. Все они получали щедрое содержание из казны и большие земельные владения. Для этого увеличивались и вводились новые налоги. Все это вызвало большое восстание в 1511 году во главе с Лю Чуном и Лю Чженем. Оно было подавлено лишь в 1512 году.

Чжу Хоучжао на некоторое время вернулся к реальности и остепенился после того, как в 1514 году во время охоты его ранил тигр. В 1518—1519 годах под его руководством было совершено два крупных военных походах против монголов, завершились прекращением нападений кочевников на китайские земли. В 1519 году император лично возглавил поход в провинцию Цзянси, где подавил восстание под руководством своего родственника, великого князя Нин Чжу Ченхао (Нин-вана). Сам же Нин-ван Чжу Ченхао был казнен в 1521 году, все члены его семьи были также казнены.

20 апреля 1521 года 29-летний Чжу Хоучжао скончался, не оставив наследников, так как все его сыновья скончались в детстве. Он завещал, чтобы управление государственными делами было передано императрице и сановникам с «Внутридворцового кабинета» (Нейге). В том же году на императорский престол был возведен его двоюродный брат Чжу Хоуцун.

Личность императора

Был очень своеобразной фигурой и в личной жизни. Он любил переодеваться в простое платье и в сопровождении одного-двух друзей отправлялся гулять по столичному городу. Посещал притоны с женщинами легкого поведения. Заходил наугад в дома простых жителей, заставляя женщин сопровождать его в дальнейшей прогулке, а иногда приводил их ко дворцу, поражая придворной роскошью. Вместе с тем, он иногда водил в походы войска против противника или же на подавление внутренних восстаний. Сам участвовал в боях и вел счет пораженных им врагов. В свободное время он любил читать книги, которые не имели отношения к политике или идеологии. Учил иностранные языки и, в частности, овладел монгольском, арабском и санскритом.

Источники

• Susan Naquin (2000). Peking: temples and city life, 1400—1900. University of California Press. p. 213. ISBN 0-520-21991-0. Retrieved 28 November 2010.
• Wintle, Justin. Guides, Rough. [2002] (2002). China. ISBN 1-85828-764-2. p 244—245.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Чжэндэ

– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.