Чиода (крейсер)
Чиода (яп. 千代田 Тиёда) — японский броненосный крейсер III класса, принимавший участие в русско-японской войне. Первый броненосный крейсер Японского флота. Название соответствует району Тиёда города Токио, в котором расположен императорский дворец.
Построен в качестве замены пропавшего на переходе из Франции в Японию крейсера «Унэби». Изначально планировалось вооружить крейсер 320-мм орудиями Канэ, однако на нем установили скорострельные 120-мм орудия.
- 1894—1895 — Участвовал в японо-китайской войне.
- 1898 — Модернизирован: установлены котлы Бельвиля, сняты боевые марсы.
- 21 марта 1898 — Переквалифицирован в крейсер III класса.
- 27 января 1904 — Под командованием капитана 1-го ранга Мураками Какуити (яп. 村上格一) участвовал в бою с крейсером «Варяг» и канлодкой «Кореец» у Чемульпо.
- 26 июля 1904 — Подорвался на мине в бухте Тахэ, отбуксирован в город Дальний для ремонта.
- 12 января 1905 — Принят под командование капитаном принцем Хигасифусими Ёрихито (яп. 東伏見宮依仁親王).
- 28 августа 1912 — Переквалифицирован в корабль береговой обороны II класса.
- 30 апреля 1921 — Переквалифицирован в плавучую базу эсминцев (в действительности использовался как база подводных лодок).
- 1 апреля 1922 — Переквалифицирован в плавучую базу подводных лодок.
- 1 апреля 1924 — Переквалифицирован в учебное судно.
- 28 февраля 1927 — Исключён из списков флота.
- 5 августа 1927 — Потоплен тяжёлым крейсером «Како» в проливе Бунго во время испытательных стрельб новыми 203-мм бронебойными снарядами Тип 5.
Содержание
Командиры корабля
- капитан 1-го ранга Араи Арицура (新井 有貫) — с 10 января 1890 года по 11 апреля 1891 года[2].
- капитан 1-го ранга Утида Масатоси — с 26 февраля 1894 года по 28 сентября 1895 года[3].
- капитан 1-го ранга Ито Цунэсаку (伊藤 常作) — с 28 сентября 1895 года по 15 мая 1897 года[3].
- капитан 1-го ранга Иноуэ Тосио (井上 敏夫) — с 1 мая по 29 сентября 1899 года[4].
- капитан 1-го ранга Нарукава Хакару (成川 揆) — с 29 сентября 1899 года по 7 июня 1900 года[5].
- капитан 1-го ранга Мацумото Аринобу (松本 有信) — с 7 июня 1900 года по 4 февраля 1901 года[6].
- капитан 1-го ранга Сакамото Хадзимэ — с 4 февраля по 1 октября 1901 года[6].
- капитан 1-го ранга Мори Итибэй (毛利 一兵衛) — с 12 апреля по 7 июля 1903 года[7].
- капитан 2-го ранга (с 26 сентября 1903 года — капитан 1-го ранга) Мураками Какуити — с 7 июля 1903 года по 12 января 1905 года[8].
- капитан 1-го ранга Цукияма Киотомо (Tsukiyama, Kiyotomo) — с 4 октября 1906 года по 2 мая 1907 года[8].
- капитан 1-го ранга Яманака Сибакити — c 25 сентября 1908 года по 10 марта 1909 года
- капитан 1-го ранга Ямаока Тоёкадзу — с 18 июня 1912 года по 1 декабря 1912 года
- капитан 2-го ранга Симаноути Канта — с 23 августа 1914 года по 1 декабря 1914 года
- капитан 2-го ранга Комаки Сидзэн — c 13 декабря 1915 года по 1 декабря 1916 года
Напишите отзыв о статье "Чиода (крейсер)"
Примечания
Ссылки
- [www.kaigun.mmt.ru/rjw/chiyoda/index.htm Японский броненосный крейсер «Чиода»]
- [rjw.narod.ru/japan/chiyoda.htm Крейсер 3 класса «Чиода»]
- [www.kaigun.mmt.ru/rjw/chiyoda/gal/chiyod01.jpg Фото]
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — Минск: Харвест, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1980. — ISBN 0-85177-133-5.
| ||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Чиода (крейсер)
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
