Чикагская школа (филология)

Чикагская школа литературной критики, также известна под названием «неоаристотелевской» — развивалась в 1920-1940-х годах в Чикагском университете. Иногда её относят к разновидности литературного формализма, но чаще всего противопоставляют идейному направлению «Новая критика». В то время как «новые критики» серьёзно занимались формой и тем, что Аристотель называет диктумом, «Чикагская школа» предпочитала более целостный подход к литературному анализу. Они опирались на аристотелевский иерархический список нарративных элементов. Согласно Аристотелю и «Чикагской школе», важнейшим аспектом произведения является сюжет (нарратив), за которым следует персонаж, идея и только потом диктум.

К главным представителям «Чикагской школы» относятся Роналд Крейн и Элдер Олсон. Позднее традицию «Чикагской школы» развивали Уэйн Бут и Джеймс Пелан. Основные произведения критиков «Чикагской школы» — это «Трагедия и теория драмы» (Tragedy and the Theory of Drama) Олсона, сборник «Критики и критика» (Critics and Criticism) под редакцией Крейна и «Риторика художественной литературы» (The Rhetoric of Fiction) Бута.

Отрывок, характеризующий Чикагская школа (филология)

Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»