Чиверс, Дирк

Дирк Чиверс
нидерл. Dirk Chivers
Род деятельности:	пират
Место рождения:	Голландия
Подданство:	Нидерланды Нидерланды
Место смерти:	Голландия

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Дирк Чиверс — голландский пират, действовавший в Красном море и Индийском океане в течение 1690-х годов.

Биография

Ранняя карьера

Дирк Чиверс впервые упоминается как член команды Portsmouth Adventure, каперского судна, направляющегося в Красное море, под командованием капитана Джозефа Фаррелла в начале 1694 года. Вскоре после отъезда из Род-Айленда Чиверс увидел, как Фаррелл и Генри Эвери успешно захватили два судна в июне 1695 года. На обратном пути в Род-Айленд судно село на мель на Майотте в Коморских островах. Было принято решение остаться с несколькими другими кораблями, в то время как Фаррелл и другие отправлись дальше вместе с Эвери.

Чиверс в Красном море

Чиверс в конечном счете попал на борт 28-пушечной Resolution, будучи подобранным капитаном Робертом Гловером примерно в конце 1695 года. Тем не менее, после нескольких месяцев в Красном море Чиверс принял участие в мятеже против Гловера и поместил его и его 24 сторонников на недавно захваченное арабское судно Rajapura. Избранный капитаном после мятежа, он переименовал судно в Soldado и в течение следующего года успешно захватил множество ценных сокровищ, перед тем как соединиться с капером Джоном Хоэром.

Вместе они захватили два судна Ост-Индской компании. Однако суда были сожжены, когда губернатор Адена отказался заплатить за них обещанный выкуп. Согласно популярному поверью одному из захваченных моряков, капитану Собриджу, из-за его постоянных жалоб был зашит рот иглой, которую использовали для починки парусов.

Чиверс и Хоэр приплыли с четырьмя захваченными судами в гавань Калькутты в ноябре 1696 года, где они потребовали выкуп в 10,000£, послав сообщение губернатору, в котором говорилось:

Мы не признаем ни одной страны, продав нашу собственную, и поскольку мы несомненно будем повешены, если нас схватят, мы без всяких колебаний будем сеять убийства и разрушения, если наши требования полностью не удовлетворят.

Губернатор Калькутты проигнорировал их угрозы и послал десять кораблей против каперов и, когда они появились в гавани, Чиверс и Хоэр сбежали без захваченных кораблей и пробились к Острову Святой Мэри для ремонта, прибыв туда летом 1697 года, где эти двое разошлись, когда Хоэр отплыл в Красное море.

Поздние годы

В апреле 1698 года Чиверс захватил английское судно Sedgwick и заключил сделку с его капитаном. Ему разрешалось командовать своим судном, если он согласится снабжать пиратов ромом.

В сентябре Чиверс соединился с Робертом Каллифордом (который недавно покинул Уильяма Кидда) и Натаниэлем Нортом. Вместе Чиверс, Каллифорд и Норт захватили корабль Great Mohammed наряду с 130,000£ на его борту. Принимая управление своей новой добычей, судно было переименовано в New Soldado (или Soldado II) и возвратилось на Остров Святой Мэри.

Однако в следующем году Чиверс был вынужден затопить New Soldado, чтобы заблокировать проход в гавань Святой Мэри с появлением четырех британских линейных кораблей в сентябре 1699 года. Несмотря на все его «заслуги», он и Каллифорд в конечном счете приняли королевское прощение и вернулись в Нидерланды на торговом судне Vine.

Литература

• Pennell, C. R. Bandits at Sea: A Pirates Reader. New York: NYU Press, 2001. ISBN 0-8147-6678-1
• Rogozinski, Jan. Pirates!: Brigands, Buccaneers, and Privateers in Fact, Fiction, and Legend. New York: Da Capo Press, 1996. ISBN 0-306-80722-X
• Rogozinski, Jan. Honor Among Thieves: Captain Kidd, Henry Every, and the Pirate Democracy in the Indian Ocean. Stackpole Books, 2000. ISBN 0-8117-1529-9

Отрывок, характеризующий Чиверс, Дирк

– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.