Чикаго-Спайр

Чикаго-Спайр
Местонахождение	Чикаго, США
Строительство	2012 (оценка)
Использование	жилая башня
Высота
Крыша	609,6 м
Технические параметры
Количество этажей	150
Площадь внутри здания	278 709 м²
Архитектор	Сантьяго Калатрава Перкинс и Уилл
Застройщик	Shelbourne Development

«Чика́го-Спайр» (англ. Chicago Spire, «Чикагский шпиль») — бывший проект сверхвысокого небоскрёба в городе Чикаго, штата Иллинойс, США. В конце осени 2008 строительство было остановлено из-за глобального кризиса. Здание было спроектировано испанским архитектором Сантьяго Калатравой, строительство осуществлялось компанией Shelbourne Development. Высота небоскрёба по проекту составляла 609,6 м, этажность — 150 этажей, ожидалось, что после постройки «Чикаго-Спайр» станет высочайшим зданием в Западном полушарии и вторым по высоте жилым зданием в мире после «Бурдж-Халифа».

Проект был представлен общественности в июле 2005 года Кристофером Карли из Fordham Company, после чего получил широкую известность и поддержку как официальных представителей города, так и простых горожан. Через несколько месяцев Карли стал испытывать недостаток финансирования и проект сменил подрядчика — теперь им стала компания Shelbourne Development Гаррета Келехера. После этого конструкция здания трижды была пересмотрена. Строительство началось в 2007 году, однако уже через год было приостановлено из-за глобальной финансового кризиса. Вдобавок к этому, 8 октября 2008 года Сантьяго Калатрава заявил, что подрядчик должен ему 11,34 млн долл. за работу, после чего многие эксперты стали сомневаться в осуществимости проекта.

По состоянию на июнь 2008 года Shelbourne Development продал более чем 350 из 1193 квартир в башне, причём более половины из этого количества было продано иностранным резидентам. 30 сентября было объявлено, что пентхаус здания продан предпринимателю Таю Уорнеру. Келехер предложил сдавать помещения в аренду, предполагая, что это улучшит реализацию малометражных помещений.

История

«Фордхэм-Спайр»

Изначально известный под названием «Фордхэм-Спайр», проект, возглавляемые главой Fordham Company, Кристофером Карли, предполагал сооружение башни высотой в 115 этажей. Планировалось, что в башне разместится гостиница и телекоммуникационное оборудование. 16 марта 2006 года городская комиссия по строительству единогласным решением одобрила проект к строительству. 29 марта 2006 года здание также было одобрено городским советом Чикаго. Тогда же была увеличена высотность здания — теперь она составила 2000 футов (609,6 метров).

Проект башни стал мишенью критики, в частности Дональд Трамп заявил, что башня такой высоты станет приманкой для террористов и её нельзя рассматривать даже в качестве проекта.

Финансовые проблемы

После нескольких месяцев работы над проектом, Карли стал испытывать трудности с финансированием, в результате чего проект был передан в Shelbourne Development Гаррета Келехера. У Келехера дела пошли лучше, он сумел выкупить землю и найти достаточно средств для начала строительства башни. Келехер переименовал проект сначала в «Норт-лейк-шор драйв 400», а затем в «Чикаго-Спайр».

Изменения проекта

В IV квартале 2006 года Shelbourne Development выпустил два пресс-релиза, касающихся строительства башни. В ноябрьском пресс-релизе указывалось, что, строительство начнётся в июне 2007 года. В начале декабря 2006 года Shelbourne Development выпустил другой пресс-релиз, в котором говорилось об изменениях в конструкции здания. Согласно новому проекту, здание становилось жилым, с крыши была убрана антенна и другое телекоммуникационное оборудование. Основание башни расширялось, а угол закручивания фасада был увеличен с 270 до 360°. Также было увеличено количество этажей, парковка была вынесена из подземных этажей в отдельное сооружение. Изменения в проекте подверглись критике со стороны архитектурного сообщества и администрации города.

В конце декабря 2006 года в газете «Chicago Tribune» была опубликована заметка о том, что подрядчик собирается вновь внести изменения в проект башни. Через несколько недель Chicago Tribune опубликовала интервью с Сантьяго Калатравой и Гарретом Келехером, в котором был представлен новый дизайн башни, изменения в частности коснулись проекта лобби и спиралевидной формы. 26 марта 2007 года был принят окончательный дизайн, по которому и начали строить здание.

Реакция жителей города и представителей СМИ на последний дизайн башни была благосклонной. и 19 апреля 2007 года городская комиссия по планированию окончательно одобрила строительство «Чикаго-Спайр». 26 апреля проект был одобрен комиссией по районированию города. 9 мая 2007 года проект одобрила финальная инстанция — Городской совет Чикаго.

Начало строительства

После одобрения со стороны городских властей было объявлено, что строительство начнётся летом 2007 года. Строительной площадкой был выбран парк Дюсабля. Офис продаж «Чикаго-Спайр» был открыт 14 января 2008 года.

19 сентября 2008 года было объявлено, что строительство башни продолжается, однако темпы работ будут замедлены до восстановления финансового сектора страны после кризиса. Келехер заверил в прессе, что у него имеются значительные финансовые резервы, хотя некоторые аналитики сомневаются в том, что этих резервов хватит на продолжение строительства. Подрядчик на надземную часть небоскрёбы по состоянию на осень 2008 года не был утверждён. 1 октября 2008 года в The Wall Street Journal была опубликована статья, в которой указывалось, что работы над фундаментом здания закончены, однако дальнейшие работы по нулевому циклу не будут проводиться до восстановления рынков.

Нулевой цикл

25 июня 2007 года на стройплощадку прибыли части кранов и другое строительное оборудование. На следующий день Shelbourne Development официально объявила о начале строительства. В начале строительства в грунт на глубину 37 м было забурено 34 бетонных и стальных кессона; эта часть работ была завершена 25 июня 2008 года. В эти же сроки был установлен коффердам диаметром 31 м и глубиной 24 м. Предполагается, что впоследствии он будет служить основанием для ядра здания. Вокруг здания во время нулевого цикла шли работы по обустройству инфраструктуры. Вначале предполагалось, что нулевой цикл будет завершён в конце 2008 года, а в середине 2009 года должно было начаться строительство наземных этажей, однако в связи с приостановкой строительства эти сроки были сдвинуты на неопределённое время. В 2010 году от дальнейшего строительства было решено отказаться.

Расположение здания

Башня строилась рядом с озером, к западу от Нейви-пир, на территории района Нир Норт Сайд. Стройплощадка находится на месте слияния реки Чикаго и озера Мичиган. Изначально по городскому плану на месте строительства башни предполагалось построить два здания высотой 35 и 50 этажей. Стройплощадку предполагалось отдать под застройку за 64 млн долларов Кристоферу Карли, однако, ввиду финансовых трудностей, Карли отказался от проекта, и права застройщика отошли к Келехеру.

Парк Дюсабля

Когда проект был представлен публике, Fordham Company планировала вложить около 500 тыс. долларов в постройку парка Дюсабля, который должен был граничить со строительной площадкой «Чикаго-Спайр». Парк Дюсабля должен был занимать 1,3 га земли, на его создание предполагалось потратить 11,4 млн долларов. После смены подрядчика, 26 марта 2007 года, Shelbourne Development объявила о том, что вложит в возведение парка 6 млн долларов. В мае 2007 года эта сумма была увеличена до 9,6 млн.

Пробы почвы, которые были проведены в декабре 2000 года на территории будущего парка, показали загрязнение грунта радиоактивным элементом торием. Торий использовался компанией «Линдсэй Лайт», располагавшейся неподалёку. После того, как «Линдсэй Лайт» была выведена со своего места в 1930-х годах, загрязнённая почва была выгружена на месте будущего парка Дюсабля. В марте 2003 года городские власти заявили, что очиска грунта от тория не была завершена. Считается, что эффект от загрязнения будет сведён к нулю в том случае, если закатать территорию слоем бетона минимум 15 см толщиной.

Архитектура

Конструкция

По заявлению Сантьяго Калатравы, архитектора «Чикаго-Спайр», идея высокого закрученного спиралью небоскрёба была подсказана ему природой. Замысел Калатравы был спроектировать башню, напоминающую спирально закручивающуюся струйку дыма от костра, разожжённого индейцами на берегу реки Чикаго, кроме того форма здания по словам Калатравы, должна была напоминать закручивающуюся раковину улитки.

Имея высоту в 2000 футов (609,6 м), «Чикаго-Спайр» после постройки серьёзно изменит скайлайн Чикаго. В башне предполагается разместить 1193 кондоминиума, а каждый из 150 этажей должен иметь поворот на угол 2,44° относительно соседнего, всего спираль будет делать оборот в 360°. В феврале 2008 года были объявлены цены на кондоминиумы — они варьировались от 750 тыс. долларов до 40 млн долларов. Для усиления конструкции каждый этаж будет поддерживаться специальными кронштейнами. Как и на Сирс тауэр и в Джон Хэнкок центр, верхний этаж Чикаго-Спайр будет общего пользования. Отсюда жители здания смогут наслаждаться видами на четыре штата США. Лобби здания по проекту будет иметь стены из стекла, поддерживаемые железобетонными опорами.

В прессе небоскрёб из-за его необычной формы называли «гигантским сверлом», а также «высоким закрученным деревом» и «стеклянным клинком».

«Закрученная» форма здания, как и в другом проекте Калатравы — Turning Torso в шведском городе Мальмё, имеет два преимущества. Во-первых, «закрученность» усиливает конструкцию, из-за этого, к примеру, крыши стадионов иногда делают волнообразными. Во-вторых, спиралевидная форма здания уменьшает ветровые нагрузки, так что отпадает необходимость в инерционных гасителях ветровых колебаний, которые потребовались бы в случае здания прямоугольного сечения. Устойчивость к ветровым нагрузкам в башне будет повышена также за счёт использования суживающегося к концу железобетонного ядра и двенадцати специальных каркасов, прикреплённых к ядру.

Предполагается, что «Чикаго-Спайр» будет экологичным зданием. Здесь будут внедрены технологии использования очищенной дождевой воды, а также речной воды для охлаждения. Специальные сконструированные стёкла будут предотвращать гибель птиц при миграции. Будет внедрена интеллектуальная система сбора и утилизации мусора.

Высота

Предполагалось, что Чикаго-Спайр после постройки станет двенадцатым по высоте свободно стоящим сооружением в мире после запланированных проектов зданий Мубарак аль-Кабир тауэр (1001 м), Бурдж Халифа (828 м), Пагкор тауэр (665 м), Ланко хилз сигнейчер тауэр (640 м), Шанхайская башня (632 м), Пентоминиум (618 м), Сондо тауэрс (614 м), Башня Россия (612 м), Небесное дерево Токио (610,58 м), Телебашня Гуанчжоу (610 м) и Инчхон тауэр (610 м). На конец 2012 года из перечисленных зданий до конца построены 3 (2 телебашни и Бурдж Халифа), строится Пентоминиум (высота уменьшена до 516 м). Строительство Башни Россия отменено, судьба остальных проектов неизвестна.

«Чикаго-Спайр» должен был превзойти небоскрёб Уиллис тауэр, являющийся самым высоким зданием Чикаго и США, и стать самым высоким зданием в Западном полушарии. Кроме того, «Чикаго-Спайр» должен был стать вторым по высоте жилым зданием в мире после 828-метрового небоскрёба Бурдж Халифа в Дубае.

Фотогалерея

• ChicagoSpireAug22,20071.JPG

  Земляные работы, 22 августа 2007

• ChicagoSpire from LakePointTower 1 12 08 closeup.JPG

  Земляные работы, 12 января 2008

См. также

• Список небоскрёбов
• Список самых высоких зданий в Чикаго
• Список самых высоких зданий в США
• Самые высокие сооружения в мире

Ссылки

• [www.thechicagospire.com/ Официальный сайт] (англ.)

Отрывок, характеризующий Чикаго-Спайр

Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»