Менотти, Чиро

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Чиро Менотти»)
Перейти к: навигация, поиск

Чиро Менотти (итал. Ciro Menotti; 22 января 1798, Карпи — 23 мая 1831, Модена) — итальянский революционер.

Менотти родился недалеко от города Карпи, в то время входившего в герцогство Модены и Реджо. В 1817 году он примкнул к карбонариям, с 1820 года активно сотрудничал с французскими либералами ради избавления Модены от австрийской гегемонии. Герцог Франческо IV д’Эсте поначалу благосклонно относился к идеям Менотти, надеясь стать королём объединённой Италии. Вероятно, благодаря его протекции Менотти оставался на свободе, в то время как многие карбонарии были арестованы.

Однако во время восстания, поднятого Менотти в Модене 3 февраля 1831 года, отношение герцога к его деятельности резко переменилось. Возможно, он опасался потерять в результате революции свои привилегии, или же разуверился в идее объединения Италии. Так или иначе, находившийся в это время в Мантуе Франческо бросил войска на подавление восстания. Дом Менотти был окружён, многие из его сторонников убиты, а он сам был арестован.

Вернувшийся в марте в Модену герцог д’Эсте приговорил лидеров заговорщиков к смертной казни, большинству из них казнь заменили длительными тюремными сроками, однако Франческо отказался пересмотреть приговор Менотти несмотря на многочисленные просьбы о смягчении наказания. 23 мая 1831 года Менотти был повешен в цитадели Модены.

После свой смерти Менотти стал идеализированным героем-мучеником, погибшим за объединённую Италию. В 1879 году ему был открыт памятник в Модене напротив бывшего герцогского дворца. Джузеппе Гарибальди назвал одного из своих сыновей именем Менотти.

Напишите отзыв о статье "Менотти, Чиро"



Литература

  • Arrigo Solmi. Ciro Menotti e l’idea unitaria nell’insurrezione del 1831: con un’appendice di documenti. — Modena: Società tipografica Modenese, 1931.

Отрывок, характеризующий Менотти, Чиро

То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.