Чижевский, Дмитрий Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Дмитрий Чижевский
Dmitrij Tschižewskij
Дата рождения:

23 марта (4 апреля) 1894(1894-04-04)

Место рождения:

Александрия (Российская империя)

Дата смерти:

18 апреля 1977(1977-04-18) (83 года)

Место смерти:

Гейдельберг (ФРГ)

Страна:

Российская империя Российская империя
Веймарская республика Веймарская республика
Третий рейх Третий рейх
ФРГ ФРГ

Язык(и) произведений:

немецкий, русский, украинский

Направление:

славистика

Дмитрий Иванович Чижевский (рус. дореф. Чижевскiй; укр. Чижевський; нем. Tschižewskij; 23 марта [4 апреля1894 года, Александрия, Херсонская губерния, Российская империя — 18 апреля 1977 года, Хайдельберг, ФРГ) — российский и, после эмиграции, немецкий славист, философ, историк церкви, палеограф, литературовед русско-польского происхождения.[1] За значительный научный вклад в украинистику Чижевский также причисляется историографией к украинским учёным.

Чижевский снискал широкую известность как учёный ещё до эмиграции из России за исследования в области русского гегельянства, однако наиболее значительные труды он написал за рубежом. В Германии Чижевский был известен как знаток славянских древностей: русской, украинской, чешской поэзии, философии и литературы. Чижевский считается первым историографом украинской философской мысли. Большинство работ философа посвящены восточнославянской культуре в контексте немецкого на неё влияния.

Чижевский наиболее известен благодаря своим исследованиям истории древнерусской литературы, казацкого барокко, сочинений Григория Сковороды, гегельянства в России, Фёдора Достоевского и Фёдора Тютчева. Чижевскому принадлежит ряд научных открытий: будучи в Праге, Чижевский открыл для науки неизвестную ранее рукопись Яна Амоса Коменского.





Биография

Дмитрий Иванович Чижевский родился в семье артиллериста Ивана Константиновича Чижевского, происходившего из польской шляхты и русской дворянки[1] Марии Дмитриевны Ершовой. Его мать была художницей, она училась живописи у Ильи Репина и Павла Чистякова. Отец принимал активное участие в революционном движении народников, за революционную деятельность он отбывал наказание в двухгодичной ссылке на русском севере. Супруга Ивана Чижевского не разделяла революционные взгляды мужа.

Дмитрий Чижевский окончил гимназию в 1911 году. В том же году поступил в Петербургский университет на отделение астрономии и математики, однако северный климат плохо сказался на здоровье Чижевского и в 1913 г. перевёлся в Киевский университет Св. Владимира, чтобы поправить здоровье. В Киеве Чижевский осознал интерес к гуманитарным наукам и перевелся на историко-филологический факультет, который окончил в 1919 г. Будучи студентом, Чижевский увлёкся революционными идеями меньшевиков. На философские взгляды Чижевского в период обучения в России оказали влияние лекции Николая Онуфриевича Лосского.

В период гражданской войны Чижевский сначала поддерживал меньшевиков, затем с сочувствием отнёсся к правительству Скоропадского. К петлюровцам Чижевский относился негативно. После прихода к власти большевиков, Чижевского сначала приговорили к смертной казни, а потом отпустили как меньшевика.

С 1920 г. преподавал в Киевском университете, читал курс общего языкознания на Высших женских курсах в Киеве. 13 мая 1921 г. нелегально пересек польскую границу.

В эмиграции Дмитрий Чижевский слушал лекции Эдмунда Гуссерля, Мартина Хайдеггера, Карла Ясперса и др. Чижевский поддерживал дружеские отношения с Максом Фасмером, отцом Георгием Флоровским, Хансом-Георгом Гадамером и многими др. Как отмечает Аркадий Полонский: «В Германии Дмитрий Иванович прожил почти полвека, в 20-40 гг. он был соратником Макса Фасмера, в 60-70 гг. преподавал в университетах Галле, Йены, Марбурга, Гейдельберга, являлся признанным главой немецкой славистики».[2]

Политическая деятельность

Политические воззрения Дмитрия Чижевского были крайне противоречивы и менялись на протяжении жизни. Юрий Шевелёв так характеризовал Чижевского: «Если у него и была политическая программа, то (понятная) только для него самого». В юношестве Дмитрий Чижевский как и отец принимал участие в революционных кружках, до 1917 года он был членом партии меньшевиков, а также сочувствовал Украинскому социал-демократическому движению. Примечательно, однако, что Дмитрий Чижевский выступал против провозглашения Украинской народной республики.

После революции некоторое время проживает в США, в 1921 году окончательно покидает Россию. В годы гражданской войны Чижевский становится активным членом Немецкого христианского экуменического движения. В 20-е годы Чижевский получил профессорскую ставку в Германии и остался преподавать. Он не покинул страну и в годы национал-социализма, однако вынужденно отправил свою жену Лидию Израйлевну Маршак в США, так как её еврейское происхождение могло повлечь за собой преследование Чижевского немецкими властями. Чижевский был противником национал-социалистов и после войны был публично обвинён в Марбурге в поддержке коммунистов (обвинение выдвинул Альфред Гейлер как раз перед тем, как Чижевский получил визу в США, чтобы отомстить Чижевскому). Несмотря на обвинения, Чижевский уезжает из Германии и некоторое время преподаёт в США, куда его позвал Георгий Флоровский. Английским языком Чижевский не владел, поэтому лекции по преимуществу читал на русском языке, а также на немецком. Отношения Чижевского с Романом Якобсоном не сложились, поэтому, когда Чижевский получил приглашение возглавить отделение славистики в Гейдельберге он вернулся в Германию. В годы эмиграции Дмитрий Чижевский поддерживал активные связи как с русской «белой», так и с украинской эмиграцией, в связи с чем часто подвергался критике сторонниками радикальных течений. Сам Дмитрий Иванович Чижевский характеризовал своё мировоззрение так:

«Мой жизненный путь привёл меня из России в Польшу, Германию, Чехословакию, Голландию, Швецию и т.д. И везде я мог убедиться, что те узкие рамки, в которые история поставила жизнь этих народов, вредят этим странам и народам не только в экономическом, но и в культурном плане. И будут и впредь тормозить их развитие, если не преодолеть узкие рамки любым способом — не нарушая, однако, естественных прав этих больших и малых народов».

Библиография

Труды

Прижизненные издания на немецком языке
  • Hegel in Rußland. — Halle, 1934.
  • Geschichte der Altrussischen Literatur im 11, 12 und 13, Jahrhundert, Kiever Epoche. — Frankfurt/M: Klostermann, 1948.
  • Nachwort zu Die toten Seelen, Übers. Fred Ottow, Winkler, München 1949 und Buchclub «Freunde der Weltliteratur», Hamburg u. a. 1949; Nachwort von Tschižewskij S. 475—494[1]
  • Das heilige Russland (1959)
  • Hegel bei den Slaven. — Reichenberg, 1934.
    • 2. Aufl. — Bad Homburg. 1961.
  • Europa und Rußland : Texte zum Problem des westeuropäischen und russischen Selbstverständnisses. — Darmstadt: WBG, 1959.
  • Russische Geistesgeschichte. — 1959, 1961. — Bd. 1, 2.
  • Vergleichende Geschichte der slavischen Literaturen. — Berlin, 1968. — Bd. 1, 2.
Издания на русском языке
  • Чижевский Д. И. Гегель в России. — СПб.: Наука, 2007
  • Чижевский Д. И. Материалы к биографии в трёх томах. — СПб.: Русский путь, 2007
Издания на украинском языке
  • Чижевський Д. І. Філософські твори: У 4 т. — К.: Смолоскип, 2005. — Т. 1, 2, 3, 4.
  • Чижевський Д. І. Історія української літератури. — Нью-Йорк: Українська вільна академія наук у США, 1956 (переиздания: Тернопіль: Femina, 1994; К.: ВЦ «Академія», 2003).
  • Чижевський Д. І. Реалізм в українській літературі. — К.: Просвіта, 1999.
  • Чижевський Д. І. Порівняльна історія слов’янських літератур. — К.: ВЦ «Академія», 2005 (перевод с немецкого издания).
  • Чижевський Д. І. Історія російської літератури ХІХ століття. Романтизм. — К.: ВЦ «Академія», 2009 (перевод с немецкого издания).
  • Чижевський Д. І. Філософія Г. С. Сковороди. — Варшава: Український науковий інститут, 1934 (переиздание: Харків: Прапор, 2004).
  • Чижевський Д. І. Нариси з історії філософії на Україні. — Прага: Український громадський видавничий фонд, 1931 (Переиздание: Київ, 1992).
  • Чижевський Д. І. Українські друки в Галле. — Краків: Українське видавництво, 1943.
  • Чижевський Д. І. Культурно-історичні епохи. — Авґсбурґ-Монреаль: Накладом Товариства прихильників УВАН, 1978.

Исследовательская литература

  • Янцен В. В. Неизвестный Чижевский: обзор неопубликованных трудов. — М.: Русский фонд, 2008.
  • Надъярных Н. С. Дмитрий Чижевский. Единство смысла. — М.: Наука, 2005.

Напишите отзыв о статье "Чижевский, Дмитрий Иванович"

Примечания

  1. 1 2 [gazeta.dt.ua/history/dmitro-chizhevskiy-shlyah-do-ukrayini-_.html Дмитро Чижевський: шлях до України]
  2. [www.hrono.info/biograf/bio_ch/chizhev_di.php Полонский А. Дмитрий Иванович Чижевский]

Ссылки

  • [histans.com/LiberUA/978-966-02-6598-1/32.pdf cc. 413—414]

Отрывок, характеризующий Чижевский, Дмитрий Иванович

– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]