Чиновники империи Тан
Поделись знанием:
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..
Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.
Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.
Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Чиновники империи Тан — китайская династия Тан управляла огромной и густонаселённой империей, нуждалась в мощном управленческом аппарате. При Тан в несколько раз выросло количество чиновников, при этом степень стандартизации государственной службы достигла невиданных высот. Обращаясь к учению Конфуция, танские власти пытались выработать идеальную систему организации государства, которая сможет решать все проблемы в штатном порядке, но этого так не получилось достигнуть и на протяжении правления Тан аппарат приходилось постоянно реформировать, так, что в данной статье отражено не реальное, а идеализированное состояние, попавшее в династийные хроники и другие источники.
Слово чиновник (гуань, 官) следует понимать скорее, как «государственное лицо», то есть человека положение которого сопряжено с государственной властью, даже, если он/она не обладает определёнными государственно-властными полномочиями. Знаком принадлежности к этому классу был ранг (品), который и делал человека сопричастным к императорской власти.
Содержание
Танское общество
Всё население империи было двух состояний: лянжэнь (良人) и цзяньжэнь (賤人). Цзяньжэнь — личнозависимые, могли быть государственные и частные, различались поражённостью в правах и родом занятий. Лянжэнь — свободные, делились на четыре сословия: ши — образованные, нун — земледельцы, гун — ремесленники, шан — торговцы. Чиновники — гуань являлись особым классом людей.
Виды должностей
- Чжишигуань (職事官) — служебные должности, включая
- У гуань (武官) — армейские звания
- Вэйгуань (衛官) — гвардейские звания
- У гуань (武官) — армейские звания
- Саньгуань (散官) — почётные или номинальные должности.
- Сюньгуань (勳官) — наградные должности.
- Цзюэ (爵) — титулы знатности.
Система рангов
Положение служилого человека зависело от ранга-пинь. Ранги были как у чиновников, так и у вспомогательных работников государственных учреждений, но они не приобретали прав чиновников. Ранг мог быть основной (正) и сопровождающий (從), а у рангов 4-9 также высшим (上) или низшим (下). Итак 9 рангов делились на 30 разрядов — цзе (階).
Чиновники высоких рангов получали «поля наследуемого пользования» (永業田).
| Ранг | Жалование (в данях)[1] |
Площадь «наследного» поля (в цинах)[2] |
Площадь «служебного» поля (в цинах) |
|---|---|---|---|
| Основной 1-й | 700 | 60 | 12 |
| Сопровождающий 1-й | 600 | 50 | |
| Основной 2-й | 500 | 40 | 10 (в столице) 12 (в провинции) |
| Сопровождающий 2-й | 460 | 35 | |
| Основной 3-й | 400 | 25 | 9 (в столице) 10 (в провинции) |
| Сопровождающий 3-й | 360 | 20 | |
| Основной 4-й высший | 300 | 14 | 7 (в столице) 8 (в провинции) |
| Основной 4-й низший | 300 | 14 | 7 (в столице) 8 (в провинции) |
| Сопровождающий 4-й высший | 260 | 11 | |
| Сопровождающий 4-й низший | 260 | 11 | |
| Основной 5-й высший | 200 | 8 | 6 (в столице) 7 (в провинции) 5 (на низких постах) |
| Основной 5-й низший | 200 | 8 | 6 (в столице) 7 (в провинции) 5 (на низких постах) |
| Сопровождающий 5-й высший | 160 | 8 | |
| Сопровождающий 5-й низший | 160 | 8 | |
| Основной 6-й высший | 100 | 4 (в столице) 5 (в провинции) 3,5 (на низких постах) | |
| Основной 6-й низший | 100 | 4 (в столице) 5 (в провинции) 3,5 (на низких постах) | |
| Сопровождающий 6-й высший | 90 | ||
| Сопровождающий 6-й низший | 90 | ||
| Основной 7-й высший | 80 | 3,5 (в столице) 4 (в провинции) 3 (на низких постах) | |
| Основной 7-й низший | 80 | 3,5 (в столице) 4 (в провинции) 3 (на низких постах) | |
| Сопровождающий 7-й высший | 70 | ||
| Сопровождающий 7-й низший | 70 | ||
| Основной 8-й высший | 67 | 2,5 (в столице) 3 (в провинции) 2 (на низких постах) | |
| Основной 8-й низший | 67 | 2,5 (в столице) 3 (в провинции) 2 (на низких постах) | |
| Сопровождающий 8-й высший | 62 | ||
| Сопровождающий 8-й низший | 62 | ||
| Основной 9-й высший | 57 | 2 (в столице) 2,5 (в провинции) 1,5 (на низких постах) | |
| Основной 9-й низший | 57 | 2 (в столице) 2,5 (в провинции) 1,5 (на низких постах) | |
| Сопровождающий 9-й высший | 52 | ||
| Сопровождающий 9-й низший | 52 |
Почётные должности (Сяньгуань)
Некоторые раньше были служебными, но к танским временам перестали быть таковыми, другие изначально были почётными. Они были связаны с лицом, а не с местом в системе управления.
Гражданские почётные должности
Все почётные должности числились в штате либу (吏部) — «чиновной части» и чиновники 4-го ранга и ниже должны были исполнять там некоторые обязанности (доставка верительных бирок и так далее) 45 дней в году, либо платить в казну откуп: 600 монет для 5-го и выше, 1000 для 6-го и ниже.
| Название должности | Название на китайском | Перевод названия | Ранг | Комментарий |
|---|---|---|---|---|
| Кайфу итун сань сы | 開府儀同三司 | Тот, кто может создать свою личную администрацию наравне с тремя гунами (三公) | Сопр. 1-й | Известна со времён Хань, когда императоры стали давать позволения высоким чиновникам создавать собственные администрации. |
| Тэцзинь | 特進 | Тот, кто выдвинут особо | Осн. 2-й | Во времена Хань давался высшим аристократам и сановникам за выдающиеся за слуги. На церемониях они сидели за тремя гунами, но впереди остальных чиновников. |
| Гуанлу дафу | 光祿大夫 | Великий муж блистательного преуспевания | Сопр. 2-й | Ввёл У-ди. Первоначально это был советник по неожиданным, чрезвычайным делам. |
| Цзиньцзы гуанлу дафу | 金紫光祿大夫 | Великий муж блистательного преуспевания с золотой печатью и пурпурным шнуром | Осн. 3-й | Введена в период троецарствия в Вэй (220—265), как почётная должность для высоких чиновников. Первоначально им вручали золотую печать и пурпурный шнур. |
| Иньцин гуанлу дафу | 銀青光祿大夫 | Великий муж блистательного преуспевания с серебряной печатью и синим шнуром | Сопр. 3-й | |
| Чжэнъи дафу | 正議大夫 | Великий муж исправляющих увещеваний | Осн. 4-й выс. | |
| Тунъи дафу | 通議大夫 | Великий муж исчерпывающих увещеваний | Осн. 4-й низ. | |
| Тай чжундафу | 太中大夫 | Почётный великий муж посредине | Сопр. 4-й выс. | Появилась при Цинь, как должность советника. При Северных и Южных династиях стала весьма значительной. |
| Чжундафу | 中大夫 | Великий муж посредине | Сопр. 4-й низ. | |
| Чжунсянь дафу | 中散大夫 | Великий муж, не обременённый посредине | Осн. 4-й выс. | Ввёл Ван Ман и сохранён в Поздней Хань. Вероятно, первоначально обозначал чиновника проводящего неформальные консультации с правителем. |
| Чаои дафу | 朝議大夫 | Великий муж придворных увещеваний | Осн. 5-й низ. | |
| Чаоцзин дафу | 朝請大夫 | Великий муж придворных собраний | Сопр. 5-й выс. | |
| Чаосань дафу | 朝散大夫 | Великий не обременённый муж придворных собраний | Сопр. 5-й низ. | Введена при Суй, как почётная. |
| Чаоилан | 朝議郎 | Мо́лодец придворных увещеваний[3] (иероглиф 郎 может быть переведён как: мужчина, молодой человек, сударь, господин). | Осн. 6-й выс. | |
| Чэнъилан | 承議郎 | Мо́лодец, участвующий в увещеваниях | Осн. 6-й низ. | |
| Фэнъилан | 奉議郎 | Мо́лодец, помогающий при увещеваниях | Сопр. 6-й выс. | |
| Тунчжилан | 通直郎 | Мо́лодец исчерпывающей прямоты | Сопр. 6-й низ. | |
| Чаоцзилан | 朝請郎 | Мо́лодец придворных собраний | Осн. 7-й выс. | |
| Сюаньдэлан | 宣德郎 | Мо́лодец, распространяющий добродетель | Осн. 7-й низ. | |
| Чаосаньлан | 朝散郎 | Не обременённый мо́лодец придворных собраний | Сопр. 7-й выс. | Почётная должность, известна с Суй. |
| Сюаньилан | 宣義郎 | Мо́лодец, моральный долг | Сопр. 7-й низ. | |
| Цзишилан | 給事郎 | Мо́лодец для подачи дел | Осн. 8-й выс. | |
| Чжэншилан | 徵事郎 | М́олодец для сбора дел | Осн. 8-й низ. | |
| Чэнфэнлан | 承奉郎 | Мо́лодец для обслуживания | Сопр. 8-й выс. | |
| Чэнъулан | 承務郎 | Мо́лодец для поручений | Сопр. 8-й низ. | |
| Жулньлан | 儒林郎 | Мо́лодец из учёных | Осн. 9-й выс. | |
| Дэншилан | 登仕郎 | Мо́лодец, вступивший в службу | Осн. 9-й низ. | |
| Вэньлиньлан | 文林郎 | Мо́лодец из литераторов | Сопр. 9-й выс. | |
| Цзяншилан | 將仕郎 | Мо́лодец, подступивший к службе | Сопр. 9-й низ. |
Военные почётные должности
Числились среди чинов Бинбу — «военной части». Ниже 4 ранга служили посменно, в зависимости от расстояния места жительства от столицы. Смена длилась 3 месяца. Жившие более чем в 3000 ли от столицы только платили отступные. Хуайхуа да цзянцзюни и гуйдэ да цзянцзюни поочерёдно несли службу в гвардиях.
| Название должности | Название на китайском | Перевод названия | Ранг | Комментарий |
|---|---|---|---|---|
| Пяоци да цзянцзюнь | 驃騎大將軍 | Главнокомандующий стремительной конницы | Сопр. 1-й | |
| Фуго да цзянцзюнь | 輔國大將軍 | Главнокомандующий, поддерживающий государство | Осн. 2-й | |
| Чжэнцзюнь да цзянцзюнь | 鎮軍大將軍 | Главнокомандующий армии, оберегающий покой | Сопр. 2-й | |
| Гуанцзюньдацзянцзюнь Хуайхуа да цзянцзюнь |
冠軍大將軍 懷化大將軍 |
Главнокомандующий армии, превосходящий всех Главнокомандующий, который лелеет приобщение к цивилизации |
Осн. 3-й выс. | Специфический ранг, введён позже других. Предназначался для некитайских подданных империи, введён в VIII веке. |
| Хуайхуа цзянцзюнь | 懷化將軍 | Командующий армии, который лелеет приобщение к цивилизации | Осн. 3-й низ. | Предназначался для не-китайских подданных империи, введён в VIII веке. |
| Юньхуэй цзянцзюнь Гуйдэ да цзянцзюнь |
雲麾將軍 歸德大將軍 |
Командующий под облачным знамением Главнокомандующий, который обратился к добродетели |
Сопр. 3-й выс. | Предназначался для не-китайских подданных империи, введён в VIII веке. |
| Гуйдэ цзянцзюнь | 歸德將軍 | Командующий, который обратился к добродетели | Сопр. 3-й низ. | |
| Чжунъу цзянцзюнь | 忠武將軍 | Командующий верный и воинственный | Осн. 4-й выс. | |
| Чжуанъу цзянцзюнь Хуайхуа чжунланцзян |
壯武將軍 懷化中郎將 |
Командующий мощный и воинственный Срединный мо́лодец командующий, который лелеет приобщение к цивилизации |
Осн. 4-й низ. | |
| Сюаньвэнь цзянцзюнь | 宣威將軍 | Командующий распространяющий грозность | Сопр. 4-й выс. | |
| Минвэй цзянцзюнь Гуйдэ чжунланцзян |
明威將軍 歸德中郎將 |
Командующий, выказывающий грозность Срединный молодец-командующий, который обратился к добродетели |
Сопр. 4-й низ. | |
| Динъюань цзянцзюнь | 定遠將軍 | Командующий, утвердивший дали | Осн. 5-й выс. | |
| Нинъюань цзянцзюнь Хуайхуа ланцзян |
甯遠將軍 懷化郎將 |
Командующий, успокоивший дали Мо́лодец командующий, который лелеет приобщение к цивилизации |
Осн. 5-й низ. | |
| Юци цзянцзюнь | 游騎將軍 | Командующий повсеместно успевающей конницы | Сопр. 5-й выс. | |
| Юцзи цзянцзюнь Гуйдэ ланцзян |
遊擊將軍 歸德郎將 |
Командующий, повсеместно наносящей удары Молодец командующий, который обратился к добродетели |
Сопр. 5-й низ. | |
| Чжаоу сяовэй | 昭武校尉 | Начальствующий пристав, прославленный воинственностью | Осн. 6-й выс. | |
| Чжаоу фу вэй Хуайхуа сыцзе |
昭武副尉 懷化司階 |
Товарищ начальствующего пристава, прославленного воинственностью Ведающий лестницей, который лелеет приобщение к цивилизации |
Осн. 6-й низ. | |
| Чжэнвэй сяовэй | 振威校尉 | Начальствующий пристав, водительствующий грозностью | Сопр. 6-й выс. | |
| Чжэньвэй фу вэй Гуйдэ сыцзе |
振威副尉 歸德司階 |
Товарищ начальствующего пристава, прославленного грозностью Ведающий лестницей, который обратился к добродетели |
Сопр. 6-й выс. | |
| Чжиго сяовэй | 致果校尉 | Начальствующий пристав, успешный в бою | Осн. 7-й выс. | |
| Чжиго фу вэй Хуайхуа чжунхоу |
致果副尉 懷化中候 |
Товарищ начальствующего пристава, успешного в бою Срединный караульный, который лелеет приобщение к цивилизации |
Осн. 7-й низ. | |
| Ихуэй сяовэй | 翊麾校尉 | Начальствующий пристав, оберегающий под знаменем | Сопр. 7-й выс. | |
| Ихуэй фу вэй Гуйдэ чжэнхоу |
翊麾副尉 歸德中候 |
Товарищ начальствующего пристава, оберегающего под знаменем Срединный караульный, который обратился к добродетели |
Сопр. 7-й низ. | |
| Сюаньцзэ сяовэй | 宣節校尉 | Начальствующий пристав, распространяющий верность | Осн. 8-й выс. | |
| Сюаньцзе фу вэй Хуайхуа сыгэ |
宣節副尉 懷化司戈 |
Товарищ начальствующего пристава, распространяющего верность Ведающий клевцами, который лелеет приобщение к цивилизации |
Осн. 8-й выс. | |
| Юйъу сяовэй | 禦侮校尉 | Начальствующий пристав, дающий отпор вражеским нападкам | Сопр. 8-й выс. | |
| Юйъу фу вэй Гуйдэ сыгэ |
禦侮副尉 歸德司戈 |
Товарищ начальствующего пристава, дающего отпор вражеским нападкам Ведающий клевцами, который обратился к добродетели |
Сопр. 8-й низ. | |
| Жэньюн сяовэй | 仁勇校尉 | Начальствующий пристав, человечный и отважный | Осн. 9-й выс. | |
| Жэньюн фу вэ Хуайхуа чжицзи чаншан |
仁勇副尉 懷化執戟長上 |
Товарищ начальствующего пристава, человечного и отважного Тот, кто бессменно держит алебарду и лелеет приобщение к цивилизации |
Осн. 9-й низ. | |
| Пэйжун сяовэй | 陪戎校尉 | Начальствующий пристав, заботливый к воинам | Сопр. 9-й выс. | |
| Пэйжун фу вэй Гуйдэ чжицзи чаншан |
陪戎副尉 歸德執戟長上 |
Товарищ начальствующего пристава, заботливого к воинам Тот, кто бессменно держит алебарду и обратился к добродетели |
Сопр. 9-й низ. |
Наградные должности (Сюньгуань)
Числились в Либу (吏部) — Чиновной части, но вызывались в Военную часть для исполнения обязанностей, в зависимости от места проживания. Давались за военные заслуги, ненаследуемые. Для получения наградной должности необходимо боевое отличие — чжуань (轉), дословно: оборот, подвижка. Начисление чжуаней зависело от многих факторов, таких как соотношение сил на поле боя, послужной список, заслуги родителей и т. д. Они не платили налоги, ежегодно во всех округах империи составлялись списки сюньгуаней и отправлялись в столицу (в Хубу — Подворную часть). Люди, имевшие сюнгуань, вместе с должностью получали некоторое количество земли в вечное пользование.
| Название должности | Название на китайском | Перевод названия | Стоимость | Земельный надел | Комментарий |
|---|---|---|---|---|---|
| Шан чжуго | 上柱國 | Высшая опора государства | 12 чжуаней | 30 цинов[4] | Равен осн. 2-му рангу |
| Чжуго | 柱國 | Опора государства | 11 чжуаней | 25 цинов | Равен сопр. 2-му |
| Шан хуцзюнь | 上護軍 | Высший покровитель армии | 10 чжуаней | 20 цинов | Равен осн. 3-му |
| Хуцзюнь | 護軍 | Покровитель армии | 9 чжуаней | 15 цинов | Равен сопр. 3-му |
| Шан цинцзюй дувэй | 上輕車都尉 | Высший общеначальствующий пристав лёгких колесниц | 8 чжуаней | 10 цинов | Равен осн. 4-му |
| Цинцзюй дувэй | 輕車都尉 | Общеначальствующий пристав лёгких колесниц | 7 чжуаней | 7 цинов | Равен сопр. 3-му |
| Шан цидувэй | 上騎都尉 | Высший общеначальствующий пристав конницы | 6 чжуаней | 6 цинов | Равен осн. 5-му |
| Цидувэй | 騎都尉 | Общеначальствующий пристав конницы | 5 чжуаней | 4 цина | Равен сопр. 5-му |
| Сяоцивэй | 驍騎尉 | Пристав доблестной конницы | 4 чжуаня | 80 му 0,8 цина |
Равен осн. 6-му |
| Фэйцивэй | 飛騎尉 | Пристав летающей конницы | 3 чжуаня | 80 му | Равен сопр. 6-му |
| Юньцивэй | 雲騎尉 | Пристав облачной конницы | 2 чжуаня | 60 му | Равен осн. 7-му |
| Уцивэй | 武騎尉 | Пристав воинственной конницы | 1 чжуань | 60 му | Равен сопр. 7-му |
Знать
Знать (цзюэ, 爵) определялась исключительно происхождением, кроме тех случаев, когда император возводил представителя какого-то рода в титул.
Наследование
Титул определялся пожалованием императора, родством с носителем титула, наследованием.
Титул наследовал дицзы 嫡子 — старший сын от главной жены. Если дицзы не мог наследовать по каким-то причинам, титул переходил старшему сыну дицзы, то есть главному внуку носителя титула. Если не было внука, то титул переходил младшему брату дицзы от той же матери. Если его не было — наследовал сын от наложницы. Если его не было — то старшему из внуков, потом другим внукам, потом внукам от наложниц и так далее, включая правнуков и праправнуков. Никогда не наследовали братья носителя титула. При отсутствии наследников удел ликвидировался. Но если у аристократа были племянники (сыновья братьев), которые жили с ним, служили ему и кормились от него, то они признавались наследниками. А если аристократ умер при исполнении государственных обязанностей, то племянники могли претендовать на наследство в любом случае.
Если аристократ не успел вступить во владение полем вечного пользования — юнъетянь 永業田, его наследник получал только половину полей, половину в казну.
Мужские титулы
| Название должности | Название на китайском |
Перевод названия | Описание | Владение | Ранг |
|---|---|---|---|---|---|
| Тайцзы | 太子 | Наследник престола | Вне ранга | ||
| Циньван Ван |
親王 王 |
Князья крови | Братья и сыновья императора | 10 000 дворов кормления и 100 цинов[5] полей вечного пользования и удел го (國) | Осн. 1-й |
| Сыван | 嗣王 | Наследный князь | Наследник циньвана | 5 000 дворов кормления | Сопр. 1-й |
| Цзюньван | 郡王 | Областной князь | Наследник сывана | 5 000 дворов кормления и 50 цинов полей | Сопр. 1-й |
| Гогун | 國公 | Княжественный гун | Сыновья и внуки сыванов и цзюньванов | 3 000 дворов кормления и 40 цинов полей | Сопр. 1-й |
| Цзюньгун | 郡公 | Областной гун | Сыновья циньванов, кроме наследника. От цзюньгунов и ниже к титулу мог добавляться титул кайго (開國, основатель государства), если титулованный способствовал приходу к власти правящей династии. | 3 000 дворов кормления и 35 цинов полей | Осн. 2-й |
| Сяньгун | 县公 | Уездный гун | 1500 дворов кормления и 25 цинов полей | Сопр. 2-й | |
| Сяньньхоу | 县侯 | Уездный хоу | 1000 дворов кормления и 14 цинов полей | Сопр. 3-й | |
| Сяньньбо | 县伯 | Уездный бо | 700 дворов кормления и 11 цинов полей | Осн. 4-й выс. | |
| Сяньцзы | 县子 | Уездный цзы | 500 дворов кормления и 8 цинов полей | Осн. 5-й выс. | |
| Сяньньнань | 县男 | Уездные нань | 300 дворов кормления и 14 цинов полей | Сопр. 5-й выс. |
Женские титулы
Женские титулы не наследовались. Женщины-аристократки — минфу (命婦) носили высшие, внутренние (內) и внешние (外) титулы.
| Название должности | Название на китайском | Перевод названия | Описание | Приравненный ранг |
|---|---|---|---|---|
| Да чжангунчжу | 大長公主 | Великая старшая всеобщая повелительница | Сёстры отца царствующего императора (тётушки с мужской линии) | Осн. 1-й |
| Чжангунчжу | 長公主 | Старшая всеобщая повелительница | Все сёстры императора | 1 |
| Гунчжу | 公主 | Всеобщая повелительница, царевна, принцесса | Все дочери императора (в том числе удочерённые) | 1 |
| Цзюнчжу | 郡主 | Областная повелительница | Все дочери наследника престола | Сопр. 1-й |
| Сяньчжу | 縣主 | Уездная повелительница | Все дочери циньванов | Сопр. 2-й |
Гунчжу (точнее да чжангунчжу, скорее всего и остальные тоже) были единственными женщинами, которым дозволялось обладать собственной официальной администрацией, как и ванам. Администраци удела гунчжу (公主邑司, гунчжу и сы) включала четверых людей со следующими титулами:
- лин (令, начальник, сопровождающий 7-й низший ранг). Ведал имуществом, запасами, полями и садами удела.
- чэн (丞, помощник, сопровождающий 8-й низший ранг).
- чжубу (主簿, регистратор, основной 9-ый низший ранг). Ведал поступлением доходов с поместий и сохранностью имущества.
- луши (錄事, регистратор, сопровождающий 9-ый низший ранг).
| Нэй минфу (內命婦) — дворцовые жёны императора и наследника | ||||
|---|---|---|---|---|
| Название должности | Название на китайском | Перевод названия | Количество у наследника | Приравненный ранг |
| Фэй | 妃 | Почётная подруга (обычно наложница, конкубина, что не совсем верно[6]) | Осн. 1-й | |
| Пинь | 嬪 | Уважаемая госпожа | Осн. 2-й | |
| Лянди | 良娣 | Добрая сестрёнка, второстепенная жена | 2 | Осн. 3-й |
| Лянъюань | 良媛 | Добрая красотка | 6 | Осн. 4-й |
| Чэнхуэй | 承徽 | Удостоенная отличия | 10 | Осн. 5-й |
| Чжаосюань | 昭訓 | Просветлённая вразумлением | 16 | Осн. 7-й |
| Фэнъи | 奉儀 | Почитающая благопристойность | 24 | Осн. 9-й |
| Матери наложниц из императорского дворца или дворца наследника получали ранг «цзюньцзюнь» | ||
|---|---|---|
| Мать наложницы 1-го ранга | Мать наложницы 2-го ранга | Мать наложницы 3-го или 4-го ранга |
| Осн. 4-й | Сопр. 4-й | Осн. 5-й |
| Вай минфу (內命婦) — аристократки, ранг определялся по мужу или сыну (смотря у кого выше) | |||
|---|---|---|---|
| Название должности | Название на китайском | Перевод названия | Описание |
| Фэй | 妃 | Принцесса, почётная подруга | Матери и жёны всех ванов |
| Гофужэнь | 國夫人 | Княжественная госпожа | Жёны и матери гунов; матери и жёны любых чиновников (служебных и почётных) 1-го ранга |
| Цзюньфужэнь | 郡夫人 | Областная госпожа | Матери и жёны любых лиц 2-го и 3-го ранга |
| Цзюньцзюнь | 郡君 | Областная матушка | Матери и жёны любых лиц 4-го ранга, а также наградных 2-го ранга, если было пожалование императора (титулом) 封 |
| Сяньцзюнь | 縣君 | Уездная матушка | Матери и жёны любых лиц 5-го ранга а также наградных 3-го ранга, если было пожалование императора (титулом) |
| Сянцзюнь | 鄉君 | Уездная матушка | Матери и жёны наградных лиц 4-го ранга с пожалованием любого титула |
| Наложницы ванов, гунов и чиновников | ||||
|---|---|---|---|---|
| Название должности | Название на китайском | Перевод названия | Описание | Приравненный ранг |
| Жу | 孺 | Нежные подружки, детка | Две старшие наложницы циньвана | Осн. 5-й |
| Ин | 媵 | Сопровождающая прислужница | Циньванам разрешалось содержать до 10 | Сопр. 6-й |
| Чиновникам 2-го ранга разрешалось содержать до 8 | Осн. 7-й | |||
| Чиновникам 3-го ранга и гогунам разрешалось содержать до 6 | Сопр. 7-й | |||
| Чиновникам 4-го ранга разрешалось содержать до 4 | Осн. 8-й | |||
| Чиновникам 5-го ранга разрешалось содержать до 3 | Сопр. 8-й | |||
| Почётным чиновникам 3-го ранга и выше разрешалось содержать не выясненное количество | Неизвестно | |||
Остальные наложницы ванов и чиновников рангов не получали.
Занятие должности
Человек получал служебную должность и соответствующий ей служебный ранг в случаях:
- Перевода из вспомогательного штата — лювай (流外) — низшие служащие на казённой службе на бесклассных должностях — на чиновничью должность низкого ранга.
- Использования права родственной связи или инь (陰).
- Сдачи экзаменов — кэцзюй.
- Использования титула знатности.
- Использования наградной должности, полученной за военные заслуги.
Посредством экзаменов можно было сразу получить допуск — чушэнь (出身) на должности с сопровождающего 9-го низшего по основной 8-й высший ранг. Но для занятия должности необходимо было пройти и отборочные экзамены (сюань, 選), которые нельзя было пройти, не имея допуска или личного ранга (почётные, наградные, аристократы). Пройдя экзамены, кандидат получал предложение на занятие должности, он мог отказаться и попросить заменить должность, не более трёх раз, больше — аннуляция экзамена.
Использование инь (陰, «тени»)
При использовании инь кандидат получал доступ на отборочные экзамены для занятия должности. Инь зависела от степени родства кандидата с обладателем ранга из служебной или почётной должности, титула, редко — наградной должности. Инь, полученная от служебной должности и наградной должности, складывались по особым правилам. Инь не зависела от воли лиц, то есть право инь было безотзывным. Только совершение «инеполучателем» преступления против «инедателя» аннулировало инь. Использование инь закрепляло привилегии чиновничьего класса и способствовала формированию чиновничьих династий. Инь открывала допуск (получить допуск — не значит получить должность) к:
| Получаемый ранг | Получатели |
|---|---|
| Осн. 7-й выс. | сыновья чиновников 1-го ранга |
| Осн. 7-й низ. | сыновья чиновников 2-го ранга; внуки по мужской линии чиновников 1-го ранга |
| Сопр. 7-й выс. | сыновья чиновников 3-го ранга; внуки по мужской линии чиновников 2-го ранга; правнуки по мужской линии чиновников 1-го ранга; сыновья «эр ванхоу» 二王侯 (потомки династий Бэй Чжоу и Суй) |
| Сопр. 7-й низ. | сыновья чиновников сопровождающего 3-го ранга; внуки по мужской линии чиновников 3-го ранга; правнуки по
мужской линии чиновников 2-го ранга; внуки по мужской линии «эр ванхоу 二王侯» (потомки династий Бэй Чжоу и Суй) |
| Осн. 8-й выс. | сыновья чиновников основного 4-го ранга; внуки по мужской линии чиновников сопровождающего 3-го ранга; правнуки по мужской линии чиновников основного 3-го ранга |
| Осн. 8-й низ. | сыновья чиновников сопровождающего 4-го ранга; внуки по мужской линии основного 4-го ранга; правнуки по мужской линии чиновников сопровождающего 3-го ранга |
| Сопр. 8-й выс. | сыновья чиновников основного 5-го ранга; внуки по мужской линии сопровождающего 4-го ранга |
| Сопр. 8-й низ. | сыновья чиновников сопровождающего 5-го ранга; внуки по мужской линии основного 5-го ранга; сыновья гогунов |
| Осн. 9-й выс. | внуки по мужской линии сопровождающего 5-го ранга; сыновья цзюньгунов и сяньгунов |
| Осн. 9-й низ. | сыновья хоу, бо, цзы, наней |
| Сопр. 9-й выс. | сыновья наградных «шан чжуго» |
| Сопр. 9-й низ. | сыновья наградных «чжуго» |
Сюньгуань (наградные должности) и аристократы
Полученная на поле боя наградная должность могла быть использована для занятия служебной должности ранга (в разных источниках указаны разные ранги). Аристократические титулы также давали допуск к занятию должностей.
|
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Родственники императора
В зависимости от степени родства могли претендовать на должности с основного 6-го высшего по сопровождающий 8-й низший ранг. Это касалось, главным образом, очень дальних родственников и свойственников правящей фамилии. Родство с императором тоже было основано на принципе «тени» — инь, но носило экстраординарный характер.
| Степень родства | Давала допуск к |
|---|---|
| Родственники императора степени «сыма» (缌麻 — zh:缌麻) носили 3-месячный траур и ближайшие родственники вдовствующей императрицы, мужья «цзюньчжу» — дочерей наследника престола | Сопр. 6-й выс. |
| Ближайшие родственники императрицы и родственники вдовствующей императрицы степени дагун (大功) — носившие 9-месячный траур | Сопр. 6-й выс. |
| Родственники императора степени тяньвэнь (袒免, очень дальняя степень родства, существует только относительно императоров), родственники императрицы степени дагун, родственники вдовствующей императрицы степени сыма и сяогун (小功), мужья сяньчжу — дочерей циньванов | Осн. 7-й выс. |
| Сыновья цзюньчжу | Сопр. 7-й выс. |
| Сыновья сяньчжу | Сопр. 8-й выс. |
Экзамены
Лица, успешно сдавшие экзамены кэцзюй получали учёную степень, которая открывала путь к отборочным экзаменам сюань (選), по результатом которых можно было занять должность. Если кандидат получал степень на экзамене и имел узаконенное родство с носителем ранга, то допуски суммировались с некоторыми ограничениями. В целом, чиновник получивший на экзамене допуск к сопровождающему 9-му низшему рангу, мог добраться до высшего эшелона власти не менее, чем через 60 лет безупречной службы. Допуски получали[10]:
| Ранг | Результат экзамена | Результат на китайском | Перевод результата |
|---|---|---|---|
| Осн. 8-й выс. | сюцай аньшоу сюцай шан шан |
秀才 案首 秀才 上上 |
выдающийся талант — лучший из лучших |
| Осн. 8-й низ. | сюцай шан чжун | 秀才 上中 | выдающийся талант — из лучших средний |
| Сопр. 8-й выс. | сюцай шан ся | 秀才 上下 | выдающийся талант — из лучших худший |
| Сопр. 8-й низ. | сюцай чжун шан минцзин шаншан |
秀才 中上 明經 上上 |
выдающийся талант — из средних лучший постигший каноны — лучший из лучших |
| Осн. 9-й выс. | минцзин шан чжун | 明經 上中 | постигший каноны — из лучших средний |
| Осн. 9-й низ. | минцзин шан ся | 明經 上下 | постигший каноны — из лучших худший |
| Сопр. 9-й выс. | минцзин чжун шан цзиньши цзя |
明經 中上 進士 甲 |
постигший каноны — из средних лучший ставший учёным с высшей оценкой |
| Сопр. 9-й низ. | цзиньши и | 進士 乙 | ставший учёным со второй оценкой |
Сюань (選, отборочные экзамены)
Получившие допуск любым из способов, принимали участие в сюань, которые обеспечивали должность.
Обязанность их проведения ложилась на либу (吏部) для гражданской службы и на бинбу (兵部) для военных. Комиссия состояла из трёх человек: главы (либу/бинбу) и двух его помощников.
Лица получившие допуск, а также уже служившие, но уволенные по разным причинам, получали «сюаньцзе» (選解) в местной администрации или на прежнем месте работы. Сюаньцзе содержало характеристику кандидате и его послужной список (если он служил ранее), его оформляли в 5-й лунный месяц. В 10-й лунный месяц документы подавались в шаншушэн.
В зависимости от службы предъявлялись требования по следующим критериям: телосложение (важно для военных), чистота речи, каллиграфия, умение доказывать. Среди подходящих выбирали сначала «добродетельных», затем талантливых, затем усердных в предыдущей работе. Прошедшие сюань стенавились кандидатами на должность — «чжу» (住). Они сообщали комиссии свои предпочтения и получали предварительное назначение (擬). Списки прошедших сюань и получивших предварительное назначение оглашались. Кандидат мог три раза изменить место будущей службы, но не больше (иначе его результат аннулировали). После согласия всех кандидатов, их вносили в список и отправляли в Шаншушэн и Мэньсяшэн, чиновники которых соединяли списки и отправляли с докладом императору. Кандидаты получали удостоверение на должность гаошэнь (告身) в виде бирки фу (符). После некоторых формальных церемоний чиновники преступали к своим обязанностям.
В указанном виде правила экзаменов установились к 669 году. В начале Тан «сюань» проводили трижды в год.
Каогун (考功, проверки заслуг, переаттестация)
Для всех служащих чиновников было обязательным проходить «проверку заслуг» или переаттестацию, каждый год. Эта обязанность была возложена на начальников учреждений (в случаи их отсутствия — на заместителей), которые составляли на каждого из своих подчинённых отчёт с описанием заслуг, ошибок, «поведения и способностей». В определённую для каждого места дату эти отчёты отправлялись в шаншушэн (центральный аппарат правительства). При этом, пока шла проверка, можно было досылать отчёты о выявленных нарушениях или заслугах конкретного чиновника.
Достоинства чиновника описывались с помощью установленной системы характеристик. Вначале следовало охарактеризовать добродетели, используя оценки (по нисходящей): прославленно высоконравственен (德義有聞), явно-праведный (清慎明著), честный и беспристрастный (公平可稱), не устающий работать старательно (恪勤匪懈). Далее следовало описать какой из 27 заслуг (最) придерживается в этом году. Виды заслуг зависели от типа работы чиновника, например: «7. умело руководит ведомством, остерегаясь промахов, в основном, относится к офицером императорской стражи» и так далее. То есть у чиновника могло быть записано не более 1 «заслуги» и до 4 добродетелей в году.
Далее следовало выставить оценку:
- 1 заслуга и 4 добродетели — лучший из лучших,
- 1 заслуга и 3 добродетели — из лучших средний,
- 1 заслуга и 2 добродетели — из лучших худший,
- просто 2 добродетели — из средних лучший,
- 1 добродетель — из средних лучший.
Средние и нерадивые чиновники оценивались на усмотрение начальства.
Из этой схемы исключались циньваны, чиновники чжуншушэна и мэньсяшэна (две так называемые императорские канцелярии), столичные чиновники с рангом от 3-го, дуду и духу (наместники инородческих военных округов), начальники округов (刺史), послы (使). Все они подавали императору ежегодные отчёты о своей деятельности.
Отдельные доклады подавались и относительно обслуживающего персонала учреждений, которые могли заслужить перевод в чиновники, особенно если они могли воспользоваться хоть слабой «инь».
| Результат экзамена | Мера |
|---|---|
| Лучшие из средних и выше | Прибавка к жалованию от ¼ годового до двойного годового |
| Средние из средних | нет |
| Худшие из средних | Лишение ¼ годового жалования |
| Худшие из худших | Лишение жалования |
Чиновники от 6-го ранга и ниже, если прошли 4 каогуна «из средних средними», то повышались на один разряд. Если имели одну оценку «из средних лучший» поднимались на 2 разряда, если имели одну оценку «из лучших худший» поднимались на 3 разряда. Средние, плохие и хорошие оценки аннулировали друг друга, оценки «из лучших средний» и «из лучших лучший» аннулировали промахи. Но оценка «из худших худший» приводила к отставке. Перевод с 6-го на 5-й и с 4-го на 3-го ранг осуществлялся общим распоряжением императора. Особые льготы предоставлялись начальникам округов с растущим населением.
Император мог лично повысить и понизить оного, нескольких и даже всех чиновников по своему желанию. Сохранились указания о массовых повышениях, например, в 666/667 году всех чиновников повысили на два разряда.
Режим службы
Отдых
Сюда включались выходные и отпуска:
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Аудиенции
Для всех служащих в Чанъани чиновников аудиенции у императора были необходимостью.
- В новолунии и полнолунии все столичные чиновники 9—6 ранга являлись ко двору на аудиенцию «чаоцань» (朝參). Они обязаны были прийти в широких штанах и длинной куртке «куси» (褶). Если чиновник такого ранга получал «императорское поручение» — «чичай» (敕差), то он как и высший являлся на фэнцы и фэньцзянь.
- Столичные чиновники 1—5 ранга ежедневно являлись на императорскую аудиенцию (參). Некоторые чиновники небольших рангов, но занимающие крайне ответственные посты присоединялись к ним. Являлись все чиновники, кроме тех, которые в этот день не могли отлучится со службы. Некоторые чиновники являлись с колесницами, украшенными перламутром по узде и с зонтами. Могли не являться при трауре по ближайшим родственникам. Чиновники этих рангов также приходили на аудиенцию «фэнцы» (奉辭), отправляясь из столицы по делам, возвращаясь приходили на аудиенцию «фэньцзянь» (奉見). При коронации императора и другиих императорских церемониях столичные чиновники от 5-го и выше, а также все начальники округов отправляли императору поздравления «бяошу» (表疏), которые император не читал, но получал доклад о их существовании.
- Военные, а также чиновники работающие в провинциях, но находящиеся в столице являлись на аудиенции в соответствии с рангом. Могли не являться при трауре по ближайшим родственникам.
- Ученики имперских высших училищ являлись на аудиенции 4 раза в год, то есть раз в сезон.
- При выезде и въезде императора в столицу все чиновники встречали/провожали его за городскими воротами.
В случаи плохой, особенно дождливой погоды, аудиенция отменялась.
Неслужебные дни
- Дни солнечных затмений считались неблагоприятными для любых дел. Поэтому император не занимался делами, а все чиновники лишь являлись на рабочие места, но не работали.
- При смерти близкого родственника императора, также деда и бабки с женской стороны, отца или матери императрицы, чиновника 1-ранга, император откладывал все дела на три дня.
- Если умирал дальний родственник императора или чиновник высокого ранга (2-5), император в этот день не вёл дел.
Ритуалы уважительности
Поклоны были строго кодифицированы в зависимости от ранга.
| Кто кланяется | Кому кланяется | Примечание |
|---|---|---|
| Чиновники при наследнике | императорским наставникам | вне зависимости от ранга |
| 3 ранг и ниже | 1 рангу | Кроме служащих при императоре |
| 3 ранг и ниже | наставникам наследника престола | |
| 4 ранг и ниже | 2 и 1 рангу | Обязаны сойти на землю (с лошади, колесницы), если встретят циньвана или чиновника 1-го ранга, наставника императора или наследника, главу своего учреждения |
| 5 ранг и ниже | 3—1 рангу | |
| 6 ранг и ниже | 4—1 рангу | |
| 7 ранг и ниже | 5—1 рангу | |
| 8 ранг и ниже | 6—1 рангу | |
| 9 ранг и ниже | 7—1 рангу | |
| Служащие вспомогательного штата | всем |
Младший по рангу уступает дорогу старшему.
Почётный эскорт (лубу, 鹵簿)
Вооружённый эскорт был важной привилегией обладателей высоких рангов. Эскорт полагался всем служащим чиновникам 4-го ранга или выше, почётным 2-1 рангов, цзюньванам и выше, «эр ванхоу», гогунам. Эскорт как у 4-го ранга предоставлялся также при: свадьбе/похоронах чиновника 5-го ранга, свадьбе старшего сына чиновника 3-1 ранга или любого гуна. Так эскорт первого ранга мог состоять из 361 человека.
Стража
Аристократы и высшие чиновники получали государственных охранников двух видов: циньши (親事, ближняя служба) и чжаннэй (帳內, те кто за пологом). В стражи брали достигших 18 лет сыновей чиновников 6-7 рангов для циньши и 8-9 для чжаннэй.
| Охраняемое лицо | Число стражей | Примечание |
|---|---|---|
| Сань ши Сань гун Кайфу итун сань сы |
130 | Сань ши и Сань гуны — высшие чиновники в государстве. |
| Сыван Цзюньван |
108 | См. статью Ван (титул) |
| Шан чжуго, который служит с 2-1 рангом | 95 | наградной чиновник, который продолжает реальную службу |
| Чжуго, который служит с 2-1 рангом | 79 | наградной чиновник, который продолжает реальную службу |
| Шан хуцзюй, который служит с 2-1 рангом | 73 | наградной чиновник, который продолжает реальную службу |
| Шан чжуго, который служит с 3 рангом | 69 | наградной чиновник, который продолжает реальную службу |
| Чжуго, который служит с 3 рангом Хуцзюй, который служит с 2-1 рангом |
62 | наградной чиновник, который продолжает реальную службу |
| Шан хуцзюй, который служит с 3 рангом | 55 | наградной чиновник, который продолжает реальную службу |
| Хуцзюй, который служит с 3 рангом | 36 | наградной чиновник, который продолжает реальную службу |
Отставка (чжиши, 致什)
По достижении 70 лет чиновнику разрешалось уйти в отставку с сохранением половинного жалования для чиновников 1-5 рангов, а для 5-9 при плохом здоровье и хорошей аттестации, давали сангуань — почётную должность с содержанием. Чиновники 1-5 рангов подавали императору представление о отставке, остальные направляли в шаншушэн, где их подшивали в единый доклад. Чиновники 1-5 рангов могли выйти в отставку и до 70 лет, если были немощны и внешне стары.
Государственные похороны
Традиции, связанные со смертью пользовались в средневековом Китае большим почтением, поэтому неудивительно, что чиновники получали и посмертные привилегии, недоступные другим людям. Так всех чиновников и дворцовых женщин разрешалось хоронить в парадной чиновничьей одежде. Похоронные привилегии высчитывались, смотря по максимальной должности/рангу, но не суммировались. Если не указано иное, чиновник пользуется некоторыми особыми привилегиями своего ранга, а в остальном привилегиями нижестоящего ранга.
| Чьи похороны | Помощь на похороны | Могила | Примечания |
|---|---|---|---|
| Приближённого к императору чиновника | Рядом с императорской гробницей. Могильный холм от 1 до 3 чжанов[11] | Требовалось прижизненное прошение императору. Разрешалось женщинам. | |
| Чиновник 1-го ранга | Император выражал соболезнования (舉哀). Помощь на похороны: 200 отрезов (段) белого шёлка, 200 даней зерна. | Могила высотой 1 чжан 8 чи на поле со стороной в 90 бу (步). | Могилу роют государственные могильщики, 100 человек. |
| Почётный чиновник 1-го ранга | Император выражал соболезнования | ||
| Чиновник 2-го ранга | Император выражает соболезнования. Помощь на похороны: 150 отрезов белого шёлка, 150 даней зерна | Могила высотой 1 чжан 6 чи на поле со стороной в 80 бу. | Могилу роют государственные могильщики, 80 человек |
| Дед, бабка по мужской линии, отец, мать почётного чиновника 3-го ранга или выше | Государственные похороны, жертвоприношение барана и кабана | ||
| Минфу 2-го ранга | Император выражает соболезнования | ||
| Дворцовый чиновник 3-го ранга, наставники наследника | Наследник выражает соболезнования | ||
| Чиновник 3-го ранга | 100 отрезов белого щёлка, 150 даней зерна | Могила длиной до 9 чи. До 90 предметов в могиле. Фигурок людей[12]: до 30 женских размером в 8 цуней, до 20 рабских в 4 цуня. Могила высотой 1 чжан 4 чи на поле со стороной в 70 бу. Статуи людей и животных 6 штук | Могилу роют государственные могильщики, 60 человек |
| Минфу 3-го ранга | Императрица и наследник выражают соболезнования | ||
| Столичный чиновник 4-го ранга или начальник округа или крупной административно-территориальной единицы, умерший в столице | Государственные похороны, приносят в жертву барана и кабана | ||
| Чиновник основного 4-го ранга | 70 отрезов белого шёлка, 70 даней зерна | ||
| Чиновник сопровождающего 4-го ранга | 60 отрезов белого шёлка, 60 даней зерна | Могила высотой 1 чжан 2 чи на поле со стороной в 60 бу. Могила длиной до 8 чи. До 60 предметов в могиле. Четыре памятные стеллы цюэ (闕) | Могилу роют государственные могильщики, 40 человек |
| Служащий или почётный чиновник 5-го ранга и выше, вышедший в почётную отставку и умерший в столице либо при исполнении служебного поручения | Государственные похороны, приносят в жертву барана и кабана | ||
| Чиновник основного 5-го ранга | 50 отрезов белого шёлка, 5 даней зерна | ||
| Чиновник сопровождающего 5-го ранга | 40 отрезов белого шёлка, 50 даней зерна. Фигурок людей: 25 музыкантских и слуг длиной 7 цуней 5 фэней и 16 рабских по 3 цуня. | Могила высотой 1 чжан на поле со стороной в 50 бу. Памятные холмики хоу (堠) | Могилу роют государственные могильщики, 20 человек. Одна квадратная памятная стела с основанием в виде черепахи и драконьей головой в навершии до 9 чи высотой. Статуи людей и животных 4 штуки. |
| Чиновник основного 6-го ранга | 30 отрезов белого шёлка | ||
| Чиновник сопровождающего 6-го ранга | 26 отрезов белого шёлка | ||
| Чиновник основного 7-го ранга | 22 отреза белого шёлка | ||
| Чиновник сопровождающего 7-го ранга | 18 отрезов белого шёлка. Одна круглая памятная стела с навершием и квадратным основанием до 4 чи высотой | ||
| Чиновник основного 8-го ранга | 16 отрезов белого шёлка | ||
| Чиновник сопровождающего 8-го ранга | 14 отрезов белого шёлка | ||
| Чиновник основного 9-го ранга | 12 отрезов белого шёлка | ||
| Чиновник сопровождающего 9-го ранга | 10 отрезов белого шёлка | Могила длиной до 7 чи. До 40 предметов в могиле. Фигурок людей из глины: музыкантских и слуг до 20 по 7 цуней, 12 рабских по 2 цуня. Могила высотой 8 чи на поле со стороной в 20 бу | |
| Семьи военных, послов, сопровождающих кортеж императора и т. п.; умерших в поездке или походе | от 0,5 до 30 отрезов шёлка |
Напишите отзыв о статье "Чиновники империи Тан"
Литература
- Рыбаков В. М. [www.pvost.org/pv/archives/557 Танская бюрократия. Часть 1.: Генезис и структура]. — Санкт-Петербург: Петербургское востоковедение, 2009. — 512 с. — (ORIENTALIA). — ISBN 978-5-85803-405-6.
- Ниида Нобору. Собрание сохранившихся общеобязательных установлений Тан = То рё сю и. — Токио, 1964.
- Оуян Сю. [zh.wikisource.org/wiki/%E6%96%B0%E5%94%90%E6%9B%B8 Новая история Тан] = 新唐書. — Пекин, 1975. — Т. 1-20.
- Лю Сю (劉昫). [zh.wikisource.org/wiki/%E6%97%A7%E5%94%90%E4%B9%A6 Старая история Тан] = 舊唐書. — Шанхай, 1936. — Т. 446-475. — (Сы бу бэй яо (Избранные произведения по четырём разделам литературы)).
- Уголовные установления Тан с разъяснениями = Тан люй шу и. — Шанхай, 1936-1939. — Т. 775-780. — (Цуншу цзичэн).
- Важнейшие материалы Тан = Тан хуэй яо. — Шанхай, 1936-1939. — Т. 813-780828. — (Цуншу цзичэн).
- Rotours R.,des. = Traite des Fonctionnaires et traite de l'Armee. — Leyde, 1947-1948. — Т. 1-2.
В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.
Примечания
- ↑ Танский дань 石 равен 2,08 литра
- ↑ Танский цин равен 384 арам.
- ↑ В. М. Рыбаков «Танская бюрократия. Часть 1.: Генезис и структура»
- ↑ Танский цин равен 384 арам
- ↑ Танский цин равен 384 арам.
- ↑ Рабаков. Танская бюрократия
- ↑ 1 2 По «Тан лю дянь» — осн. 9-й выс.
- ↑ По «Тан лю дянь» — сопр. 9-й выс.
- ↑ По «Тан лю дянь» сопровождающий 9-й высший
- ↑ «Синь Тан шу» цзюань 44. В издании 1977 года 1173 страница.
- ↑ Танский чжан 丈 — ок. 3,11 метров
- ↑ Китайцы, отменив человеческие жертвы, закапывали в могиле глиняных человечков. См. Терракотовая армия
Отрывок, характеризующий Чиновники империи Тан
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..
Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.
Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.
Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.
Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
