Чикин, Александр Андреевич

Александр Андреевич Чикин
Дата рождения:	24 сентября 1865(1865-09-24)
Место рождения:	Харьков, Российская империя
Дата смерти:	25 июля 1924(1924-07-25) (58 лет)
Место смерти:	Ленинград, СССР
Страна:	СССР СССР
Научная сфера:	Оптика, телескопостроение
Место работы:	Государственный оптический институт (1919 - 1924)
Альма-матер:	Императорская Академия художеств

Александр Андреевич Чикин (1865—1924) — русский оптик, художник, путешественник и общественный деятель.

Биография

Родился в семье богатого курского купца. В 1884 поступил и в 1887 окончил Академию художеств в Санкт-Петербурге. С первого года учёбы подрабатывал иллюстратором в журналах, в том числе в научно-популярном «Вестнике знания». Увлёкся астрономией, приобрёл простую астрономическую трубу, с усовершенствования которой началась его будущая деятельность в области телескопостроения.

В период обучения и позднее много путешествовал по России и за рубежом. В 1886 году побывал в Крыму, в 1887 — посетил Палестину, в 1889 — Кавказ. В 1888 году побывал в Танганьике, на острове Занзибар и в Центральной Африке. А.Чикин и член Русского географического общества П. Е. Щербов стали первыми российскими путешественниками, достигшими подножия самой высокой точки Африки — горы Килиманджаро. В ходе поездки в Африку А. А. Чикин сделал большое количество путевых зарисовок, среди которых не только природные африканские ландшафты, но и много жанровых сцен из жизни коренного населения. В 1889 году он побывал на Кавказе, в 1890 — в Курдистане и Персии, в 1891 — в Лондоне. В качестве корреспондента в 1896 и в 1900 годах Чикин посетил выставки в Нижнем Новгороде и Париже. Во время путешествий вёл путевые дневники, часть которых сохранилась в архиве географического общества. Возвратившись в Россию, зарабатывал на жизнь книжной графикой, с 1899 по 1918 год сотрудничал с типографией Р. Р. Голике в Санкт-Петербурге по выполнению заказов на рекламные плакаты для различных зрелищных представлений, гуляний и театральных представлений.

С 1898 года продолжил занятия астрономией, изучал доступную ему иностранную, преимущественно английскую, и отечественную литературу. Самостоятельно овладев тонкостями техники шлифования и полировки зеркал, в 1911 году изготовил 30-сантиметровое параболическое зеркало для телескопа-рефлектора. Статья А. А. Чикина об этом зеркале была напечатана в 1912 году в журнале «Известия Русского астрономического общества» и затем перепечатана отдельным изданием в 300 экземплярах. В 1915 году на средства Русского общества любителей мироведения опубликовал книгу «Отражательные телескопы. Изготовление рефлекторов доступными для любителей средствами», которая вскоре стала настольной для многих астрономов нашей страны — как любителей, так и профессионалов. Носил неформальный титул «отца любительского телескопостроения» в СССР.

В 1909 году был одним из учредителей и соавтором гимна Русского общества любителей мироведения, в 1912—1924 годах был товарищем (заместителем) председателя совета этого общества профессора А. А. Иванова. Опубликовал много статей по астрономии и оптике в журналах «Природа и люди», «Вестник знания», «Мироведение», предпринял издание серии книг, популяризирующих техническое творчество в области любительской астрономии и оптики, которые выдержали большое количество переизданий в 1920—1930-х годах. С 1919 года до конца жизни работал в Государственном оптическом институте в Ленинграде, где создал школу специалистов в области астрономической оптики. Собственноручно изготовил серию «первоклассных», по выражению А. И. Тудоровского, параболических зеркал. Под его руководством осваивали тонкости изготовления оптических деталей Д. Д. Максутов, Н. Г. Пономарев.

А. А. Чикин был в числе организаторов в мае 1922 года так называемого Оптического кружка, преобразованного позднее в Русское оптическое общество. Сделал на его заседаниях 9 докладов.

Похоронен на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.

Публикации

• Чикин А. А. Изготовление зеркала для отражательного телескопа, «Известия Русского астрономического общества», 1912, вып. 17, № 8—9.
• Чикин А. А. Отражательные телескопы. Изготовление рефлекторов доступными для любителей средствами. — Санкт-Петербург: Русское общество любителей мироздания, 1915. — 128 с.
• Чикин А. А. Подвижная карта звёздного неба. — Петроград: Артистическое заведение товарищества А. Ф. Маркс, 1919.
• Чикин А. А. Метеорологическая станция любителя. — Петроград: Артистическое заведение товарищества А. Ф. Маркс, 1919.
• Чикин А. А. Астрономическая труба из очковых стёкол. — М., 1924.
• Чикин А. А. Самодельный витаскоп и водяной микроскоп. — Л., 1924.
• Чикин А. А. Водяной двигатель домашнего изготовления. — Л., 1925.

Литература

• Колчинский И.Г., Корсунь А.А., Родригес М.Г. Астрономы: Биографический справочник. — 2-е изд., перераб. и доп.. — Киев: Наукова думка, 1986. — 512 с.
• Навашин М. С. Самодельный телескоп-рефлектор. — М.: Гос. изд-во техн.-теор. лит-ры, 1953. — С. 13-16. — 240 с. — 12 000 экз.
• Паннекук А. История астрономии. — М.: Наука, 1966.

Отрывок, характеризующий Чикин, Александр Андреевич

– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.