Чиприано де Роре

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Чиприано де Роре

Чиприа́но (Киприан) де Роре́[1] (Cipriano [Cyprianus] de Rore), правильней Ро́ре (1515 или 1516, РонсеФландрия — между 11 и 20 сентября 1565, Парма) — итальянский композитор фламандского происхождения. Родоначальник «второй практики» — нового эстетического направления в музыке позднего Возрождения и раннего барокко.





Биография и творчество

Роре был знаком с Адрианом Виллартом; возможно, был его учеником. В 1546-59 служил капельмейстером при дворе герцога Эрколе II д'Эсте в Ферраре — одном из крупнейших культурных центров тогдашней Европы. После смерти герцога в 1559 отправился на родину, но, застав в Ронсе хаос и разруху (во Фландрии шла война за независимость), в ноябре 1560 вынужден был вернуться в Италию. Попытки Роре найти работу в престижных Венеции и Мантуе не увенчались успехом. С 1561 г. до конца дней служил капельмейстером при дворе герцога Оттавио Фарнезе в Парме, где также преподавал; среди вероятных учеников Роре — композиторы Жьяш де Верт и Марк Антонио Индженьери.

Центральная часть наследия де Роре — мадригалы для пяти и четырёх голосов, преимущественно на итальянские стихи Петрарки, Ариосто, менее известных и анонимных поэтов. В течение 154266 годов они были опубликованы в 8 сборниках (под разными названиями[2]), общим числом около 120. В ранних мадригалах Роре отмечается влияние Вилларта. В музыкальном языке и технике зрелых мадригалов совмещал изысканную франко-фламандскую полифонию (см. Нидерландская школа) и характерные стилевые черты итальянского мадригала XVI века (музыкальную риторику, звукоизобразительность, хроматику, технику note nere). Один из наиболее известных «Calami sonum ferentes» (на латинские стихи Дж. Б. Пинья) — образец типичной для итальянского Ренессанса стилизации античности («антикизации»), которая в творчестве композиторов служила поводом для экспериментов в области гармонии, ритма, фактуры и др. средств музыкальной выразительности[3]. Роре — автор 11-частного мадригального цикла «Дева прекрасная» («Vergine bella», из сборника «Канцоньере» Ф.Петрарки), который представляет собой по существу один грандиозный гимн Богородице. Другие его известные мадригалы: «Anchor che col partire» (предположительно на стихи А. д’Авалоса)[4], «Mia benigna fortuna» (1557; двухчастный; на стихи Петрарки), «Da le belle contrade d'Oriente» (1566; образец экспериментальной гармонии), «O sonno» (1557; на стихи Дж. делла Каза) и др.

Роре также написал более 50 мотетов (в том числе «Infelix ego» [«О, я несчастный!»], на текст знаменитого предсмертного «размышления» Савонаролы), 5 месс, 2 магнификата, многоголосные обработки псалмов, духовные песни (на латинские тексты), несколько шансон.

Напишите отзыв о статье "Чиприано де Роре"

Примечания

  1. Музыкальный энциклопедический словарь. М., 1990, с.470.
  2. Семь из них названы, как обычно, «книгами» (libri), один носит нетрадиционный поэтический заголовок «Le vive fiamme de’ vaghi e dilettevoli madrigali» (1565).
  3. Текст мадригала:

    Calami sonum ferentes Siculo levem numero
    non pellunt gemitus pectore ab imo nimium graves:
    nec qui strepente sunt ab Aufido revulsi.
    Musa quae nemus incolis Sirmionis amoenum,
    reddita qua lenis, Lesbia dura fuit;
    me adi recessu principis mei tristem.
    Musa deliciae tui Catulli
    dulce tristibus his tuum iunge carmen avenis.

    Легкие звуки свирели на манер сицилийской песни
    Не изгоняют тяжелых стонов из самой глубины [моей] души,
    Их не заглушает и бурливый Ауфид.
    О Муза, обитающая в прелестной роще Сирмиона,
    Бывшая столь мягкой, [сколь] Лесбия суровой была,
    Приди ко мне, печальной в разлуке с властителем моим!
    О Муза, отрада твоего Катулла,
    Сплетай свою сладкую песню со звуком этих флейт печальных.

    (Giovanni Battista Pigna [1530—75]) (Джованни Баттиста Пинья)
  4. Текст мадригала:

    Anchor che col partire
    Io mi senta morire,
    Partir vorrei ogn’hor, ogni momento;
    Tant’e il piacer chi’io sento
    De la vita ch’acquisto nel ritorno.
    E cosi mill’e mille volt’il giorno,
    Partir da voi vorrei;
    Tanto son dolci gli ritorni miei.

    Опять, при расставаньи
    Я будто умираю,
    Хотел бы расставаться постоянно, каждую секунду -
    Так мне любо ощущенье жизни,
    Что обретаю я по возвращеньи.
    Хотел бы тыщу раз на дню
    Я с Вами расставаться,
    Тогда намного слаще возвращенья для меня.

    В тексте этого мадригала некоторые исследователи усматривают эротическую аллегорию и соответственно показывают, каким образом Роре следует ей в музыке. Например, см. [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=42:71943~T1 здесь].

Издания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Чиприано де Роре

– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.